Читаем без скачивания Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

Я мельком перехватил взгляд Стаси – из-под сбившихся на глаза каштановых волос меня окатила ядреная помесь гнева, возбуждения и холодного презрения.

Очнувшиеся от ступора подруги Алтуфьевой быстро уволокли её бездыханное тело из класса.

…Стася вернулась от директрисы в середине урока. Пройдя на своё место, она, ни на кого не глядя, углубилась в чтение. По случившемуся её больше не спрашивали – на фоне целой вереницы событий, произошедших позже, этот эпизод быстро померк.

***

– И тут эта уродина, одетая, как бревно…

«Когда же они заткнут свои накрашенные пасти?» – Я поднял свои красные от недосыпа глаза на компанию весело гогочущих одноклассниц, сидящих неподалеку за сдвинутыми столами. Шёл перерыв, и я, отказавшись от бесплатного обеда в пользу сна, отчаянно материл словоохотливых девиц. А ещё больше – того идиота, кто придумал обеденный перерыв длиною в час – куда лучше было спать на уроках, где помимо монотонного бормотания учителей ничто не мешало дремать.

«И чего им в столовую не убраться?» – Я сверлил тяжёлым взглядом смеющиеся лица. Но, наткнувшись на Стасю, сидящую во главе стола, сразу всё понял. В «хлев», как она называла столовую, Ясенева не ходила. А так, как сидящие вокруг неё не самые далекие одноклассницы во всём потакали ей…

Что и говорить – Стася могла найти язык абсолютно с кем угодно, и когда угодно. Даже постучавшись к тебе в половину второго ночи и попросив купить ей парочку ведерок шоколадного мороженного, она получила бы желаемое. Это я заметил в первую же неделю – на первых порах она общалась много и охотно, однако сама держалась особняком. Как если бы она приценивалась к людям, смотря, кто и что может, и чем будет полезен и интересен.

И люди потянулись к ней, особенно – после случая с Алтуфьевой. А она их сортировала. Из интереса, я посмотрел на её лицо: Стася совсем не слушала трёп собеседниц. Склонив голову на бок, девушка задумчиво изучала свои ухоженные ногти. Но стоило ей только сказать пару слов, как задние парты беспрекословно погрузились в тишину – одноклассницы смотрели ей в рот. Староста, как и я сверлившая «галёрку» тяжёлым взглядом, были исключением.

– Хей, я вернулась! – В класс ввалилась простодушная, как пятак, но симпатичная, как погожий сентябрьский день, Анюта Семиглазова, держа в руках набитый пакет.

– Тебя только за смертью посылать, – надменно нахмурилась Стася.

– Я старалась, как могла, ты же знаешь, – Анюта искренне и обезоруживающе улыбнулась. – Вот, как и заказывали: булочки с вишней, шоколадом, куриная кесадилья…

Заговорившись, Семиглазова боком зацепила парту. На сей раз, природная неуклюжесть сыграла с простодушной Анютой злую шутку: куриная кесадилья, предназначенная одной из девиц, хлопнулась на пол. Тишина валом ударила по ушам.

– Анюта, – притворно-задушевным тоном протянула Стася. – Не смей рожать, Анюта.

– П-почему? – Простодушная Семиглазова, очнувшись от потрясения, удивленно обернулась к Ясеневой.

– Тебе этими кривыми руками потом своих детей таскать, – Губы каштановолосой девушки растянулись в жестокой насмешке.

Сонливость мигом спала с меня. Даже несмотря на весь свой цинизм, это было уже чересчур – Стася сильно перегнула палку. Хотя она, судя по плотоядной ухмылке, так не думала. Не думали и зашедшиеся в похабном гоготе одноклассницы. Анюта же смотрела на неё широко раскрытыми, полными слёз глазами, как если бы Стася ударила её по лицу.

– Тебе пора, иначе останешься без еды, – заключила Стася, откинувшись на стул. – Ведь это, – Она указала на пол. – Был твой обед.

Как во сне, Анюта вышла из класса под хохот девиц. Сидящая позади староста, оторвавшись от журнала, ненавидяще смотрела на компанию за сдвинутым столом…

Уроки тянулись медленно, как плавленый сыр, а я всё думал о произошедшем на обеде. Косился на Анюту – та сидела, хлопая покрасневшими от слёз глазами, совершенно не следя за ходом урока. Я вспоминал выражение лица Стаси, и понимал, что на месте Анюты мог оказаться кто угодно. Я уставился на спину сидящей впереди каштановолосой девушки. Та, как ни в чём не бывало читала, словно произошедшее на обеде для неё – в порядке вещей.

– Всем спасибо, все свободны!

Я тут же вскочил. Впопыхах я покидал все своё имущество в рюкзак, но был остановлен девичьей рукой, крепко вцепившейся мне в плечо.

– Ну, чего ещё? – нетерпеливо бросил я.

– Забыл? – Оля Простая изогнула бровь. – Ты сегодня дежурный. А Ясенева вместе с тобой.

Иногда фамилия бывает говорящей, иногда – нет. В случае с Олей Простой, фамилия была насмешкой – или прикрытием? – над её тонким, словно лисий нос, изворотливым нравом. Держать ухо в остро – вполне себе нормальное состояние при разговоре со старостой. Спорить с ней тоже было зачастую бесполезно – какие бы аргументы ты не выставил, умная и смекалистая Оля, накидав лисьих петель, всё равно заставит тебя принять нужную ей точку зрения.

Шоколад, который я отдавал ей за домашние работы, исчислялся килограммами – сама Оля шоколад не переваривала, отдавая всё многочисленным младшим братьям и сёстрам.

Я тут же сник. Сегодня на работе у меня был выходной, и я уже представлял, как завалюсь домой…

– Ну, в каждой бочке мёда есть ложка дёгтя, – проворчал я, скидывая рюкзак.

– Ты уверена, что я дежурю сегодня? – Стася оказалась рядом со старостой, внимательно на неё глядя.

– Да, – Оля подняла на каштановолосую девушку свои серо-голубые глаза, утвердительно кивнув.

– По журналу ведь отмечаешь? – продолжала деланно миролюбиво расспрашивать Стася.

Вновь утвердительный кивок.

– А зрение у тебя хорошее? – Внезапно в карьер спросила Стася. Тон голоса зазвенел сталью. – Хочешь подправлю?

– На угрозы перешла? – Староста Простая приподнялась со своего места, сжав в руке карандаш.

Пристально следя за Ясеневой, она застыла в напряжении.

– Нет, на предложение, – облокотившись на парту, продолжала Стася. – На этой неделе я дежурила уже трижды. На той – дважды.

Воздух как будто стал вязким, липким из-за сгустившейся над классом угрозы. Я переводил взгляд то на одну, ту на другую девушку. Одно неровное движение, одно неосторожное слово – и в стороне мне остаться точно не получится.

– Я смеряюсь по журналу.

– А я смерюсь по твоему лицу, если продолжишь в том же духе, – пообещала Стася. Она приблизилась к старосте, губы сошлись в тонкую полоску. – Я прекрасно видела, как ты сверлила меня гадючьим взглядом на обеде, когда я отбрила эту криворукую поломойку, как косо смотришь в мою сторону…

– Не понимаю, о чём ты, – словно отмахиваясь от назойливой мошкары, вставила Оля с непроницаемо-безразличным лицом, но Стася, игнорируя её, продолжала:

– …Ты ведь раньше заводилой в классе была? –