Читаем без скачивания Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - Альфред Дёблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Догадаться проще простого. Я ведь вам только что объяснила. Вы были в „Трудовом фронте“, играли там первую скрипку. Это вы пришли на завод и забрали моих сыновей. Полиция, как видно, до сих пор к вам не заявилась. И вот я хотела бы узнать, пока вы еще разгуливаете на свободе, что вы, собственно, думаете о текущих событиях, помогите разобраться, что к чему».
Толстый человек вытащил левую руку из рукава пиджака, теперь он стоял в одной рубашке, переводя глаза с жены на незнакомку.
«Вас кто-то подослал, хотите устроить мне допрос?»
«Ну конечно же, меня подослали. Иначе я не набралась бы храбрости и не потревожила бы такую важную персону. Внизу стоит целая толпа, и мы хотим знать, какие сейчас будут перемены, ведь все пошло кувырком. Вы, по-моему, особо заинтересованы в событиях».
«Почему?»
«Да потому, что вы один из тех, кто все натворил. Вот мы и хотели бы узнать, что вы думаете теперь, когда война кончилась, и что можете сказать в свое оправдание».
Толстяк пожевал кончики усов.
«А где остальные?»
«Все стоят внизу, скоро начнут подниматься один за другим. Я первая взбежала по лестнице».
Тут он струсил, кинулся в соседнюю комнату и заперся на ключ. А его жена сразу толкнула мать так сильно, что та вылетела в прихожую, в прихожей она еще раз ее толкнула и выпихнула из квартиры. Заперла дверь и заложила железную цепочку.
Мать закричала:
«Мы придем за вами обоими».
С этими словами она потопала вниз по лестнице.
Внизу у дома, мимо которого шло множество несчастных, мать стала размышлять, к кому бы ей обратиться.
И тут она увидела несколько солдатиков с палками и костылями, ковылявших из госпиталя; вот кто ей был нужен. Мать загородила дорогу солдатам.
«Какую пенсию вам платят? Долго ли вас еще продержат в госпитале?»
«Этого мы не знаем».
«А что вы будете делать после того, как вас выставят из госпиталя?»
«Ты что — оглохла, мы не знаем. Кто это может знать? Перспективы неважные».
«Вы до этого, стало быть, додумались. И все же, еле волоча ноги, бродите по городу, дышите свежим воздухом и ни о чем не беспокоитесь».
«Чего ты от нас хочешь?»
«Просто спросить, почему вы такие беспечные. Вы ведь сражались за отечество. Неужели вы до сих пор не разобрались, что вас обманули? Возьмитесь-ка за тех, кто отсиживался по домам, за этих подонков. Приглядитесь к ним. Среди них могут оказаться ваш папаша или ваша мамаша».
«А ну заткнись. Пора кончать».
«Наоборот, пора начинать».
Но солдаты отвернулись от нее:
«Скоро до тебя доберутся, старая карга».
Тут мать подошла к людям, которые стояли в очереди, — они были точь-в-точь как она — женщины в платках, с пустыми сумками, бледные, отупевшие, мрачные.
Этим женщинам она хотела разъяснить, какое преступление было совершено, и призвать взяться за дело, установить виновников. Надо все раскрыть. Пусть никто не изображает из себя важную особу. Виновников следует ткнуть носом в то, что они натворили.
Большинство женщин вроде бы сказали «да», но некоторые промолчали: они, мол, стоят в очереди, для них главное получить хоть что-нибудь, на остальное им наплевать; в конце концов все оказались такого мнения, и женщины отвернулись от матери, как и солдаты.
Мать поняла, что и здесь ей не место, где же было ее место? Ведь нельзя поверить, что люди — тупое стадо. Неужели никто не хочет добраться до сути, даже если гибнут собственные сыновья? Кто они: люди или животные?
Мать пришла в бешенство. К кому обращаться? Неужели на свете нет справедливости? Она хотела убежать, убежать куда глаза глядят.
Но прежде она бросила взгляд на толпу. И тут появился какой-то человек и затолкнул ее в очередь. Теперь она стояла со всех сторон стиснутая людьми, и молчала.
Нет, она не могла выбраться из очереди. Люди словно одичали, они хотели получить свою картошку, свое повидло, некоторые ругались. Но большинство просто проталкивалось вперед; безмолвные, отупевшие люди. Они были такие маленькие, такие отупевшие, что не имели сил жаловаться. Все рвались к корыту, чтобы ухватить свой кусок.
Она увидела рядом с собой худое старое лицо, то был глухой старик с трясущейся головой. Зубы он все потерял и жевал губами. Какую-то женщину выталкивали, и она боролась за то, чтобы удержаться; казалось, это — кораблекрушение, все стремятся к спасательным шлюпкам, но море бушует, ветер воет, и шлюпок совсем мало. Возьмите меня!
Тут мать перестала яриться и ненавидеть.
В отчаянии она заломила руки. Глаза у нее наполнились слезами. Ей хотелось громко вопить и кричать. Но она не стала кричать, она тихонько плакала, и никто этого не замечал.
