Читаем без скачивания Цветущий сад - Маргарет Пембертон

Душ освежил Рамона. Было почти два часа ночи, но он снова оделся. Ему пришлось преодолеть тысячи миль, чтобы увидеть ее, и он готов был ждать до утра.

Он вышел на веранду и посмотрел вниз, на «Рослин». До него доносились слабые звуки музыки и смеха. Оркестр играл «Мисс Отис сожалеет» Кола Портера. Затем послышалась убаюкивающая, романтичная мелодия «Ночью и днем», и Рамон подумал, в чьих объятиях она сейчас, с трудом сдерживая желание ворваться на борт яхты и разметать все в мстительном порыве. Затем попытался поразмыслить. В Нью-Йорке она была сначала чем-то очень расстроена, но потом они так страстно любили друг друга… Невозможно понять, что повлияло на нее. Ведь что-то случилось после его отъезда из Хайянниса и до их встречи в Нью-Йорке. Он ходил по комнате, не в состоянии спокойно сидеть и тем самым оправдывая свое прозвище. Настоящая пантера в клетке!

Может быть, в Хайяннис неожиданно нагрянул Джек Камерон? Может быть, между мужем и женой произошла сцена, о которой он ничего не знал? Но Рамон сразу отбросил эту мысль. Болтливый Моррис все рассказал бы ему, когда он расспрашивал его о том, куда уехала миссис Камерон. Что же еще могло произойти за время между их страстным расставанием и ее таинственным исчезновением?

У мэра Бостона случился сердечный приступ. Рамон выругался вслух. Это вполне могло послужить причиной изменения ее планов, но никак не объясняло неожиданного отъезда. То, что она уехала спустя несколько часов после выхода Чипса из больницы, только подтверждало необоснованность ее поступка. Это было совсем не похоже на Нэнси. Он закурил сигарету, дважды затянулся и загасил ее в пепельнице из оникса. Ночь в Нью-Йорке и день в Хайяннисе — разве этого достаточно, чтобы строить какие-то планы? Он со стоном запустил пальцы в копну своих темных волос. Но этого оказалось достаточно, чтобы влюбиться. Им не требовалось много времени. Все произошло инстинктивно, как у первобытных людей. Она принадлежала ему, а он — ей. Только вместе они составляли единое целое. Он уже не мальчик, который мог сойти с ума от хорошенького личика или поддаться женским уловкам. Он встретил ее, он хотел и добился ее…

Почему же она скрылась? После того как они договорились быть вместе, он целый день мечтал о ней. Сначала было радостное предвкушение, затем растущая тревога и, наконец, удивление. На следующее утро он сломя голову помчался в Хайяннис. Экономка пришла в ужас, когда он постучался в дверь, затем проскочил мимо нее и устремился вверх по лестнице, громко выкрикивая имя Нэнси. В доме никого, кроме прислуги, не было. Моррис, трясясь от страха, рассказал ему о болезни мэра, а потом, когда Рамон уже садился в автомобиль, крикнул ему вслед, что мадам не в Бостоне, а уехала на Мадейру.

Рамон чувствовал себя как в причудливом сне, из которого никак не мог выйти. В больнице ему сообщили, что мэр находится под присмотром медсестер в своем доме в Сити-Холле. Симас Флэннери мягко отказал ему в личной встрече с Чипсом. Он сказал, что дочь мэра уплыла на «Мавритании». В «Бостонском курьере» сообщалось то же самое. В справочной порта это подтвердили.

Рамон не обратил внимания на огромную кипу корреспонденции в его нью-йоркских апартаментах. Наспех написанные отчаянные письма Глории остались непрочитанными. Он отплыл на «Бремене» в Саутгемптон. Избегая пассажиров, он часами простаивал на палубе и непрерывно курил. Его лицо превратилось в непроницаемую маску, и к нему почти никто не отваживался подходить. В Саутгемптоне яхта «Кезия» проходила ежегодный профилактический осмотр, но он приказал отплыть немедленно.

