Читаем без скачивания Мужей много не бывает - Адель Паркс

Да-да, она была мне отрадой. Уносясь разумом в прошлое, я, кажется, почти чувствую запах солнечного света — такие яркие у меня воспоминания о том времени. Такие живые и радостные.

Я не могу сделать признание, когда она просила меня хранить молчание. Я обязан дать ей шанс все объяснить.

— Э… да. Меня смущает… текстура.

— К ним нужно привыкнуть. Это требует некоторых усилий. В первый раз никому не нравится.

— Да, но стоит ли к ним привыкать? — спрашиваю я. Лаура толкает меня в колено. Ясно, что я хамлю. Ну и черт с ним. Вспоминания воспоминаниями, но Белинда относится ко мне явно свысока. Я помню, как она красила «Тайпексом» шпильки на туфлях, — так кто она такая, чтобы указывать, к чему мне нужно привыкнуть? Мне уже хватит пить. Надо брать себя в руки.

Белинда наклоняется через стол и забирает мою тарелку.

— Я могу предложить тебе что-нибудь другое. Что бы ты предпочел — яичницу? Салат?

— Нет, спасибо. — Я встречаюсь с ней взглядом. — Если честно, мне что-то не очень хочется есть.

— Это, наверное, из-за жары, — говорит Лаура. Она берет со стола пробковую подстилку под тарелку и начинает без энтузиазма ею обмахиваться. — Не подумайте, что я жалуюсь. В Лондоне не так часто бывает хорошая погода. Для начала июня это просто отлично.

Лаура слегка краснеет. Виной тому может быть алкоголь, жара или стыд за то, что ей приходится разговаривать о погоде с лучшими друзьями. Бедная Лаура! Конечно, она переживает — она ведь хочет, чтобы мы все понравились друг другу. Когда мы только ехали сюда, она вскользь упомянула о том, что Белла (под этим именем она знает Белинду) почему-то не в восторге оттого, что мы начали встречаться, — и она никак не может понять почему. Ну вот, тайна и раскрылась.

— Стиви, ты мне не поможешь на кухне? — говорит Белинда.

— Дорогая, зачем ты просишь Стиви? Он ведь гость. Давай я тебе помогу, — привстает Филип. Хороший вроде бы мужик, но явно под каблуком у жены.

— Нет, ты сиди. — Белинда решительно кладет руку ему на плечо и усаживает на место. Вот вам прямое доказательство — она справляется с ним и без применения каблука. Мне становится смешно. Интересно, а Белинде мое наблюдение показалось бы забавным или нет? Раньше я мог рассмешить ее в любое время дня и ночи.

Я встаю из-за стола и иду за ней — и слышу, как за моей спиной Амели говорит Лауре:

— Не волнуйся. Она будет нарезать рокфор, а не Стиви. Он слишком красив для этого.

При обычных обстоятельствах я бы, наверное, обиделся или загордился, но сейчас у меня настолько все перепуталось в голове, что эта фраза не вызывает абсолютно никакой реакции.

Вчера ночью мы с Лаурой занимались любовью. Именно занимались любовью, а не просто переспали, перепихнулись или трахнулись. Ничего такого мы не делали. Мы действительно любили друг друга. Мне и до этого было ясно, что у нас с Лаурой очень много точек эмоционального соприкосновения, и я долго не решался закрутить с ней на всю катушку. Она еще не полностью оправилась от потрясения, вызванного разводом, и она слишком мила для того, чтобы я чувствовал себя вправе просто мутить воду. Не то чтобы я был принципиально против такого вида взаимоотношений — я только хочу сказать, что с некоторыми девушками это просто — повстречались-разбежались, — а с другими совсем нельзя. Если у тебя что-то начинается с такой женщиной, как Лаура, но ты не чувствуешь, что вот-вот влюбишься в нее, — тогда лучше оставь ее в покое.

А прошлой ночью я мог бы поклясться, что люблю ее.

И надо сказать, я почти сказал это вслух. Когда мы лежали, прижавшись друг к другу, в нашем общем тепле, соках и поту, утомленные и сытые друг другом, я находился всего на волосок от того, чтобы прошептать эти три коротких слова. И не только потому, что ее рот оказался самым замечательным из всех, что когда-либо дарили мне наслаждение. И не потому, что мы перебрали большую часть позиций Камасутры с уверенностью, присущей лишь устоявшимся парам. Я две недели провел с этой женщиной и ее сыном. Она смешная, милая, заботливая и веселая. Мне она кажется идеальной матерью, и Эдди, похоже, разделяет мое мнение. Я имел возможность наблюдать, как она держит себя с рабочими, которые делают ремонт у нее в квартире, соседями, продавцами в магазинах, мамашами у ворот детского сада, — и не нашел к чему придраться. Она ценит хорошую шутку, но никогда не позволяет насмехаться над собой. Я уже понял, что иногда, когда она устает или просто поддается плохому настроению, она имеет склонность считать себя жертвой, но ее отношение к окружающему миру изобличает в ней победительницу. Я восхищаюсь этой смесью внутреннего неверия в свои силы и внешнего напора. Как-то она даже уговорила полицейского не выписывать мне штраф. Никогда раньше такого не видел.

Прошлой ночью я чуть не сказал ей, что люблю ее. Или, по крайней мере, если бы у меня не хватило решимости сказать это напрямую, я бы по-мужски извернулся и придумал что-нибудь вроде: «Кажется, я начинаю в тебя влюбляться». Но кое-что меня остановило. Не риск выставить себя полным дураком и не опасность того, что она рассмеется мне в лицо. И даже не тот факт, что мы знакомы всего две недели и поэтому я мог ее этим спугнуть. Мена остановила мысль о Белинде Макдоннел.

Как сказать девушке, что ты не уверен в собственном семейном положении? Я не знаю. Правда не знаю. Я ломал голову над этой задачей несколько лет — с перерывами, конечно. Из-за своего неопределенного статуса я всегда старался следить за тем, чтобы мои отношения с девушками не заходили слишком далеко, — и до настоящего момента это не представляло особой проблемы. Но прошлой ночью я пришел к мысли, что начинаю любить Лауру, что она идеальная девушка для меня. Эта мысль не отпускала меня все утро и продолжает жужжать в голове даже сейчас.

Тогда почему, идя за Белиндой в кухню, я спрашиваю себя, не бросимся ли мы друг другу в объятия, как только останемся наедине?

Не такая уж странная мысль, принимая во внимание обстоятельства сегодняшнего вечера. Я не хочу, чтобы это случилось, но, когда я вижу ее аккуратную попку, покачивающуюся в шаге впереди меня, и родинку на плече, которую я целовал бесчисленное множество раз, я ощущаю в штанах некое трепетание. Мне стыдно, и я злюсь. Злюсь на то, что она до сих пор имеет надо мной такую власть. Поэтому, как только мы оказываемся одни, я делаю все от меня зависящее, чтобы вместо взаимных объятий мы принялись за другую нашу старую привычку.

— Послушай, Белинда, ты, случайно, не хочешь объяснить мне, что здесь вообще происходит? — резко спрашиваю я.

— Я не могу — не сейчас, не здесь, — шипит она, косясь на дверь.