Читаем без скачивания Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала. - Андрей Антипов

На память пришли разговоры с местными жителями, утверждавшими, что воюют в основном приезжие бандиты, для кого Чечня была не столько родиной, сколько местом, где они готовились к очередным преступлениям и отсиживались после вылазок. "Дудаев даже по-чеченски не говорит. Всю жизнь в Прибалтике прожил. Какая тут народная война? Какой "газават", если за него воюют все, кому Бог в виде баксов представляется?"

Вряд ли все так просто. Но очень хочется верить, что не с чеченским народом воюет Российская Армия.

Идем через поле. Офицеры просматривают его в приборы ночного видения. Легли. За ходом времени не уследишь. Только холод напоминает, что лежим уже долго. Тук-тук... Стучит сердце. Если накроют в чистом поле, то никому не уйти. А мне цыганка нагадала долгую жизнь. Соврала, наверное.

Встаем. Голова цепочки поворачивается назад. Рядом встал Володя. До этого он шел где-то впереди.

В машине, когда выезжали из Толстого-Юрта, я его спрашивал, почему он, майор, только заместитель командира группы?

"Вообще-то у меня другая должность. Но как было не пойти, когда ребята здесь воюют?"

Вот и думай после этого, за что и почему воюют эти ребята, рассуждай о политических взглядах и нравственных терзаниях, спорь о смелости и трусости. А у них своя мораль: как не пойти...

- Что случилось? - шепчу Володе на ухо.

- Похоже, нас поджидают. Поле просматривается в инфракрасном излучении. Слишком много было согласований!

- Подозреваешь, что кто-то узнал?

- Кто знает? Засада вон там, за полем, в лесочке. Просто так здесь никто бы не сидел.

Позднее, в Моздоке, рязанские десантники сказали мне, что ни одна из разработанных операций им на то время не удалась. "Стукачок где-то здесь, в штабе, сидит", - говорили они. Наверное, слишком много провалов в этой войне. Не захочешь, заболеешь шпиономанией.

Володя дает мне прибор ночного видения: "Наблюдай сам". Похоже, я ему надоел своими вопросами.

Именно через этот, похожий на бинокль, прибор видно работу приборов ночного видения, работающих в активном инфракрасном излучении. Этот прибор нас и выручил. Командир долго просматривал через него очередное поле, которое предстояло пересечь группе. Сначала не верилось, что впереди нас ждут. Но вот на опушке леса засветился один огонек. Затем другой. Третий.

Три точки. Это слишком много.

Наш прибор работал в пассивном режиме. Поэтому засечь его на той стороне не могли.

Можно было обойти поле по опушке леса. Но там группа уже ходила. А разведчики не ходят одной дорогой два раза.

В лесу тоже могли ждать.

"Сначала приложи прибор к глазам, а потом нажимай кнопку", - объяснил мне Володя.

Но я ничего подозрительного не вижу. От точки поворота мы уже далеко.

"Если они нас засекли, - объяснят ребята уже в лагере, - то не накрыли только потому, что думали, мы пойдем в обход".

Кто идет в обход, тому кажется, что он всех перехитрил, и его осторожность уже не та. Накрыть его проще.

"Я с самого начала чувствовал - что-то не то", - скажет потом Михалыч. Володя подтвердил: "В прошлый раз шли спокойно. Не было гнетущего чувства, что тебя где-то ждут".

Потом, в Моздоке, когда речь зайдет о чувстве опасности, необстрелянные офицеры заявят, что такого чувства не бывает. "Это чушь, - скажут они. - Просто страху ребята натерпелись. Вот и шарахались от каждого куста".

"Профессионализм, - подумалось, - это, наверное, не только умение что-то делать, но и умение чувствовать то, что другим кажется чушью".

Не тронь спецназ

К лагерю подходим без происшествий. Никто почему-то не окликнул, никто не спросил пароль.

Михалыч матерится: "Хотя бы охранение выставили!" "Пару таких групп, как наша, - скажет он позже, - и десантники в страшном сне не увидели бы того, что с ними можно было сделать".

Командир знал, что говорил. Он и его ребята не из тех, кто гоняется за банкирами по Москве, кто запросто набьет тебе физиономию, если будешь идти не по той стороне улицы. Такие или похожие забили теплые казармы в Моздоке и отсыпаются, не думая даже предложить эти казармы врачам, которые живут и оперируют в палатках. На передовой их не видно.

Спецназовцы говорили (опять же по секрету), что у их командира "куча наград" за операции, подобные той, какую должна была выполнить группа на этом выходе. Михалыч руководил уничтожением тяжелого вооружения у воюющих сторон во многих так называемых "горячих точках". Группы спецназа били такую технику по обе стороны фронтов, поэтому если кое-где конфликты затухали, то еще неизвестно, кто больше внес в это своего участия - политики за столом переговоров или армейские спецназовцы на линии фронта.

