Читаем без скачивания Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

— В таком случае, — ответил он весело, — придется тебе подождать до лучших времен. А пока, как принято говорить, carpe diem.[1] Пора ужинать, и мне указали одну харчевню неподалеку отсюда. Там подают хорошего барашка, вкусную рыбу и отличное вино. Коли желаешь, можешь составить мне компанию, Помпоний, а за едой я расскажу тебе о деле, которое привело нас сюда, если тебе интересно узнать о нем.

Я охотно согласился на такое предложение, которому обрадовался сразу по двум причинам. Однако только одна из двух моих надежд исполнилась, поскольку, когда мы сели за стол, Апий Пульхр попросил принести еду только для себя. С жадностью набивая брюхо, он сказал:

— В этом городе жил знатный человек, богатый и щедрый, которого все звали богачом Эпулоном. Я говорю о нем «жил», ибо два дня назад его убил местный плотник, который выполнял для него мелкую работу и с которым какое-то время назад у Эпулона случилась жестокая ссора, и в пылу этой ссоры плотник угрожал богачу. Подозреваемый схвачен, и синедрион приговорил его к смертной казни.

Тут он прервал свой рассказ, сделал глоток вина из кувшина, потом протяжно и довольно рыгнул, издав звук, который Гиппократ называет eructus magnus,[2] а затем продолжил свою речь:

— Как ты знаешь, иудеи пользуются широкой независимостью во всех сферах, включая судебную. Их суды вправе выносить смертные приговоры. Но после разделения царства — и по строгому повелению божественного Августа — только римский прокуратор либо посланное им лицо могут дозволить исполнение такого приговора или смягчить его, когда сочтут необходимым, заменив на тюрьму либо изгнание, а могут даже оправдать осужденного. Эта мера призвана смягчить слишком суровый закон Моисея, ведь он велит побивать камнями кого угодно и даже за самую мелкую провинность. В данном случае вина плотника сомнений не вызывает, так что мне вроде бы остается лишь проследить за правильным проведением казни. К несчастью, в этой проклятой стране очень редко какое событие бывает оторвано от политики, и последнее дело не стало исключением. Здесь повсюду тлеют очаги мятежа, иногда подспудные, иногда открытые, и мы не должны упускать возможности лишний раз показать силу нашей власти. Вот почему прокуратор велел превратить эту казнь в назидание. Иными словами, мы не можем просто обезглавить преступника, что является способом чистым, быстрым и разумным, а принуждены распять его на кресте. Но вся беда в том, что в городе нет ни одного креста, — и пришлось поручить его изготовление плотнику, и тут возникла весьма щекотливая ситуация, потому как плотником-то как раз и является тот самый осужденный, которого нам предстоит казнить.

— Клянусь Юпитером! Вряд ли он рад такому заказу и станет трудиться с особым усердием! — вырвалось у меня.

— Как раз этого я меньше всего опасаюсь, — сказал Апий Пульхр. — А чтобы избежать нарочитых проволочек, мы пригрозили, что казним всю его семью, если завтра к вечеру работа не будет выполнена. Остается надеяться, что все пойдет, как предусмотрено, и тогда мы сможем распять его на закате и поставим небольшой отряд стражников, чтобы никто не посмел снять тело казненного с креста. А послезавтра, выполнив свою миссию, двинемся в Кесарию. До тех же пор, rebus sic stantibus,[3] распорядимся нашим временем наилучшим образом. Я, к примеру, намерен отправиться спать.

На этом мы распрощались, и каждый пошел в отведенное ему для ночлега место.

Глава IV

Козы, о Фабий, по назначенному природой взаиморасположению своих частей принадлежат к тому же виду животных, что и овцы, но насколько последние послушны, спокойны, робки и, по словам Аристотеля, тупы, настолько первые неукротимы, капризны и зловредны.

Проснувшись с первыми криками петухов, я тотчас отправился на поиски хозяйки дома и знаками дал ей понять, что меня обуревает голод, а она в ответ, обнажив голые десны в ужасной своей улыбке, указала сперва на ведро и скамеечку, потом на мою собственную персону и наконец на двух коз, которые крутились поблизости, — таким образом она в свою очередь давала мне понять, что я должен их подоить. Я начал было отнекиваться, но старая ведьма стояла на своем, отчего гримаса ее сделалась еще более безобразной, как и кривляния, из коих я вывел, что таким был вчерашний уговор между двумя женщинами — с моего молчаливого согласия. Так как выбора у меня не оставалось, а голод терзал немилосердно, я попытался исполнить то, что она от меня требовала.

