Читаем без скачивания Юг в огне - Дмитрий Петров

Он шагнул в воду, намереваясь броситься в брод, но, почувствовав вдруг головокружение, откинулся на спину; наган, выпав из его руки, булькнул в воду…

XXIV

Сколько Прохор был без сознания, он не знал, — может быть, секунду, а может быть — и час. Когда пришел в себя, то почувствовал сладкий запах донника. Прохор удивился этому запаху и шевельнулся. Под ним зашуршала солома. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Стоял мрак. Хотел поднять руку, но не мог, снова зашуршала солома. И тогда он понял, что был ею завален. Кто завалил? Кто спас от тех разъяренных казаков, которые ранили его, гнались за ним?

Размышляя об этом, столь чудесном своем спасении, Прохор вдруг услышал чей-то шепот. Он прислушался.

— Всех их погнали на хутор Пономарев, — шептал кто-то.

— А у нас в хуторе кто-нибудь остался? — спросил второй голос.

— Никого не осталось… Все до единого поушли… В буераке одного зарубили. Пулеметчик навроде был ихний. Говорят, хотел убечь.

— Пойди, Гаврик, до ворот, — уже громко послышался женский голос.

Голос этот Прохор узнал. То была Зина.

— Постой, Гаврик, у ворот, — сказала она, — погляди там. А я с казаком поговорю… Чуть чего — беги, скажи мне…

— Ладно, — ответил мальчик и побежал.

— Казак! — услышал голос Зины Прохор. — Вы слышите?

— Слышу!

Он хотел отшвырнуть солому и выглянуть из своего убежища, но девушка запретила.

— Подождите. Я пойду узнаю, ушли ли беляки из нашего хутора. Тогда сама откину солому, а пока лежите… Вам очень больно?

— Немного побаливает.

— Я вам рану перевяжу. Лежите только смирно, не ворочайтесь.

Девушка вернулась минут через двадцать с горячей водой и чистыми тряпками.

— Ни одного беляка не осталось в хуторе, — сказала она, сбросив с него солому. — Все ушли и ваших всех угнали. В хутор Пономарев ушли… Председателя Совета нашего заарестовали, тоже увели… Давайте я обмою рану и перевяжу…

Прохор с трудом приподнялся. Зина сняла с него гимнастерку и нижнюю рубашку, ловко обмыла и перевязала рану на спине, предварительно смазав ее йодом. Прохор удивился тому проворству и умению, с которым все это она делала.

— Вы, Зина, как милосердная сестра, — сказал он. — Умеете раны перевязывать.

— Я видела, как это все делают, — сказала она спокойно. — И сама помогала раны перевязывать. У нас долго жил на квартире фельдшер… Сейчас я принесу вам дерюгу и одеяльце, постелю, а вы лежите и без меня не подавайте признаков жизни… Ваши рубашки я постираю, а то они в крови…

Прохор растроганно смотрел на девушку. Теперь, при дневном свете, он ее рассмотрел очень хорошо. Она была высока и стройна. Черные вьющиеся волосы ее, спадающие из-под белого платка на лоб завитушками, оттеняли розовое, не успевшее еще загореть лицо. Ей было не более двадцати лет. Большие, темные, отливающие синевой глаза, под тонкими красивыми бровями, придавали ее лицу особую прелесть. Просторная голубенькая кофточка свободно облегала ее молодую грудь.

— Зина, — спросил прохор, а вы не боитесь со мной возиться?

— А чего мне бояться?

— Ну, а ежели увидят соседи да донесут белякам, что вы скрываете у себя красного, ухаживаете за ним?

— Кроме смерти, ничего не будет, — улыбнулась она. — А я ее не боюсь… Да и кто увидит вас тут? Сюда ведь никто не приходит.

— Кто меня притащил в солому, Зина? Как сквозь сон я помню: подбежал к реке, хотел брести… Но голова закружилась… Больше ничего не помню… Как я сюда попал — не знаю.

— Да это мы вас с Гавриком притащили, — просто сказала она. — Когда вы бежали от казаков, вы, наверно, и не видели, как мы с Гавриком солому перетаскивали… Папаня велел нам приготовить, сарай будет крыть… Когда вы упали, а казаки побоялись через плетень лезть и побежали в обход к воротам, мы в это время с Гавриком перетащили вас сюда и закидали соломой. А когда казаки прибежали и спросили, где вы, мы указали в камыши, сказали, что туда, мол, скрылся… Они постреляли-постреляли по камышам — да так и ушли, — усмехнулась девушка.

— Смелая вы какая, Зина! — восторженно вскрикнул Прохор. — Вовек вас не забуду за это.

