Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замечательно еще одно обстоятельство: его отец тоже лишил себя жизни, а именно 23 сентября. Сын избрал для себя тот же самый день. Бедного юношу с пятницы повсюду искали, ибо он не возвращался домой. Мы с Печериным томились тяжелым предчувствием. Наконец на четвертый день нашли свежую могилу близ дачи Ланского, у самой дороги. Плащ, фрак и жилет покойного, тут же найденные, показали, кто он.
Попов застрелился двумя пулями в рот, как рассказали те, которые его подняли и дали ему могилу. Это происходило в пятницу, в то самое время, когда друзья его беседовали между собой у меня. Многие осведомлялись:
— Где Попов?
Он был самым постоянным посетителем наших пятниц. В четверг, то есть накануне своей смерти, он вместе с нами пробыл у Михайлова часу до второго ночи, и ничто не обличало в нем в этот вечер даже грусти, не только отчаяния. Он был весел, остроумен, пел.
Он пользовался репутацией одного из лучших учителей Пажеского корпуса и первой гимназии. В обоих заведениях его очень любили. Предмет его был история. Но он имел, кроме того, много разнообразных сведений. Он знал языки: греческий, латинский, французский, немецкий, английский, шведский, датский. На новейших он говорил как на своем собственном. Кажется, не было такого литературного произведения, с которым бы он не был близко знаком. Все это взяла могила.
10 октября 1832 года
Новое печальное событие! Умер от воспаления в мозгу вследствие сильной простуды Владимир Козьмич Шипулинский, один из близких сердцу моему, благороднейших и высокообразованных людей. И этому тоже едва минуло 26 лет. Ему и по службе везло: он был уже начальником отделения. Жизнь простирала к нему объятия, но одно дуновение ветра унесло от нас его прекрасную душу со всеми ее благородными начинаниями.
На прошедшей неделе в субботу я провел с ним целый вечер в задушевной беседе. Он был полон жизни и надежд, а дух разрушения уже витал над ним. Мы виделись в последний раз. И как только хватает у человека еще легкомыслия суесловить о счастии, о величии!
Труп Попова был найден возле дороги, до половины съеденный собаками и волками. Ему дали тесную и неглубокую могилу, полагая, что его будут отрывать для производства следствия. Между тем кусок человеческого тела соблазнил животных. Они добрались до него ночью, и полиция нашла его уже вполне обезображенным. И это две недели тому назад еще называлось человеком, носило в своем обширном уме столько мыслей, в сердце столько страстей!..
В Пажеском корпусе особенно любили Попова. Пажи хотели сделать подписку в пользу его бедной матери, которая осталась без всяких средств к существованию, — запретили.
Сегодня Быстроглазов, двоюродный брат Шипулинского, приглашал меня на его погребение завтра. А в воскресенье я должен быть шафером у Бороздина, который женится на девице Богдановой. Высокое и смешное, трагедия и комедия, кровь, слезы, смех — все смешано, скомкано, сбито в одну кучу — толку не доберешься. А от человека так много требуют. Посылают его в жизнь, как на вольность, и запирают в круг педантических обязанностей, одевают в кандалы. Все, что он может с достоверностью, — это только говорить вечером «мой день» о том, который прошел.
26 октября 1832 года
Новое гонение на литературу. Нашли в сказках Луганского [В.И. Даля] какой-то страшный умысел против верховной власти и т. д.
Я читал их: это не иное что, как просто милая русская болтовня о том, о сем. Главное достоинство их в народности рассказа. Но люди, близкие ко двору, видят тут какой-то политический умысел. За преследованием дело не станет. Больно, истинно больно честному человеку видеть, как этими странными мерами шевелят страсти, которые без этого или спокойно дремали бы, или обращались к полезным целям. Отними у души возможность раскрываться перед согражданами, изливать перед ними свои мысли и чувства, — это заставит ее погружаться в себя и питать там мысли суровые, мечту о лучшем порядке вещей. В смысле политическом это опасно.
Я послал в «Пчелу» краткое жизнеописание Шипулинского. Мне говорят, что и здесь многое надо изменить; например: «Среди занятий своих по должности он не покидал литературы. Дела службы не погасили в нем чистой, благородной любви к литературе — любви, которая, возвышая душу, не только не препятствует исполнению других обязанностей, но, напротив, питает в нас рвение к подвигам правды и чести». Чиновнику вменяется в преступление заниматься литературою — и этого места нельзя напечатать. О temporal О mores!
1833
1 января 1833 года
Новый год встречал у Деля и провел несколько часов в приятном обществе пепиньерок и классных дам Смольного монастыря. Вообще они очень милы и гораздо образованнее девиц, воспитанных в гостиных.
2 января 1833 года
Поутру писал свою университетскую речь, которую готовлю к печати. Занимался с полковником Сутгофом русскою словесностью. В канцелярии накопилась масса дел. Объявил согласие преподавать словесность в Аудиторском училище. Вечером был с Печериным в театре. Играли оперу-водевиль «Пажи Фридриха второго» — пустенькую, но довольно забавную пьесу, и «Развод», интрига которой хорошо ведена. Дюр — отличный актер: он живо и непринужденно играет.
Сегодня Якимов просил позволения прочесть мне перевод свой Шекспирова «Купца». Я назначил ему пятницу. Был у меня Куторга-старший. Он получил степень доктора медицины. Это мыслящая голова, самостоятельная. Он намерен жить по-человечески, а не по-школьному.
7 января 1833 года
Сегодня в 5 часов утра приехал с балу от Германа. Там было много монастырок. Они все так ласковы ко мне. Девицы Александра Слонецкая и Эмилия Герман мыслящие и образованные. Беседа с ними очень приятна.
Старик Герман оканчивает аристипповски свое земное поприще. Он умен, любезен по-своему, хитер. С ним были у меня маленькие размолвки, но теперь он, кажется, перестал на меня посягать. Тимаев, его помощник, — человек добрый и с образованием, но слаб характером; ему хотелось, чтобы я преподавал словесность в Екатерининском институте по его неполному руководству. Я отверг это и должен сказать, что он не выказывает никакого неудовольствия.
10 января 1833 года
Все эти дни я провел дома за перепиской моей вступительной лекции в университете, которою желал бы несколько изгладить дурное впечатление, произведенное, как я опасаюсь, произнесением ее, или, лучше сказать, импровизацией. Я
