Читаем без скачивания Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

Услышав это, монахи начали шевелиться, переглядываться, потом озираться вокруг, словно те, кого они искали, могли восседать где-нибудь на стропилах или парить под потолком. Ханс-Юрген увидел, как лицо Герхарда на мгновение расслабилось, по нему пробежал чуть приметный намек на улыбку, чтобы тут же смениться гневом.

— Язычников! — воскликнул он. — Вот кого он имеет в виду — проклятых язычников! Вы, значит, хотите, чтобы нашими проводниками были отпетые головорезы!

Отец Йорг пытался спросить у Герхарда, кого он может предложить взамен, но монахи успели заразиться настроем своего брата. «Нет, нет», — доносилось до Ханса-Юргена то с одной стороны амфитеатра, то с другой, и тем чаще, чем больше ужаса и отвращения видели братья на лицах своих товарищей. Приор стал говорить о фундаменте, об обрушении, о гибели монастыря, если братья останутся на прежнем месте.

— Мы нуждаемся в помощи, иначе у нас нет никакой надежды, — убеждал он. — Лишь один человек на свете поможет нам воздвигнуть нашу церковь на камне…

Но этим его словам недоставало прежней весомости, и они оставляли лишь слабый отпечаток в умах его слушателей.

— Словами Иеремии говорю вам: «Надежда Израиля, Спаситель его во время скорби! Для чего Ты — как чужой, в этой земле, как прохожий, который зашел переночевать?» А вы, отец, кто — спаситель или прохожий? Хотите вы, чтобы мы спасли нашу церковь — или чтобы мы покинули ее? — Голос Герхарда дошел уже до крика.

Некоторые монахи топали по полу ногами, глаза же отца Йорга метали молнии, а щеки его пылали.

— Роптания ваши подобны роптаниям Корея, восставшего против пророка, которого он же и обрек на странствие в одиночестве. Ваши речи так же пылки, как и его, а потому отвечу на них вместе с Моисеем: «Лишь только он сказал слова сии, расселась земля под ними. И разверзла земля уста свои, и поглотила их…»

Оба они стояли, сверля друг друга взглядом. Ханс-Юрген смотрел то на одного, то на другого, а между тем из среды монахов посыпались вопросы — сначала с нижних скамеек, потом с верхних. Зачем им уходить? Куда эти странствия их приведут? Что ждет их в конце пути?

— Власть, которая намного превыше моей, — ответил отец Йорг. — Армия, столь же многочисленная, как армия Льва, но вооруженная мастерками и лопатами, отвесами и угольниками…

— Шутовскими колпаками и костюмами, а еще пузырями на палочках, — перебил его Герхард. — Вас ожидают глупцы, готовые руководить глупцами, — то есть вами, если вы последуете за ним.

Его презрение было открытым, выставленным напоказ, и братья стали неловко ерзать на своих местах, оглашая свои сомнения и страхи, задавая все больше и больше вопросов. За их недоверчивыми перешептываниями стояли те долгие часы, когда они поднимали Герхардовы балки посреди студеного зимнего моря или, взбираясь по склону, тонули в бездонной трясине, норовившей покрыть их коркой грязи по пояс. Что же, и их труды теперь навеки будут погребены в глине, обратятся в ничто? Как смогут эти пресловутые каменщики отыскать твердую почву, если монахи ее так и не нашли?

— Необходимо передвинуть всю церковь целиком, — сказал как отрезал отец Йорг, и братия затаила дыхание. — Камень за камнем, балку за балкой…

— А почему бы не весь остров? — глумливо вопросил Герхард. — Дерево за деревом, дернину за дерниной? А то и все море, в котором он находится, или весь тот чудесный мир, который вы так мило изображали на стене, что у вас за спиной?

Братья одобрительно загудели — «почему бы не весь остров, почему бы не весь остров», — но вопросы по-прежнему возникали, рябью проходя по рядам и пробиваясь внезапными гребнями звука сквозь общий приглушенный гомон. Вопросы презрительные и вопросы, исполненные сомнения. Вопросы любопытствующие.

Ну разумеется, думал Ханс-Юрген. Их блуждания по острову не имели ни малейшего отношения к обычаям, а совершались лишь из любопытства. За стенами монастыря лежал остров, но что находится за пределами острова? Сгорбившись, он внимал общему гулу, в котором многочисленные «зачем?» сомневающихся состязались с «а как?» любопытствующих. Зачем и как, зачем и как — вот что проносилось и кувыркалось по рядам монахов, и через этих своих полномочных представителей сражались друг с другом Йорг и Герхард, но Йорг проигрывал. Он это чувствовал, слышал. Равновесие было неустойчивым, шатким, но все больше сдвигалось в пользу Герхарда, убежденного, что им надо оставаться на месте. Между тем вопросы все множились, расширялись и углублялись, и Ханс-Юрген понимал, что это расширяется и углубляется яма, в которую все они провалятся, если только он не выступит сейчас против сомневающихся, чье хныканье становилось все громче и громче. И вот наконец он встал и услышал, как единственный отчетливый голос прорезался сквозь гомон, заставив монахов застыть в выжидательном молчании, и этот голос — осознал он внезапно — был его собственным.

