Читаем без скачивания Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала. - Андрей Антипов

"Вообще-то спецназ надо было использовать с самого начала. Но почему-то тянули. Бей мы их "грады" и танки в их же тылу, таких потерь у наших не было бы". - Михалыч впервые за последние сутки разговорился. А я вспомнил, как днем раньше командир разведбата рассказывал: "Таких потерь за такой срок мы даже в Афгане не имели". Разведчику было с чем сравнивать. Через Афганистан он прошел дважды.

После напряженного дня и ночи все были не прочь поговорить. Молчали только об одном: о гибели Федора Присяжных. Об этом ни у кого не поворачивался язык. А Михалыч обронил: "Разведчики теперь с нами и говорить не будут".

В Толстом-Юрте командир разведбата и впрямь не был охоч до разговоров. Рассеянно спросил: "Сходили?" И пошел в штаб.

В эту ночь он тоже был в тылу у противника, на самой окраине Грозного. Наверное, он думал, что лучше бы взял Федора с собой.

Мы возвращались в Моздок. Навстречу, к Грозному, шли колонны войск.

В этом веке российский солдат воевал за веру, за царя, за Отечество, за Ленина, за Сталина, за партию... Выполнял интернациональный долг. Теперь ему надо воевать за "конституционную законность и правопорядок". Понятия эти для солдата новые, он не милиционер. И врубиться в них с ходу трудно. Тем более что вопросов на этот счет очень много...

Но не будем усложнять. Армия выполняет свой долг. Армия всегда кому-нибудь должна. А вот выполнят ли свой долг перед ней те, кто послал ее на эту войну? Неужели опять найдутся те, кто ответит в послеафганском духе: "Я вас в Чечню не посылал"? Неужели вместо того, чтобы дать армии новую технику, создать достойные условия жизни для ее солдат и офицеров, начнутся новые разговоры о том, как ее реформировать, чтобы и зарплату не платить, и жилья не давать, и заставить воевать на технике вчерашнего дня?

Что уготовили солдатам этой войны наше правительство, наши депутаты, политики?

На новогодние праздники домой рвались солдаты и офицеры, которым посчастливилось получить отпуска. В диспетчерской на аэродроме Моздока они вели себя по-разному. Одни скромно стояли у окошка и просили включить в список на полет. Другие чуть ли не в драку лезли. Ни тем, ни другим ничего не светило.

На летное поле выехал белый "Мерседес". И чисто выбритые люди в кожаных куртках, благоухая запахами французского дезодоранта, поднялись по трапу самолета. Окопники раскрыли рты. Самолет улетел.

Вольно, ребята. Жизнь продолжается.

Моздок - Толстой-Юрт - Беркат-Юрт - Москва.

Декабрь 1994 - январь 1995 г.

Группа спецназа действовала в соответствии с задачами, которые ставил ей командир 8-го гвардейского армейского корпуса генерал-лейтенант Лев Яковлевич Рохлин. О нем, его жизни и судьбе пойдет наш рассказ.

Часть первая. НЕ САМОЕ ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО

Кто из офицеров, сидящих за столом в штабном вагончике, генерал, я, признаться, сразу и не понял. Ни форма одежды, ни поза, ни пристальный взгляд усталых глаз из-за треснутых стекол очков не выдавали их обладателя. Командир 8-го армейского гвардейского корпуса генерал-лейтенант Лев Рохлин в моем представлении явно не тянул на роль полководца. Тихий хрипловатый голос, медленная речь создавали впечатление, что передо мною безмерно уставший от хлопот и неурядиц посевной кампании бригадир механизаторов, которому хочется послать всех подальше и завалиться спать.

"У-ух..." Над крышей пронесся реактивный снаряд. Я втянул голову в плечи. По грубому, словно вытесанному из придорожного камня, лицу пробежала усмешка. Меня пожалели? Или посмеялись? Трудно было понять.

- Пропагандистский снаряд, - пояснил "бригадир". - Бьем по окраинам Грозного. Напоминаем, что мы рядом.

Снаряд, оказалось, был самый обычный. Пропагандистским его назвали потому, что задачи куда-то попасть им и что-то разрушить не было.

- Говорят, у вас здесь собраны большие силы?

Опять усмешка. Передо мною лег листок бумаги, где было расписано, сколько этих сил.

25 декабря в частях Рохлина под чеченским селом Толстой-Юрт насчитывалось около полутора тысяч человек. По сравнению с называемыми в печати десятками тысяч войск 8-й армейский корпус самым мощным явно не был.

- Половину от этого числа отнимай - штабы, связь, тыл... И получится реальное число тех, кто может ходить в штыки.

Из штаба я вышел со смешанными чувствами. Впервые за последнюю неделю не был задан вопрос - кто мне разрешил появиться в здешних местах? Впервые меня принял генерал - командир одного из соединений. И при этом ничего не скрывал, никаких условий не ставил. Впервые мне предложили делать все, что нужно для выполнения моих профессиональных обязанностей.И даже не попытались предложить свою точку зрения на происходящее. Но генерал не вдохновил мое воображение.

