Читаем без скачивания Слово о словах - Лев Успенский

Грамматика говорит нам: знак «ер» в болгарском языке очень часто означает вовсе не «о», и не «у», и не «е», как могло нам показаться. Здесь он отнюдь не бездельник, не безработная буква. Он выражает особый звук, похожий и на «о» и на «а» одновременно.

Нечего удивляться существованию столь странного, «среднего между двумя» звука. Мы, русские, и сами постоянно произносим примерно такие же звуки. Было бы, пожалуй, даже естественно, если бы мы в некоторых наших словах стали писать этот болгарский «ер»; тогда наши слова:

голова, колокольчик

стали бы выглядеть так:

гълава, кълъкольчьк

Здесь ведь мы действительно произносим не «о» и не «а», а что-то среднее. Именно поэтому наши школьники часто и ошибаются «на этом самом месте» в подобных русских словах.

Мы тут ставим «о» по особым соображениям: если ударение упадет на этот слог при изменении слова, нам ясно услышится в нем «о»: «го́лову», «ро́гом».

Болгары же предпочитают там, где они ясно слышат звук «о», писать «о»; там же, где слышится полу«о»-полу«а», ставить свой «ъ»[53].

Возьмем теперь слово, нам уже знакомое: «волк». По-болгарски «волк» будет «вълк». Еще очень недавно (до 1945 года) слово это писалось у них и так: «вълкъ». Но ведь это очень напоминает нам древнеславянское его написание. Удивляться нечему: древнеславянский язык и древнеболгарский язык – это одно и то же.

По-видимому, в старославянском языке слово «вълкъ» так и произносилось, как писалось: «в?лк?». Потом и у нас и в Болгарии конечный неясный гласный просто исчез. Что же до первого такого гласного, то у нас под ударением он постепенно превратился в несомненное «о», а у родственных нам по своему языку болгар сохранился в виде, очень напоминающем далекое прошлое[54].

Однако и конечный гласный много столетий напоминал о своем существовании в обоих языках через посредство буквы «ер», никак не желавшей уступать свое место в конце слов. Так червеобразный отросток нашей слепой кишки напоминает нам своим бесполезным (и даже вредным) присутствием о тех эпохах, когда человек был еще травоядным животным. Врачи вырезают его без жалости; но ученые втайне радуются, что он еще сохранился в организме людей: он позволяет судить об анатомических особенностях наших древнейших предков.

ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ШТАБС-КАПИТАНА СЛОВОЕРСОВА

Я только что выразился очень кратко: «конечный неясный гласный исчез». Как так? Куда исчез? Разве такие пропажи наблюдаются в языке? Почему это происходит?

Думая о подобных вещах, я и вспомнил о горестной судьбе штабс-капитана Словоерсова. У писателя Достоевского один из его героев говорит весьма своеобразным языком; он рекомендуется так:

«Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с! Скорее надо было бы сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами. Словоер-с приобретается в унижении!»

Почему штабс-капитан именует себя такой странной фамилией? Что означает выражение «слово-ер-с»? И как вообще надо понимать эти его жалобы?

«Словоерсами» назывались в старину те странные для нас «приговорки», которыми Николай Снегирев снабжает чуть ли не каждое третье из произнесенных им слов: «Вот и стул-c! Извольте взять место-с!» Или: «Сейчас высеку-c! Сею минуту высеку-с!»

Лет сто назад не он один, – очень многие русские люди вставляли в свою речь звук «с» там, где нам он представляется совершенно неуместным. Так выражаются, например, капитан Тушин у Льва Толстого, Максим Максимович в «Герое нашего времени» Лермонтова, многие герои Тургенева:

«Да-с! И к свисту пули можно привыкнуть!» (Толстой)

Или:

«Да, так-с! Ужасные бестии эти азиаты…» (Лермонтов)

Или:

«Хорошие у господина Чертопханова собаки?»

«Преудивительные-c! – с удовольствием возразил Недопюскин. – …Да что-с! Пантелей Еремеич такой человек… что только вздумает… всё уж так и кипит-с!» (Тургенев)

У М. Ю. Лермонтова есть даже один неоконченный рассказ, весьма замечательный во многих отношениях, где в сложную фабулу вмешивается путаница между немецкой фамилией «Штосс», названием карточной игры «штосс» (от немецкого «штосс» – толчок) и русским вопросительным местоимением «что» со «словоерсом» – «Что-с?»

В отрывке этом изображается странная встреча героя со стариком призраком, только что вышедшим из мрака:

«Старичок улыбнулся.