Я — как они. Смотри на других — ты такая же. Все мы опустились, оголодали, пропали. И никто над нами не сжалится. Да и сами мы стали бесчувственные. Я ни во что не верю, ни во что решительно.
Так она стояла в людской толпе, все они ждали с наперсток повидла и горсточку картошки. И она ждала. А потом заскрежетала зубами и заорала: где справедливость?! Глаза у нее были сухие.
Получив свое повидло и картошку, она поплелась домой и поела. Позже она опять стала у церкви — куда ей было идти? И застучала в дверь ногами.
При этом она плакала, громко всхлипывая, ведь все это была сплошная глупость, но ничего другого ей не оставалось — только толкать ногами церковные врата и показывать людям внутри, что она о них думает.
Вдруг она вспомнила Лютера и сказала:
«Это как реформация, — Лютер прибивал свои тезисы на врата, а я вколачиваю их во врата, раз, два, три, четыре… Пусть слушают, пусть слушают те, кого это касается».
Она колотила ногами в церковные врата, пинала их и орала — безумный, беспомощный человек.
Эдвард спросил следовательским тоном:
— Ну и как это кончилось?
Элис опять хотела увильнуть от ответа. Но наконец она еще раз подошла к сыну, села и возвестила с сияющим лицом:
На небе. Архангел Гавриил
Мать колотила руками и ногами в церковные врата, вбивая туда свои тезисы.
И вдруг, когда настала ночь, дверь с шумом распахнулась, яркий свет хлынул наружу.
Мать опустилась наземь. Шум войны долетел до неба, и его услышал в конце концов тот, в чью обязанность входило прислушиваться ко всему и принимать меры в подобных случаях. А именно, Михаил Архангел, чье имя означает «Кто как Бог».
Уповая на доброту и всесилие, которые стояли за ним, он заснул на ступенях божественного трона. Растянулся на спине, долговязый и могучий, в полном вооружении; меч его лежал рядом с раскрытой ладонью левой руки. Шлем с ужасающим султаном из перьев, один вид которого сражал наповал, сполз назад, покатился по ступенькам и, слегка раскачиваясь, лег огромным отверстием наружу. Шлем раскачивался не переставая потому, что на его края уселись ангелочки и резвились там. А на дне шлема два ангелочка в это время сладко заснули под музыку райских сфер.
В разгар этой идиллии на небо взошли дозорные, посланцы Михаила Архангела, они были в беспокойстве и нерешительности, ибо война на земле не кончалась и приняла ужасные формы. Увидев спящего господина, посланцы все равно решили передать ему соответствующие сообщения (ввиду срочности дела это было понятно). Они заговорили тихо. Заговорили громко. Говорили поодиночке и хором. Архангел спал. Он спал сном младенца, уж во всяком случае, сном того, кто сыт и всем доволен, таковым он и являлся, поскольку его насыщала твердая вера в вечное всемогущество.
Дозорные, простые души, благоговели перед Михаилом Архангелом, благоговели они и перед его сном, ибо знали, что он уже совершил: знали о его подвиге в раю, откуда он изгнал грешную пару прародителей, и о его происшедшем несколько позже небывалом поединке с дьяволом за Моисеево тело. Дьявол хотел утащить тело пророка и закопать его, дабы люди могли поклоняться Моисеевой могиле и обожествлять Моисея. После лютого спора Михаил Архангел вырвал у дьявола труп и унес его неизвестно куда (что опять же не помешало людям сотворить себе других кумиров).
Поскольку великий военачальник, богатырь Михаил, спал, его лазутчики ничего не могли поделать; накричавшись до хрипоты, они слонялись около небесных врат и ждали, что Михаил проснется. В конце концов они прогнали ангелочков, которые качались на шлеме Михаила. Ангелочков со дна шлема они вытащили на свежий воздух за ноги, нимало не смущаясь тем, что те вопили изо всех сил. После чего лазутчики стали шуметь и бушевать около ничего не подозревавшего спящего и шумели до тех пор, пока на них не обратили внимания другие архангелы и не заговорили с ними.
Это было чрезвычайно кстати для лазутчиков, и они громко и вдохновенно затараторили, рассказывая, что происходит на земле. Начали они с «наци». «Наци» были из той же породы, что и царь Навуходоносор, который в конце концов «ел траву, как вол». Нацисты нашли себе союзников и чрезвычайно преуспели, но потом в Англии появился некто Черчилль, в Америке — Франклин Делано Рузвельт, и русские сдюжили. Некоторые посланцы начали кричать о Сталинграде, Ленинграде и Москве, другие кричали о Тобруке, о генерале Монти, или Монтгомери; пришлось архангелам заткнуть себе уши, и они не опускали рук, пока не убедились, что посланцы замолчали. Архангелы поняли: война эта была гигантской войной. И спросили лазутчиков, что можно сделать, поскольку сами они войнами не занимались.