На беду, все знания мои о животных почерпнуты из многочисленных и весьма полезных книг, однако на практике мне никак не удавалось справиться с козами, притом что они вздумали еще и кочевряжиться. Я попытался было схватить одну из них, но вторая тотчас наскочила сзади. Я свалился со скамейки, а первая коза, встав на дыбы, сильно ударила меня по лицу своим выменем, и удар, между прочим, получился не хуже кулачного, после чего обе козы с меканьем куда-то умчались, а старая ведьма прогулялась по мне метлой, осыпая проклятьями на непонятном местном наречии. Наконец она утомилась и ушла, я же остался лежать на земле, побитый и униженный.

Так я и валялся во дворе, слишком слабый, чтобы подняться, и слишком огорошенный всем случившимся, чтобы принять какое-нибудь решение, пока не услышал тонкий голосок, говоривший мне на ухо:

— Вставай, Помпоний.

Я с трудом сел и увидел рядом с собой малолетнего мальчика, румяного, толстощекого, лопоухого, с ясными глазами и светлыми кудряшками. Сперва я решил, будто это внук гарпии, и попытался прогнать его, резко взмахнув руками, однако он, не обратив внимания на грозные жесты, сказал:

— Я пришел просить тебя о помощи. Меня зовут Иисус, сын Иосифа. Моего отца без вины приговорили к смерти на кресте и хотят казнить нынче вечером.

— А мне-то что до того! — воскликнул я. — Твой отец совершил убийство, синедрион вынес приговор, теперь римский трибун придал ему законную силу. Разве этого мало?

— Но отец не совершал преступления, в котором его обвиняют, — упорствовал мальчик.

— А ты откуда знаешь?

— Он сам мне сказал, а мой отец никогда не лжет. Кроме того, он никогда в жизни не сделал бы ничего плохого.

— Послушай, Иисус, все дети твоих лет верят, будто их отец не такой, как прочие. Но, к сожалению, они заблуждаются. Когда подрастешь, ты обнаружишь, что в отце твоем нет ничего особенного. А если вернуться к моей персоне, то я не вижу для себя никакой причины вмешиваться в дело, которое ни в малой степени меня не касается.

Иисус порылся в складках своей одежды и достал небольшой кошель.

— Тут двадцать денариев. Не слишком много, я понимаю, но хватит, чтобы ты мог заплатить за постой и еду, и тогда не будет надобности доить коз.

— Предложение твое весьма соблазнительно. Скажи, что я должен сделать. Но хочу честно предупредить тебя: ни Апий Пульхр, ни первосвященник Анан не согласятся даже выслушать просьбу, если она будет исходить от меня.

— Ты не должен ни о чем просить, — сказал Иисус. — Ты должен доказать, что отец мой не убивал этого человека.

— Всего-то! И каким же образом я это сделаю?

— Ты отыщешь настоящего преступника.

— Нет, мне это не по силам. Я совсем ничего не знаю ни о вашем городе, ни о его жителях. Понятия не имею, с чего тут можно хотя бы начать.

— У нас нет выбора. Ведь ни один назарянин даже пальцем не шевельнет, чтобы помочь отцу, если ради его спасения надо будет пойти против воли синедриона. Ты — другое дело, ты — римлянин да к тому же человек ученый. Что-нибудь непременно придет тебе на ум.

— Ты заблуждаешься. Я и вправду всегда прилагал немало усилий в погоне за знаниями, но в остальном…

Ни мои природные способности, ни страстное желание, ни судьба не помогли мне добиться чего-нибудь путного. Только взгляни на меня…

— Но я верю в тебя, — сказал Иисус. — К тому же я могу помочь тебе в расследовании.

— Тоже мне помощник сыскался, клянусь Геркулесом! — воскликнул я, протягивая руку к кошелю с монетами.

Но, прежде чем я успел дотронуться до него, Иисус проворно спрятал деньги в складках хитона и сказал:

— Плату получишь, когда выполнишь работу.

Я скрепя сердце согласился, потом поднялся на ноги, швырнул скамейку в одну из коз, которые вновь прискакали во двор, взял мальчика за руку, и мы вместе вышли на улицу.

— Отведи меня в дом твоего отца, — велел я. — Прежде всего мы должны потолковать с ним самим.

По дороге я спросил, откуда он вообще узнал о моем существовании, и мальчик ответил, что Назарет — город маленький, все новости и слухи разносятся здесь в мгновение ока, поэтому со вчерашнего вечера жители судачат о римлянине, который занедужил, отыскивая чудодейственную воду, и теперь бродит по улице, на ходу пуская ветры. Одни говорят, что римлянин — ученый муж, и называют его рабби или раббони, что на их языке означает «учитель». Другие называют просто-напросто дураком.