Но, как говорится, не наступайте этим ребятам на мозоль. И, сокращая армию, прежде надо подумать, а не придется ли потом удивляться мастерству наемников в каком-либо очередном конфликте.

Эти бойцы требуют особой опеки государства. Кроме того, важно дать им высокую идею. Всякое безразличие к ним, а тем более унижение и прочие обиды могут обернуть их профессионализм другой стороной, пустить в совершенно другое русло.

Весной 1994 года я встречал одного из таких в Южной Осетии. Он занимал высокий пост у местных ополченцев. Его хорошо знали офицеры нашей группы. "Это профи, - говорили они. - Дело знает".

Я вспомнил, как немолодые осетинские ополченцы, имеющие довольно большой боевой опыт и способные послать подальше любого, пытающегося ими руководить, замолкали перед бывшим капитаном российского спецназа. И вытягивались в струнку по его команде.

Через день перед отъездом я не удержусь и спрошу одного из офицеров: "Не боишься, что убьют?" Этот вопрос не принято задавать. Но он лишь пожал плечами: "Меня не убьют. Я на другое учился". Он учился оставаться живым, даже когда шансы равны нулю. И учился не по учебникам.

То, через что прошли эти ребята в горячих точках, мы узнаем, быть может, лет через пятьдесят. И то скорее не по документам, а по литературным произведениям, где в сноске могут написать, что в основе сюжета лежат действительные события. А могут и не написать. И мы будем думать, что у автора слишком богатая фантазия.

Перед самым лагерем группа бросается в снег. "Аккуратные ребята", - шепчет Игорь. Он уже не первый раз восхищается спецназом: "Вон как бойцы рассредоточились..." Я мало что понимаю в действиях бойцов, но Игорю есть с чем сравнить. Только странно, что такая выучка ~ редкое явление, раз она удивляет даже профессионала.

Радист выходит на связь с десантниками. В эфир летит предупреждение о возвращении группы. Вот что имел в виду Игорь, говоря об аккуратности: отсутствие охранения не ослабило чувство осторожности у командира спецназа.

Под обвалом проблем

Входим в лагерь. До рассвета - пара часов. Можно подремать. Кто полез в "Урал", Кто на броню танка, поближе к двигателю, а большинство в БТР. В один. Второй сломался, в нем было холодно.

В отличие от внутренних войск, оснащенных новыми БТР-80, армейцы имеют старые БТР-70, которые начали ломаться, едва выйдя из боксов. В Толстом-Юрте офицеры-разведчики рассказывали, что из двадцати бронетранспортеров, полученных ими в Волгограде, под загрузку дошли только четыре. Два других сломались по пути в Чечню.

Артиллеристы на позициях говорили, что орудия у них пятой категории, приготовленные к списанию.

У танкистов новых танков Т-80 поначалу вообще не было. Но больше всего поразило, как бойцы клянчили друг у друга патроны. Они здесь ценнее тушенки и сгущенки. "Вот где настоящая засада", -~ бурчали в окопах. "У вас что, и патронов мало?" - "Да как сказать... Вот, осталось сорок штук. А что ночью будет, сам черт не знает. Утром, может быть, миллион подвезут. Но это ж не жратва, не потерпишь".

Кормежка на передовой не отличалась обилием. Уже через два дня у нас с фотокорреспондентом майором Сергеем Шикуном стали спадать брюки. Врачи в госпитале удивлялись: "Они что там, в окопах, специально к ранениям готовятся? Лезешь к бойцу в брюхо за осколком, а там от желудка до прямой кишки - девственная чистота. Даже оперировать приятно".

В окопах офицеры рассказывали такую историю: "Один чеченец зазвал солдат домой. Поставил перед ними трехлитровую банку варенья. И остолбенел: двумя ложками три бойца умяли ее за полторы минуты". Поверить в такую сноровку трудно. Но точнее чувство солдатского голода не отразишь.

Впрочем, очевидно, причины этого голода были еще и в том, что на войне есть хочется куда больше, чем в обычных условиях: и нервы на взводе, и физические нагрузки другие. Калории сгорают втрое быстрее.

Михалыч если и дремал, то неспокойно: "Спасибо нам ребята не скажут, если "град" вдруг долбанет".

"Град" не долбанул. "Наверное, мы их все же напугали, - вздохнул он поутру. - И то ладно".

"Вообще-то спецназ надо было использовать с самого начала. Но почему-то тянули. Бей мы их "грады" и танки в их же тылу, таких потерь у наших не было бы". - Михалыч впервые за последние сутки разговорился. А я вспомнил, как днем раньше командир разведбата рассказывал: "Таких потерь за такой срок мы даже в Афгане не имели". Разведчику было с чем сравнивать. Через Афганистан он прошел дважды.