На четвертый день плавания он уже изнывал от желания поскорее снова увидеть Нэнси. Она наверняка ждала его в отеле. Ее письмо, вероятно, где-то затерялось. Одному Богу известно, что произошло, но что бы там ни было, это какая-то ошибка. И вот он здесь, а ее нет. Она пьет и развлекается на яхте Вира Уинтертона… Кстати, на ней она приплыла сюда. К тому же ее номер рядом с номером Вира. Он снова вышел на веранду и, прищурив беспокойные темные глаза, пристально посмотрел вниз, туда, где продолжалась вечеринка на яхте «Рослин».

Нэнси говорила, что у нее никогда не было любовника. Он знал, что это правда. Возможно ли, что, однажды перешагнув барьер, она бросилась из его объятий в объятия Уинтертона? Внутри у него все кричало, что этого не может быть. Она не такая, как Глория или княгиня Марьинская. Ее нельзя отнести к числу скучающих светских красавиц, ищущих развлечения и удовольствия за спиной мужа.

Она была, несомненно, благородной натурой и привнесла в их отношения не только страсть, но и чистоту. Он вдохнул пропитанный ароматом цветов ночной воздух и почувствовал себя увереннее. Глупо понапрасну себя мучить. Просто она решила, что на яхте Уинтертона можно добраться до Мадейры быстрее и не афишируя свой отъезд. «Нью-Йорк таймс» отметила, что миссис Камерон плыла на борту «Мавритании». И больше ничего. В лондонских газетах не было о ней ни строчки. На Мадейре они не будут объектом сплетен, которые Нэнси так не любила. Зия не допускала в отель репортеров светской хроники и не позволяла фотографировать. Здесь было одно из немногих мест во всем мире, где богачи и короли могли развлекаться, не опасаясь огласки. Если они и проявляли себя не лучшим образом, об этом знал только ограниченный круг равных по положению людей. Разгульные вечеринки в отеле никогда не предавались гласности. Премьер-министр мог безнаказанно плавать нагишом, величественные герцогини напивались так, что едва добирались до своих номеров, но за пределы отеля ничего не выходило.

Рамон достал запотевшую бутылку шампанского «Дом Периньон», обернул ее полотенцем и с бокалом в другой руке вышел из номера. Он шел по устланному толстым ковром коридору, затем спустился вниз по раззолоченной лестнице и подошел к Гарден-свит. Подозвав коридорного, он отправил его за ключом.

Рамон прикрыл за собой дверь номера Нэнси, налил бокал шампанского и осмотрелся. Легкая улыбка скользнула по его губам. Нэнси ушла отсюда всего несколько часов назад. Комната еще хранила следы ее присутствия. На фотографии в серебряной рамке улыбалась Верити. Рядом, крепко сжимая зубами сигару, расплылся в улыбке Чипс О'Шогнесси. Фотографии Джека нигде не было видно. Так же, как и портрета какого-то другого мужчины. Рамон почувствовал себя более уверенно. Она, конечно же, ждала его. Другой причины ее появления здесь не могло быть. На тумбочке рядом с кроватью лежал томик стихов Элизабет Броунинг «Португальские сонеты». Он взял его и благоговейно подержал в руках. Ведь совсем недавно она прикасалась к нему. На кровати лежала приготовленная ко сну шелковая кружевная рубашка. Нежно пахнущее покрывало было аккуратно откинуто. На туалетном столике лежали простые четки, переплетенные ниткой прекрасного жемчуга. В воздухе витал слабый аромат духов Нэнси. Он сел в розовое бархатное кресло и погасил электричество. В лунном свете на дальней стене мерцало и переливалось красками полотно Матисса. Лицо Рамона горело. Он налил себе еще шампанского и устроился поудобнее в ожидании Нэнси. Пламя, которое не угасло в его крови с тех пор, как он держал ее в своих объятиях, разгоралось все сильнее, буквально пожирая его, так что Рамон почти физически ощущал боль во всем теле. Скоро, очень скоро он снова обнимет ее. Рамон бросил взгляд на дверь и начал отсчитывать минуты.