Читаем без скачивания Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

Я ждал недолго, и вскоре Анан велел провести меня в комнатку, где он сменял льняной хитон, забрызганный кровью тельца, только что принесенного в жертву Яхве, на чистую одежду. На все мои вопросы он отвечал весьма взвешенно, но без утайки. Если верить Анану, об осужденном плотнике он знает мало, да и то малое — лишь понаслышке. Знает, что зовут его Иосиф, сын Симона, и что он, по словам некоторых, утверждает, будто происходит из именитого рода.

— Ни много ни мало как из Давидова дома, — с насмешкой добавил первосвященник. — Это все равно как если бы римлянин похвалялся тем, что ведет свой род от Энея или Капитолийской волчицы. Вздор!

Помимо этого о поведении плотника нельзя сказать ничего дурного: законам следует неукоснительно, подати платит исправно, дело свое знает, заказы выполняет в срок, цены за работу не заламывает, скромен, замкнут, но и умом, судя по всему, не блещет.

— Хотя в прошлом его, — добавил почтенный старец, понизив голос, — имеется немало весьма темного.

— Не мог бы ты, Анан, поведать мне для примера хотя бы об одном из таких эпизодов, если ты о них знаешь либо слышал от других?

— Бог свидетель! — воскликнул первосвященник, воздев к небесам все еще испачканные кровью руки. — Господь не попустит мне сделаться эхом чужого злословия. Кроме того, я не бываю ни на рынках, ни в харчевнях, ни в других местах, где гуляют сплетни. Но, как ни странно, и до моих ушей однажды дошел-таки упрямый слушок о том, что Иосиф, вдовец преклонных лет, взял себе в жены весьма молодую девицу по имени Мария, каковая в скором времени явила безошибочные признаки беременности, и, хотя в таких делах правду дано знать лишь прямым участникам событий — и разумеется, Яхве с его божественным всеведением, — нашлись люди, которые поспешили примешать сюда и других действующих лиц. Но если бы такое подозрение подтвердилось, это был бы серьезный проступок, по закону за него причитается смерть через избиение камнями, однако тот, кто больше других был заинтересован в установлении истины, не предпринял к тому никаких шагов, обстоятельства же не позволили, чтобы тайна разъяснилась сама собой.

— Но скажи мне, что это за обстоятельства.

— В те времена, — продолжил свой рассказ первосвященник, — правитель Квириний велел произвести в Палестине перепись населения. Под этим предлогом Иосиф отправился в Вифлеем, откуда он родом, и взял с собой Марию, хотя близок был час разрешения от бремени. Много дней прошло, но ни Иосиф, ни Мария с младенцем не возвращались в Назарет. Между тем люди, вернувшиеся из Вифлеема, которых расспрашивали о них, отвечали, что там это семейство тоже не встречали. Возможно, оно не нашло себе в Вифлееме приюта, поэтому им пришлось обосноваться в другом месте. Дни превратились в месяцы, месяцы — в годы, а семья Иосифа все никак не возвращалась в Назарет.

— Скорее всего, они переселились куда-то еще, чтобы укрыться от сплетен, — предположил я.

— Вполне вероятно, но если дело было так, как ты говоришь, они поступили крайне неосмотрительно, оставив в Назарете все свое имущество за исключением того, без чего нельзя обойтись во время короткого путешествия: бросили, например, плотницкую мастерскую со всеми инструментами. Некто по имени Захария, муж Елисаветы, двоюродной сестры Марии, взял на себя труд приглядеть за домом, точно был уверен в том, что родичи непременно вернутся, или имел какие-либо сведения и распоряжения на сей счет. Как бы там ни было, прошло три года со дня их исчезновения, и вдруг они явились — вместе с мальчиком, которого нарекли Иисусом.

— И никак не объяснили причину столь долгого отсутствия?

— Насколько мне известно, нет. Просто отперли снова двери дома и мастерской и зажили, как прежде, словно бы никогда никуда не пропадали. Разумеется, опять пошли гулять слухи и домыслы, но время постепенно делало свое дело, и с годами все позабыли об этой истории, удивительной, но не такой уж и важной.

— И с тех пор Иосиф и его семья не давали нового повода для пересудов?

— Нет, если, конечно, ты не считаешь таким поводом убийство почтенного человека, а также смертный приговор, который будет приведен в исполнение после заката солнца.

— Но скажи, Анан, неужели нет никаких сомнений в виновности плотника?

— Ни малейших, — отрезал первосвященник. — Синедрион изучил все обстоятельства дела, нашел доказательства неопровержимыми и единодушно вынес свой приговор.