— А как же иначе? — пожала плечами она. — Ведь мой братик Ваня тоже служит в Красной гвардии. Может, и его какая-нибудь девчонка выручила из беды…

— Спасибо вам, Зина, — снова сказал Прохор. — Теперь я вас попрошу помочь мне уйти из хутора…

— Да вы что? — в изумлении всплеснула она руками. — Вы и двух шагов не пройдете. Лежите здесь пока, а потом, может, я вас в хату переведу… Когда поправитесь, тогда и пойдете… Помогу вам выбраться из хутора…

— Нет, Зина, — сказал он, приподнимаясь, — я должен обязательно идти. Надо своих товарищей спасти… Ведь они меня послали, надеются на меня… Может, еще успею…

Он схватил рубашку и начал было торопливо надевать, но сейчас же со стоном свалился.

— Боже ты мой! — чуть не плача вскричал он. — Как я обессилел. Но как же быть?.. Ведь они ж погибнут…

Девушка задумалась.

— Скажите мне, что надо делать? — взглянула она на Прохора. — Может, я смогу…

— Зина, — горячо, как в бреду, заговорил он, — спасите их!.. Только вы одна сможете это сделать… У вас есть лошадь?

— Есть.

— Садитесь верхом и скачите что есть мочи на разъезд Грачи… Там Щаденко со своим отрядом. Расскажите ему обо всем и попросите, чтоб он выручил нас…

Девушка заколебалась.

— Папаня заругает, — прошептала она. — Ах, да ладно! — решительно махнула она рукой. — Поеду!.. Разъезд Грачи я знаю где… Только вот как же вы тут?

— Обо мне не беспокойтесь. Как-нибудь ныне день да ночь проведу, а завтра вы ведь вернетесь.

— Я скажу Гаврику, чтоб он посматривал за вами…

Зина нашла отряд Щаденко в слободе Скосырской и сообщила ему о постигшей участи экспедиции Подтелкова. Щаденко сейчас же приказал отряду подготовиться к выступлению на выручку. Но в это время в слободу прибыли два участника экспедиции Подтелкова, которым удалось спастись. Они сообщили печальную весть. Десятого мая в хуторе Пономареве из выборных казаков станиц Каргинской, Боковской и Краснокутской был составлен военно-полевой суд, который и приговорил всех членов экспедиции к смертной казни.

Одиннадцатого мая состоялась казнь. Восемьдесят девять человек было расстреляно, а Подтелков и Кривошлыков повешены.

Когда об этом стало известно Прохору, он зарыдал.

Часть вторая

I

После того как с экспедицией все было покончено, оставаться Прохору в Поляковке не имело смысла, да и слишком было опасно как для него самого, так и для его гостеприимных хозяев. Зина рассказывала, что в село ежедневно наезжали белые карательные отряды, секли плетьми на площади заподозренных в большевизме жителей, арестовывали, куда-то утоняли, мобилизовывали в свои ряды фронтовиков. Ходили упорные слухи о том, что не ныне-завтра по селу будут повальные облавы на дезертиров, так как молодежь, не желая идти в белые полки, где-то скрывалась.

При таком положении Прохор оставаться дальше в селе не мог, и поэтому он решил ночью уйти.

Чувствовал он себя не так уж плохо, мог некоторое время продвигаться без посторонней помощи, хотя из-за ранения много крови потерял. Кружилась голова.

Когда Прохор заявил о своем намерении Зине, она встревожилась:

— Куда же вы пойдете? Ведь белые везде тут позахватили власть… Поймают вас и расстреляют… Да и слабый вы еще, немного пройдете и упадете…

— Нет, — упрямо настаивал он. — Уходить непременно надо. Как-нибудь пойду… Оставаться здесь ни на минуту нельзя. Повесят, да и вам через меня не сладко будет.

— Но куда же вы все-таки пойдете?

— Буду подаваться к железной дороге, — сказал Прохор. — Там наверняка еще красные… Иль вот к слободе Скосырской пойду, может, там до сих пор еще Щаденко со своим отрядом…

— Щаденко в Скосырской уже нет. Он еще в тот раз, когда я к нему ездила, собирался оттуда уходить… Может, конечно, у разъезда Грачи красные еще и есть, но вы туда не дойдете… По дороге где-нибудь вас белые заарестуют. Живите покуда у нас, а поправитесь — уйдете… Уж как-нибудь постараюсь ухоронить вас…

— Нет, Зина, — покачал головой Прохор. — И не уговаривайте, не могу остаться. Зачем мне подвергать вас опасности, тем более брат ваш в Красной гвардии. Найдут меня у вас — горе вам будет тяжкое из-за меня…

Зина с грустью смотрела на него своими синими глазами и вздыхала. Она, конечно, была согласна с доводами Прохора. Оставаться в хуторе опасно, но и отпустить его, одного, беспомощного, слабого, было страшно. Все ее существо протестовало против этого. Ведь погибнет же он! Нет! Она не допустит его гибели. У Зины возникло смелое решение: если уж ему необходимо уходить из хутора, то и она пойдет с ним, будет ухаживать, оберегать его в пути.