Читаем без скачивания Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори

Это была капитуляция в правильной и надлежащей форме. Далее Боэмунд, как главный предводитель армий, заключил с эмиром договор, закрепивший победу христианства: «язычники», желающие обратиться в христианскую веру, могут остаться на этой земле вместе с эмиром, который вскоре принял крещение. Другим придется вернуться в свои края. Что касается Боэмунда, он завладел цитаделью, разместив в ней свой гарнизон. Автор «Истории священной войны», хорошо знавший все, что касалось Южной Италии, добавил уточнение, которое не приведено ни в одном из источников: впоследствии Боэмунд велел доставить по морю в церковь Святого Николая в Бари добытый в битве шатер атабека[473].

Раймунд Сен-Жильский в тот момент оказался не просто тяжело болен: его оттеснили на второй план. В победе над Антиохией именно он оказался проигравшей стороной.

14. Борьба за Антиохию

Участь крестового похода решалась в Антиохии дважды — как и «карьера» Боэмунда, благодаря сыгранной им роли. То значимое место, которое занимают события, произошедшие в Антиохии, в источниках о крестовом походе, в целом, и в «Деяниях франков», в частности, лишь подтверждают подобное утверждение[474].

Боэмунд осознавал это в полной мере, а после победы, одержанной над армиями Кербоги, его точку зрения разделили и другие предводители. За исключением одного человека: Раймунда Сен-Жильского. Последний завидовал возрастающей репутации норманна. Он был крайне недоволен тем, что Боэмунду удалось захватить и город, и цитадель при помощи своей дипломатии, а также затмить своей победой в сражении славу, которую стяжал сам Раймунд благодаря открытию Священного Копья. Весь следующий год (с июня 1098 по май 1099 года) был отдан во власть двух конкурировавших между собой раздоров. С одной стороны, соперничали Боэмунд и Раймунд. С другой стороны, возникла напряженность между предводителями, которые стремились выиграть время и основать собственные сеньории, и «простонародьем», желавшим как можно скорее продолжить паломничество в Иерусалим.

Третьего июля 1098 года на совете в Антиохийском соборе предводители решили не отправляться в Иерусалим в самый разгар лета по бесплодным вражеским землям. Такое заключение одобрили все, включая руководителей более низкого уровня, почти лишенных сил. Все — но не «беднота», не паломники, которые, будучи привычными к невзгодам и лишениям, стремились к своей цели, Иерусалиму, движимые безотчетной верой и эсхатологическими ожиданиями, чью силу сегодня с трудом можно представить. Отправление было назначено на 1 ноября — время, остававшееся до похода, позволило бы, как полагали предводители, разрешить текущие конфликты и вопросы, возникшие по поводу Антиохии. В ожидании этой даты вожди удалились «каждый в свои пределы», то есть в завоеванные их людьми крепости[475].

В этом переплетении конфликтов и столкновении интересов успех все чаще сопутствовал Боэмунду, тогда как Раймунд, напротив, ужесточая свою позицию до крайности, совершал оплошность за оплошностью, понемногу лишаясь поддержки князей и особенно бедноты, в том числе и людей в своей армии. Даже его собственный «ясновидец» нанес ему урон, побудив Раймунда, ссылаясь на свои видения, отправиться в Иерусалим с риском оставить Антиохию своему сопернику.

Вопрос о передаче Антиохии подняли на следующий же день после победы над Кербогой. Раймунду Тулузскому, как видно, не удалось заставить передать ему цитадель, но он сохранил контроль над дворцом Яги-Сиана и воротами моста. Альберт Ахенский, наиболее беспристрастный из хронистов, касавшихся конфликта Боэмунда и Раймунда, признавал, что предводители крестоносцев и прелаты провозгласили норманна «владыкой и защитником города», поскольку он сыграл главную роль в его захвате и обороне[476]. «Боэмунд тотчас же взял в городе власть и управление, устроив свою резиденцию и покои для своих стражников в цитадели, на самом верху горы»[477]. Но Раймунд Тулузский, «вечно снедаемый жаждой стяжательства», захватил укрепленные ворота «Железного Моста», служившие выходом к гавани Святого Симеона, и расположил там свой гарнизон; он же потребовал, чтобы эта часть города была подчинена его власти. Тот же хронист подчеркивает, что другие предводители не требовали ни управления, ни власти над городом, так как они не внесли в его захват существенного вклада и, сверх того, не хотели нарушить присягу, данную Алексею. Присягу, которую, напомним, принес Боэмунд, но от которой старательно воздержался Раймунд. Напряженность между этими двумя людьми грозила перерасти в открытый конфликт.