– Я иначе не играю! – проговорил Лугин.

– Что-с? – проговорил неизвестный, насмешливо улыбаясь.

– Штосс? Это? – у Лугина руки опустились…»

Вся сцена оказалась бы невозможной, если бы не наличие в языке того времени «словоерсов». Как видите, своеобразное присловье это было во дни Лермонтова вещью весьма распространенной. Держалось оно и позднее. По свидетельству современников, со «словоерсами» разговаривал славный наш флотоводец П. С. Нахимов. Пользовались ими и многие другие исторические лица. Да, пожалуй, даже сейчас еще можно услышать из уст человека постарше: «Ну-с, нет-с!» или: «Тэк-с, тэк-с, мой друг!» Что же все-таки значит и откуда взялось в нашем языке это непонятное «с»?

ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН И ЕГО СОСЕДИ

«Словоер-с приобретается в унижении!» – горько говорит штабс-капитан Снегирев.

Раскройте «Евгения Онегина» – величайшее из произведений нашего великого поэта. Здесь в пятой строфе второй главы вы найдете рассказ о том, почему и за что обиделись и рассердились на столичного щеголя Онегина его простоватые деревенские соседи-помещики:

… Все дружбу прекратили с ним.«Сосед наш неуч; сумасбродит;Он фармазон; он пьет одноСтаканом красное вино;Он дамам к ручке не подходит;Все да да нет; не скажет да-сИль нет-с». Таков был общий глас.

Выходит, по мнению провиницалов-дворян, произносить «да-с», «нет-с» и тому подобные слова со «словоерсами» было признаком не унижения, а хорошего воспитания, вежливости. Столичный же аристократ Онегин никак не желал выражаться столь вежливо. По его мнению, разговор со «словоерсами» был и впрямь унизителен, показывал плохое воспитание и невысокое положение того, кто к нему прибегал.

Совершенно ясно, что приставка эта не только являлась в тогдашнем обществе чем-то весьма привычным и распространенным; ей еще придавалось особое значение в разных общественных слоях и классах. О ней судили по-разному, и притом довольно горячо.

Тем интереснее допытаться, как могло сложиться столь острое и различное отношение к маленькому присловью, «в одну буковку». Что выражало собой и о чем напоминало оно?

ПИР У ЦАРЯ ИВАНА IV

Есть у писателя и поэта А. К. Толстого роман из времен царя Ивана IV – «Князь Серебряный». Среди прочих сцен имеется там одна, которая разыгрывается во время пира в царской трапезной. Важные гости сидят за столами, а стольники и гридничьи отроки разносят им ви́на и сне́ди и, кланяясь в пояс, вежливо говорят каждому:

«Никита-ста! Царь-государь жалует тебя чашей со своего стола!»

Или:

«Василий-су! Отведай сего царского брашна!»

Словом, что-то в этом роде.

Любопытно узнать, каково значение незнакомых нам выражений: «Никита-ста» и «Василий-су»?

В те далекие времена приставки «су» и «ста» на самом деле придавали обращению вежливость и почтительность. Людей уважаемых, властных полагалось бы, собственно, «чествовать», добавляя к имени каждого либо словечко «старый», либо «сударь» (то есть «государь»). Такой обычай существовал в древности.

Но именно потому, что подобные обращения повторяли изо дня в день, постоянно, не заботясь о смысле, а только стараясь, чтобы приветствие было вежливым по форме, окончания почтительных слов, на которые не падает ударение, мало-помалу стали произноситься всё менее и менее ясно, сделались невнятными и, наконец, совсем отпали. Так засыхает и отламывается кончик ветки, к которому почему-либо перестал притекать животворящий сок.

Удивляться этому нет причин. В нашем современном языке мы имеем множество близких примеров.

Скажите, что чаще приходится вам слышать:

«Анна-Ванна» или «Анна Ивановна»?

«Благодарю вас» или «блдарюсс»?

Мы сами доныне все еще, как царедворцы времен царя Ивана, говорим своим собеседникам: «Скушайте, пожалуйста!» А ведь это значит не что иное, как «Скушай, пожалуй, старый» (то есть: «пожалуй, награди меня такой милостью твоей»).

Сорок-пятьдесят лет назад можно было повсеместно услышать своеобразное обращение: «милсдарь».

«Пслушть, милсдарь!» – заносчиво цедил сквозь зубы какой-нибудь важный чиновник 1910 года, обращаясь к лицу незнакомому и не слишком, по всей видимости, значительному.