Читаем без скачивания Полет в глубину - Жорж Колюмбов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где-то там, у горизонта, как раз куда мы плывем, едва угадывается громада неясной вертикали. Что бы это могло быть? Скала? Горы? Я смотрю на воду, провожая взглядом мелкий бурунчик — навсегда убегающий в прошлое гребок весла. Следующий гребок — теперь левой рукой — я делаю чуть сильнее, чтобы лучше ощутить воду, и теперь бурунчик издает тихий плеск. Нос байдарки послушно уходит слегка вправо. Отец даже с прикрытыми глазами замечает это и говорит: «Курс держать! Принять влево!» Я чуть заметно нажимаю педаль, руль байдарки слегка меняет положение, и лодка снова идет верным курсом.
Да, все правильно. Нам еще плыть да плыть до своей цели. До самого края этой огромной кофейной чашки. Вода теперь мутно-коричневая, словно насыщена илом. Или кофе. Интересно, какая она на вкус? Я не могу просто бросить грести, иначе мамино весло стукнется о мое. Поэтому сначала предупреждаю: «Суши весла!», и мы кладем весла поперек лодки практически синхронно. Мама не спрашивает зачем. Спросить можно позже. Все это не обсуждается: мы, как команда, притерлись уже давным-давно. Я опускаю руку в воду — она горячая! Мы что, действительно плывем в чашке с кофе? Как так? Почему не разогревается байдарка? И где отец? На его месте теперь топорщится, почему-то не опадая, пустой плащ. Плач. «Плачь не плачь, горю не помочь», — вдруг говорит мама басом. Из эмалевой глади воды — или все-таки кофе? — высовывается любопытный дельфин и улыбается. Сколько зубов-то у него! А я все машу обожженной рукой, пытаясь заодно смахнуть, стряхнуть наваждение. Мир переворачивается, но я еще там и успеваю подумать: а вдруг весь этот горячий кофе теперь прольется, и вывинчиваюсь в привычную реальность…
* * *
Встречать Торика было некому. И рассказать об испытанном тоже некому. Это понятно. Но почему правая рука слегка побаливала, словно после ожога? Получается, какие-то события или переживания при погружении могут оставлять вполне реальные следы? Такого еще не случалось.
Опасная штука, но, пожалуй, это даже круче, чем рубиться в DOOM! Так вот ты какой, прощальный подарок Зои, незамеченный и неоцененный вовремя. М-да, как-то нелепо все у них с Зоей получилось. Да еще эта никчемная скомканная салфетка расставания, когда не знаешь, что сказать, чтобы не сделать еще хуже.
* * *
Он все-таки придумал, кому можно позвонить. Секрет оказался прост: тому, кто знал его задолго до всех этих историй с работой, с учебой, с прибором. Курбатову, ударнику из их школьной группы. Уже после школы Торик однажды попытался сходить к ним на репетицию, Семен помог, но тогда все вышло не очень хорошо: музыка новой волны его откровенно напугала, оттолкнула. Может, зря? Может, надо было все-таки поддерживать связь со своей бывшей группой?
— Борис, это ты? Привет!
— Кто это? — такое знакомое хлюпанье носом! — А, Толян, ты, что ли? Привет, пропажа! Сколько лет, сколько зим!
— Да уж, лет много, а зим еще больше…
— Как это? Опять мне зубы заговариваешь?
Торик прямо-таки увидел мысленным взором, как Боря улыбается и в шутку грозит ему пальцем.
— Ну, ты че-как? — привычно спросил Боря, словно ничуть не изменился за эти двадцать лет.
— Да нормально, — отмахнулся Торик. Неужто рассказывать все, что с ним за это время приключилось?
— Играешь? — спросил Борис о главном, что их связывало. И Торик тут же понял, что спрашивает он не про DOOM, а про участие в какой-нибудь группе.
— Нет, я так и не нашел себе ансамбль.
— Угу, и к нам не пошел. А мы там тогда почти все собрались — и Семен, и Лика, и Ярик, ну и еще пара-тройка ребят. Не жалеешь?
— Жалею, — честно ответил Торик, — а вы до сих пор играете?
Трубка помолчала.
— Как сказать? — Борис опять длинно шмыгнул носом. — Семен вроде завязал. Говорит, жена, дети, то, се. Лика в Москву уехала. Герка теперь такой важный стал, не подступись, какой-то бизнес-шмызнес у него.
— А ты?
— А мы с Яриком… — он снова помолчал и сплюнул. — …три дня в неделю наяриваем в одном ночном клубе. Но там… тебя лучше туда не приглашать. Я понимаю, ты свой человек и не сдашь, но… там такие дела, что…
— Меньше знаешь — крепче спишь?
— Во-во! Тот самый случай.
— Не стремно там играть-то?
— Ну… как сказать… Так-то нас не трогают. У них свои дела, у нас — музыка. Но это все…
— До поры? — подсказал Торик.
— Во-во. Не угадаешь, когда на кого нарвешься.
— Ясно. А что играете?
— Да все подряд. Кто платит, тот и… Ну, сам знаешь. Какой-то смурной блатняк играем. Иногда рок, даже металл, Ярик хорошо воет в микрофон и еще умеет страшным голосом хрипеть, телкам нравится. Ну, когда на ногах держится.
— Сильно пьет?
— Да нет, пил бы еще ничего, тут другое…
— Понятно.
— Но знаешь, что странно? При всем при том, он до сих пор пишет новые песни!
— Значит, все-таки талант.
— Да мало ли у кого талант! Он, похоже, еще и живучий, зараза!
Глава 17. Эскапизм
…Серый, как пепел, кот Кеша сидит на заборе и тщательно вылизывает свой бок. Я завороженно смотрю, как ловко он держит равновесие. Тем временем по ту сторону забора слышатся уверенные шаги, на кота опускается мужская рука — все остальное скрыто — и слегка треплет его по шейке. Одновременно раздается приглушенное «Кефулик!», и я понимаю, что это Андрей. Нет, он прекрасно выговаривает все буквы, но к коту почему-то обращается именно так. Может быть, он перенял эту форму от своей мамы, тети Тани, но стесняется просто повторить ее? Чтобы никому не показалось, что он слабак и слюнтяй? Он
