Читаем без скачивания Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Только теперь он замечает: возле стола стоит пара мягких стульев — видать, за одно утро выросли из-под линолеума. Но он не осмеливается присесть и лишь растерянно мечется из угла в угол, — комната убрана слишком красиво. Но когда распахивается дверь соседней спальни (где обычно спит Беербоом), он решительно садится на свою койку.

Из-за стены доносятся шаги и голоса, кто-то откашливается, звонкий женский голос восклицает:

— Нет, до чего прелестно!

Ему вторит низкий мужской:

— Не слишком ли вы их тут балуете?

— Нет, — слышит Куфальт голос пастора Марцетуса, — мы их не балуем, уважаемые дамы и господа, не балуем, а стараемся постепенно приучить к порядку и вообще к нормальной жизни в обществе. Бывшему заключенному жизнь у нас должна казаться приятной, мы хотим, так сказать, задним числом привить ему еще больший страх перед тюрьмой. И если он вновь впадет в соблазн, он вспомнит об уютной комнатке в «Мирной обители», и голая, унылая камера покажется ему вдвойне невыносимой.

Бывший заключенный, сидя на своей кровати и подперев голову руками, вспоминает о том, какую комнату он оставил нынче утром: незастеленные железные койки с отвратительными серыми матрацами, ни занавесок на окнах, ни картин на стенах, ни ковра на полу, ни мягких стульев, ни цветов…

А за стеной юбиляр, отмечающий сегодня двадцатипятилетие своей деятельности, отвечает на чей-то вопрос:

— Нет-нет, мы вынуждены прилагать усилия, чтобы наши постояльцы не засиживались в приюте. Вы, наши покровители и благодетели, хорошо знаете, что приют не может существовать без субсидий. Нам приходится постоянно взывать к вашему великодушию. И потому мы не вправе допускать, чтобы лишь немногие из нуждающихся получили возможность вкусить от щедрот ваших. Слишком многие стучатся в нашу дверь. Месяц — это предельный срок для наших постояльцев. За это время они акклиматизируются, и мы снимаем для них комнату с помощью нашего воспитателя господина Петерсена. При этом мы, конечно, не теряем их из виду, многие из них продолжают у нас работать…

— А сейчас в приюте много постояльцев? — спрашивает кто-то.

— Сейчас? Не могу сказать точно. Во всяком случае, почти все места заняты. Но мы не хотим увеличивать их число. Мы хотим сохранить присущий этому приюту характер семейного пансиона. Через ту дверь мы попадем в следующую спальню, точно такую же, как эта…

Куфальт сидит, не меняя позы. Он слышит приближающееся шарканье ног. И хочет встретить гостей сидя. Но в последнюю минуту почему-то вскакивает. В дверь протискивается человек пятнадцать-двадцать, и все смотрят на него. В том числе и пастор Марцетус, но с ним он старается не встречаться глазами. Напустив на себя серьезный и в то же время смиренный вид — научился в тюрьме за столько-то лет, как надо встречать инспекции, — он кланяется.

Кое-кто из вошедших отвечает ему тем же — с ним раскланиваются!

— Господин Куфальт! — после слегка затянувшегося молчания представляет его присутствующим пастор Марцетус. Откашлявшись, он обращается к Куфальту уже другим, более добродушным тоном: — Дорогой Куфальт, вы разве не участвуете в прогулке? — И добавляет, обернувшись к гостям: — Как я уже говорил, наши постояльцы по случаю юбилея совершают нынче небольшую прогулку по берегу Эльбы.

— Я почувствовал себя нехорошо, — бормочет Куфальт едва слышно. — Наверное, из-за жары.

— И господин Петерсен отослал вас обратно?

— Вообще-то нет.

— Так. Ах, вот как. По-ни-маю… — И вновь обернувшись к гостям: — Вы видите, эта спальня такая же, как та, рядом. Светло… уютно… В общем, такая же, как та. — И Куфальту: — К сожалению, нам придется еще два-три раза потревожить вас, дорогой господин Куфальт. Господин Зайденцопф и господин Мергенталь приведут сюда еще две группы гостей. Не знаю, побывала ли уже здесь фройляйн Мацке со своей группой. Желаю поскорее поправиться.

И поворачивается к двери.

Но гости все еще глядят на Куфальта, может быть, им кажется, что с единственным обитателем приюта, которого им показали, поговорили недостаточно обстоятельно. И рослый мужчина с сильно развитым подбородком и гладким упитанным пасторским лицом вдруг спрашивает:

— Вы себя здесь хорошо чувствуете? Вам здесь нравится?

Пастор Марцетус покорно склоняет голову перед судьбой.

Но Куфальт отвечает вежливо, как послушный мальчик:

— Теперь мне здесь очень даже нравится. Теперь здесь очень хорошо.

— И работа вам по вкусу?

— Да, и работа тоже, — говорит Куфальт и улыбается смиренно и в то же время приветливо.