- Вялый какой-то, - обронил я в разговоре с разведчиками вечером того же дня, когда мы сидели в их штабном вагончике.

- Кто вялый? - не поняли те.

- Да генерал ваш...

Разведчики переглянулись. Им, очевидно, не понравилась моя небрежная оценка их командира. Но тогда я не хотел этого замечать: перед глазами стояла усмешка на волевом лице. Он видел, как я струсил. И я не мог ему этого простить.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГЕНЕРАЛ

В Моздоке о Рохлине никто ничего не знал. Во всяком случае, среди находящейся здесь журналистской братии в декабре 1994-го о нем не говорили. А последующее назначение некоего генерал-лейтенанта командиром Северной группировки расценивали как обычную формальность: должен же кто-то командовать. Тем более никто из военных в то время не хотел признаться журналистам в причастности к какому бы то ни было руководству.

Вернувшись из Чечни в Москву, я вскоре узнаю, что генерал-лейтенант Рохлин, оказывается, стал первым высокопоставленным командиром, кто открыто сообщил о потерях, первым заявил, что против федеральных войск воюют не бандформирования, а хорошо оснащенная и профессиональная армия, первым предсказал затяжной характер конфликта.

Так будут писать газеты. Они начнут и формировать мнение о генерале. Газета "Московский комсомолец" напишет: "...чрезвычайно строгий в мирное время, огромный, как медведь, Рохлин стал любимцем в войсках". "Известия" отзовутся по-своему: "Военные говорят, что он умеет добиваться поставленных целей; насчет цены и средств - разговор особый".

Намек прозрачен, но для меня так и не станет ясно, что за личность генерал-лейтенант Рохлин, случайно ли о нем заговорят, случайно ли журналисты начнут ломать копья вокруг его фигуры? Ведь не секрет: в наше время можно скорее прославиться не силой ума и пользой дел, а способностью вовремя делать скандальные заявления.

Репортаж Александра Невзорова о днях штурма Грозного, где Рохлин впервые появится на телевизионных экранах, тоже не внесет ясности в мое представление о нем. "Генерал в треснутых очочках" (образ Невзорова) меня не вдохновлял.

Впрочем, начальство в журнале "Воин", где я в то время работал, мало заботило мое вдохновение. Полковник Валентин Черкасов, бывший моим редактором с самого начала работы в журнале, считал, что я должен взяться за материал о генерале. Главный редактор журнала капитан 1-го ранга Александр Ткачев сначала отнесся к идее прохладно. Но потом вдруг спросил: "Когда будет очерк?" И, узнав, что я еще не брался, потребовал внести очерк в план. Легко сказать. Нетрудно и в план внести. Но. я уже не раз брался за подобные материалы о людях в генеральских или адмиральских погонах. И всякий раз бросал работу, так и не выдав ни строчки. Причины были разные. Но суть одна: мои герои начинали вести себя как-то неестественно, то ли стеснялись, то ли еще что... И я убедился, что нельзя писать о людях наспех. Кроме того, не каждый готов к открытости. Да и не каждый интересен. Большие звезды на погонах и высокие должности вовсе не предполагают интересную личность.

Порой молодой лейтенант или капитан бывает сложнее и многограннее другого маститого вояки, у которого, казалось бы, жизнь и служба за плечами немалая, а в голове одни штампы, в душе - сизый туман...

Может, у "бригадира" тоже так?

Этот "сельхозобраз" и его усмешка будут преследовать меня, не позволяя писать и говорить о герое.

Но начальство стучало кулаком... И я вынужден был взяться за материал о человеке, любви к которому, по понятным причинам, не мог испытывать.

Результатом этой работы стал сначала очерк о генерале, а теперь и эта книга.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Начальник одного из управлений Главного управления кадров генерал-лейтенант Геннадий Колышкин дал мне возможность познакомиться с личным делом Рохлина.

Родился в 1947-м, в Аральске. Третий ребенок в семье. Сестра - врач. Брат - офицер. Общевойсковое командное училище в Ташкенте окончил в 1970-м. Служил в Германии. Оттуда поступил в академию. Затем Заполярье. Афганистан. Туркестан. Закавказье. Командир полка, дивизии. Еще одна академия - Генштаба. И, наконец, командир армейского корпуса в Волгограде. Женат. Двое детей: дочь и сын. Ничего особенного. Хотя положительного больше чем достаточно: окончание всех учебных заведений отмечено либо золотом медалей, либо дипломами с отличием. Четыре ордена. Первый из них получил еще в 1974 году, будучи старшим лейтенантом, командуя ротой. (Часто ли в то время старшие лейтенанты получали ордена?) Звания майора и подполковника получил досрочно. Но ни одну ступеньку служебной лестницы не перепрыгнул. Сменил двадцать три места службы.