— Как? — сказал брат Ханс-Юрген. — Верою в Господа нашего. А зачем? Затем, что наш приор об этом нас просит. Говорю вам словами святого Павла: «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на Земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования… — Все монахи обернулись на его голос. Увидев, что его слова отобразились на их лицах, он глубоко вздохнул и закончил: — Ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог».

Монахи потупились — все, за исключением брата Герхарда, который с другого конца зала испепелял взглядом брата Ханса-Юргена. На лице у него было написано нескрываемое отвращение.

Отец Йорг окинул взглядом склоненные перед ним головы. В зале стояла полная тишина. Он вспомнил о том, каково здесь было в ночь обрушения, о том, как расхаживал он по этому же амфитеатру, обдумывая, какую проповедь прочтет монахам, пока что молящимся в церкви. В полусвете ощущалось присутствие тьмы — так же, как в мягких его шагах слышался грохот. Вскоре монахи завершат свои молитвы, гуськом перейдут сюда, рассядутся по местам и приготовятся его слушать. Но — расщепляющиеся балки, но — трескающиеся плиты на полу нефа, но — оседающая подо всем этим глина… Он охотно пережил бы две тяжелые зимы, чтобы только те вывели братьев к иной, более подлинной реальности, однако же вот они, монахи, собрались здесь, как собирались всегда. Город, имеющий основание… Может, Ханс-Юрген каким-то образом догадался о его намерении? Тот все еще стоял, с вызовом глядя в глаза Герхарду.

— Кто отправится со мной в этот путь? — просто спросил отец Йорг у склонившихся перед ним монахов. После чего лишь хлопнул в ладоши и, не глядя по сторонам, медленно пошел меж рядов скамеек к выходу во двор монастыря.

На протяжении мига, показавшегося необычайно долгим, никто не шелохнулся. Затем Ханс-Юрген отвернулся от своего противника, стоявшего в другом конце зала, и стал пробираться к выходу. Чтобы дать приору пройти, поднялся Вильф, а Вульф, сидевший в конце ряда, выдвинулся в проход, после чего обнаружил, что его примеру последовал и Вольф. Йоргу пришлось шагнуть на ступеньку ниже, потом еще на одну и еще на одну. Неуверенно, словно забыв, какой дорогой явился сюда, он шел к двери; за ним последовал Вольф, затем Вильф, а самым последним, безмолвно понуждая их двигаться дальше, выступал Ханс-Юрген. Настала вторая пауза, после чего их примеру последовал ряд ниже, а затем и ряд выше, ведомый Иоахимом-Хайнцем. Герхард разъяренно озирался.

— Вы что, хотите последовать за этими глупцами, за этими…

Ханс-Юрген, который встал в дверном проеме, упираясь рукой в косяк, гаркнул:

— Вы уже достаточно сказали, брат!

Эти крики подтолкнули всех остальных. Монахи поднимали головы и, часто мигая, словно бы пробудившись ото сна, видели фигуры в серых рясах, направляющиеся к выходу. По обе стороны зала поднимались братья и, шаркая, пробирались вдоль рядов, чтобы присоединиться к отряду, собирающемуся во дворе монастыря.

— Итак, брат Герхард, — заговорил Ханс-Юрген, когда под его рукой прошел последний, — остаетесь вы или же идете с нами?

Но ответа на этот вопрос уже не требовалось. Ханс-Юрген продолжал стоять в дверном проеме, пока Герхард медленно шел по пустому проходу мимо пустых скамеек, и малейшее его движение в покинутом зале отзывалось эхом, усиливавшим звук шагов. Дождавшись, пока он, как и все остальные, не пригнет голову, проходя под его рукой, Ханс-Юрген закрыл за ним дверь.

Отец Йорг передвигался среди братьев, одного похлопывая по плечу, другому пожимая руку, раздавая негромкие приветствия и отвечая на взгляды. Он был искупленным предводителем, воссоединившимся со своим войском, которое полукругом выстроилось перед ним. Холодное солнце озаряло булыжное покрытие двора. С наступлением ночи лужи, скопившиеся в пустотах между камнями, снова замерзнут, но сейчас они походили на озера пылающего света и отражали небесную синеву. Казалось, все монахи сбросили с себя какое-то бремя и теперь стояли непринужденно, потягиваясь и моргая, осваиваясь со своим решением, утверждаясь в нем. Потом кто-то окликнул приора сзади.