— Что ж, нам всем на роду написано трудиться в поте лица своего, — замечает рослый плечистый священник и смеется. — Ибо мы, к сожалению, не птицы небесные, верно? — Многие одобрительно смеются. — И давно пребываете тут под крылышком нашего брата Марцетуса?

— Больше трех недель.

— Значит, вы скоро покинете эту обитель?

— Да, к сожалению, вероятно, вскоре придется отсюда уйти.

Пастор Марцетус бросает на Куфальта многозначительный взгляд.

— С господином Куфальтом мы расстанемся уже в начале следующей недели. Он желает жить в городе. Мы выполняем его желание. Но он будет работать у нас, пока мы не подыщем ему хорошее постоянное место.

Куфальт опять кланяется.

— Ну, тогда, значит, все прекрасно, — говорит рослый пастор. — Так держать, мой юный друг! А знаете ли вы, что пастору Марцетусу, вашему защитнику и покровителю, нашему дорогому собрату по трудам праведным, за его заслуги перед всеми нами сегодня присвоено почетное звание доктора наук? Doctor honoris causa!

— От всего сердца поздравляю господина пастора Марцетуса! — торжественно возглашает Куфальт и в третий раз кланяется.

Пастор Марцетус делает три шага вперед и протягивает Куфальту руку.

— Благодарю вас, дорогой Куфальт. И, как я уже сказал, мы надеемся в скором времени подыскать вам хорошее место, соответствующее вашим выдающимся способностям.

Куфальт отвешивает поклон, гости удаляются. Он подходит к окну и долго молча смотрит в сад, куда таким, как он, вход запрещен.

И тихонько насвистывает какой-то мотив. Он вновь чрезвычайно доволен собой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Путь к свободе

Едва последний гость покинул «Мирную обитель», Куфальт немедленно и полностью оправдал высокую оценку, данную пастором Марцетусом умственным способностям своего подопечного. С невиданным усердием он помог Минне и благостно настроенной госпоже Зайденцопф снять с окон занавески, сложить картины в сундук, свернуть ковровые дорожки и отнести на чердак. Потом вместе с Минной аккуратно сложил белоснежное постельное белье по заутюженным складкам. После того как они сбегали через улицу к садовнику, чтобы вернуть взятые напрокат горшки с цветами, после того как пол был заново натерт и с него исчезли следы резиновых каблуков многочисленных гостей — священников и попечителей, — комнаты приюта вновь обрели тот уныло-казенный вид, который делает бывшим заключенным переход из тюрьмы на волю столь легким и незаметным. Но когда около половины седьмого вернулись запыхавшиеся Петерсен с Беербоомом, не обошлось, конечно, без миленькой небольшой стычки между Куфальтом и студентом. Но Куфальт уже отнюдь не был склонен выслушивать чьи бы то ни было замечания, отнюдь.

— Хочу вам кое-что сказать, Петерсен, — заявил он. — Что вы тут плетете, будто беспокоились и волновались, это все чушь собачья, вам на меня в высшей степени наплевать.

— Я попрошу!

— Лучше помолчите! Да, наплевать! Просто дрожите за свое место. И все эти разговорчики насчет того, что вы наш друг и советчик — брехня чистой воды. Потому что если вы за нас, значит, вы против Марцетуса и Зайденцопфа, и тут уж вас уволят как пить дать.

— Я попрошу! На самом деле все обстоит не так. Я всегда могу быть посредником между вами.

— То есть и нашим, и вашим. Ну, скажите тогда, почему мы получаем за тысячу адресов только шесть марок, а иногда даже четыре с половиной, в то время как эта шарашкина контора гребет двенадцать?

— К денежным расчетам я не имею никакого касательства.

— А именно о них-то вы и должны были бы подумать в первую голову. Каждую неделю слышите, какие скандалы возникают при расчетах с Зайденцопфом, видите, как все кипят и клокочут, и заявляете, что не имеете ко всему этому никакого касательства. И ведь знаете, не хуже меня знаете, что нельзя заставлять Беербоом а день-деньской сидеть в бюро, не ровен час еще спятит…

Беербоом вставляет жалобным голосом:

— Вот именно — спячу!

— …но наш защитник и пискнуть боится.

— Беербоому надо постепенно привыкать к систематическому труду.

— А вчера я зашел в табачную лавку, — здесь неподалеку, через несколько домов от нас, — чтобы купить, как всегда, сигарет «Юно», и вдруг продавщица говорит мне: «Вы тоже оттуда?» — «Откуда оттуда?» — спрашиваю. «Ну, сами знаете, — мнется она. — Скажите, а это правда, что тот брюнет, который с вами ходит, убийца и грабитель? Он меня спросил, не пойду ли погулять с ним или так деру нос, что не захочу гулять с убийцей? Я бы не прочь, говорю, но матушка не разрешает».