В попытке их примирить предводители крестоносцев, собравшись на совете в начале июля, решили отправить посольство басилевсу. Тудебоду о нем ничего не известно. Норманнский Аноним упоминает о нем вкратце: по его словам, предводители «послали знатнейшего воина Гуго Великого к императору в Константинополь, с тем, чтобы тот явился принять город, выполнив договоренные обязательства в отношении их. Гуго отправился и больше не возвращался»[478]. Умысел понятен: Боэмунд, не нарушая своих клятв, отдал бы город Алексею, если бы тот явился и выполнил свои обязательства. Но басилевс не сделал ни того, ни другого. Следовательно, норманн является законным хозяином Антиохии. Любопытно, что Раймунд Ажильский тоже обходит молчанием эпизод о посольстве, которое, однако, могло быть отправлено по инициативе его «покровителя» Раймунда Тулузского, который с этого момента начал выступать в роли борца за права Алексея против Боэмунда.

Молчание хрониста, возможно, объясняется содержанием послания, доверенного Гуго Великому и Балдуину де Эно. Последний нашел свою смерть в дороге, убитый сарацинами в Вифинии. Гуго же прибыл в Константинополь 25 июля. Будучи принят басилевсом, он подтвердил, что город взят, а над войсками Кербоги одержана победа; впрочем, император уже был предупрежден греками[479]. Что могло заключать в себе послание предводителей? Согласно Альберту Ахенскому, князья разрывались между двумя исключавшими друг друга обязательствами, которые были даны, с одной стороны, Боэмунду, а с другой стороны, Алексею. Вот почему они отправили к басилевсу представителей — чтобы потребовать от него объяснения причин его отступничества:

«Вскоре после победы, которую даровал им Бог, князья, заботясь о том, чтобы соблюсти свое слово и присягу, отправили графа Эно и Гуго Великого, брата короля Франции, в качестве послов к греческому императору, чтобы обратиться с вопросом, почему он поступил столь недостойно с народом Бога; почему, когда грозила им великая опасность, он впал в заблуждение, не оказав обещанной им помощи, тогда как сам он не мог заподозрить их в измене или вероломстве. Посланцам приказано было также известить императора о том, что князья армии сочли себя освобожденными от любого слова и присяги, поскольку он сам нарушил все свои обещания, следуя советам беглецов и трусов»[480].

Здесь ясно указано на двойное контрактное обязательство: князья, включая Боэмунда, вплоть до сего времени соблюдали обязательства; Алексей же нарушил свое слово, не придя на помощь крестоносцам. Таким образом, они сочли себя свободными от своей клятвы.

Все ли крестоносцы к тому времени без колебаний придерживались такого мнения? В этом можно усомниться. В изложении Альберта Ахенского действительно есть намек на беглецов из Антиохии, которые склонили Алексея к тому, чтобы пойти назад. Могли ли крестоносцы в тот момент знать об этом? Маловероятно, вопреки тому, что утверждает Вильгельм Тирский[481]. Возможно, Альберт Ахенский предвосхитил события, придав посланию предводителей более радикальную форму, какую оно примет позднее, когда окажется, что Алексей действительно не явился получить Антиохию. В более подробном описании Вильгельма Тирского, возможно, лучше отражены сомнения, на тот момент еще владевшие некоторыми князьями. По его словам, речь шла только об одной угрозе: посольству было поручено поторопить Алексея с его обещанием прийти на помощь крестоносцам; в противном случае они не станут выполнять свои обязательства[482].

Однако, с другой стороны, у армии во всей ее совокупности уже сложилось мнение, к которому мало-помалу присоединились и князья: для простых крестоносцев Алексей был поистине трусом и изменником, нарушившим все свои клятвы; более благосклонно они относились к Боэмунду, с еще большим почтением — к Танкреду. Поскольку Гуго де Вермандуа из своего посольства не вернулся, а Алексей не спешил появляться, такое мнение лишь крепло в рядах воинства. Письмо, врученное послам, вероятно, было менее резким — следовательно, менее выгодным для положения Боэмунда. Возможно, поэтому Тудебод о нем умалчивает, а норманнский Аноним столь лаконичен.