— А нельзя ли и мне поинтересоваться характером этих доказательств?

— Пожалуйста. Взвесь хотя бы такой факт: из всех жителей этого города только один Иосиф, выполняя заказ Эпулона, которому вдруг понадобился плотник, побывал в доме и личных покоях убитого. А когда Иосифа схватили, у него обнаружили ключ от библиотеки, где был убит Эпулон. Но теперь я должен расстаться с тобой, ибо меня призывают спешные дела.

Я поблагодарил его за любезное согласие побеседовать со мной и покинул Храм. На улице, прямо под палящим солнцем, меня дожидался Иисус, охваченный страшным нетерпением. От одного из своих двоюродных братьев он узнал, что вся семья покойного сидит, запершись в доме, как повелевает траур, а вот один из слуг, грек по происхождению, не счел себя обязанным исполнять предписания, указанные в книге Левит, и по-прежнему каждодневно в один и тот же час посещает бани. Нельзя упустить такую возможность.

Следом за Иисусом я поспешил по улицам Назарета, и вскоре мы пришли к общественным баням — в точности таким же, какие можно встретить в любом уголке империи, разве что размером поменьше, поскольку евреи со свойственным им упрямством не желают перенимать чужие привычки и в бани не ходят. По дороге я воспользовался случаем, чтобы расспросить Иисуса о том, что рассказал мне первосвященник, — в частности, об исчезновении его семьи, но Иисус, который в упомянутые времена был еще грудным младенцем, сам, естественно, ничего не помнил и никогда не слышал, чтобы его родители поминали причину столь долгого своего отсутствия или же говорили о том, что заставило их вернуться. В итоге я ни на шаг не продвинулся в разрешении этой загадки.

Когда мы приблизились к баням, навстречу нам откуда-то вынырнул оборванный мальчишка, по виду чуть старше Иисуса, с грубыми чертами лица и пылающим взором. По словам Иисуса, это был его двоюродный брат Иоанн, сын того самого Захарии, что приглядывал за имуществом Иосифа во время отлучки семейства. Иоанн, который показался мне неотесанным варваром, сказал, что нужный нам человек явился в бани совсем недавно и мы без труда узнаем его, поскольку теперь внутри, кроме него, других посетителей нет.

Я велел Иисусу ждать меня на улице, но он ни за что не соглашался.

— Ладно, — сказал я, — деньги платишь ты, тебе и решать. Только давай условимся: сам ты ничего не говори и не делай, а предоставь действовать мне. Я-то уж знаю, как надо разговаривать с греком.

Мы заплатили положенное за вход, оставили нашу одежду в аподитериуме,[4] завернулись в простыни и прошли в соседнее помещение через низкую и узкую дверцу.

Сквозь густой пар, заполнявший кальдариум, мы различили одинокую фигуру — какой-то человек сидел на скамье. Мы молча уселись рядом. К тому времени мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел перед собой эфеба, чье тело лишь слегка прикрывал узкий кусок полотна, так что нетрудно было оценить всю тонкую прелесть юноши. Любуясь на его безупречное сложение и прекрасное лицо, я тотчас позабыл о цели нашего визита. На нежных щеках его еще не пробился пушок, а свои длинные волосы он заплел в косу. Чуть позже, едва придя в себя от пережитого восторга, я обратился к эфебу с такими словами:

— Не тебя ли, о достойнейший юноша, называют Аврелианом?[5]

— Ты ошибаешься, незнакомец, кем бы ты ни был, — ответил он, впившись в меня своим проницательным взглядом, — потому что имя мое — Филипп.

— Так значит, ты тот самый Филипп, что обитает в доме некогда богатого, а ныне покойного Эпулона, мужа беспорочного.

— Да, это я, — подтвердил эфеб.

— Тогда тебе, разумеется, известны обстоятельства злополучного события, из-за которого Эпулону пришлось пересечь реку Слез, направляясь туда, откуда никто не возвращается.

— Если не считать Орфея, — сказал Филипп.

— Да, правда твоя.

— А также Одиссея, хитроумнейшего из мужей, который за время своих долгих странствий посетил также и то место, где обитают умершие. И Алкестиды, которую Геракл сумел освободить из Аида.

— Верно, — пришлось согласиться мне, — нет правил без исключений. Но не станем отвлекаться от предмета моего любопытства, и если, по твоим словам, ты что-то знаешь, возможно, не откажешься поведать как о самих событиях, так и о том, что с ними связано.

— Я с удовольствием сделал бы это, — сказал Филипп, — если бы имел понятие, о чем ты толкуешь.