Читаем без скачивания Каменный пояс, 1989 - Александра Гальбина

Кариев тоже говорил капитану: у меня легкая рука, желаю вам счастья.

Парень ушел, а он, замороченный неожиданной радостью, сидел перед столиком и то любовался часами на развернутой ладони, то приближал к уху. Звук слышался четкий, хороший, как будто в голове у него прояснело. Прояснело! Видно, некий магнетизм заключался в старых, добрых часах — он вдруг увидел: в коридоре хлопочут рабочие, с потолка падают твердые куски штукатурки, пыль, грохот, он пробирается между стеной и стремянкой, на которой стоит рабочий, и, наклонившись, берет туфли; почему-то они оказались не в шкафу, а рядом с дверцей, вывалились, что ли. Он протирает туфли тряпочкой, влезает на табурет и прячет туфли в верхний отдел встроенного шкафа. И крепко захлопывает дверцу. И — забывает! Верхним шкафом уже давно не пользовались, а он зачем-то полез, может быть, нижний был тесно заставлен.

Беспокойная, стыдная загадка и та была разгадана и что-то унесла с собой, что-то как будто необходимое… он очень устал. Мысли опять вернулись к давнему, к молодому капитану, тот удивился бы и благодарил Кариева, если бы знал, что часы в целости и как прежде идут. Жалко, но ради милой невесты он жертвовал часами, только бы они достались хорошему человеку. В сущности, капитан хотел человечности в этой вынужденной купле-продаже.

…И опять брал часы и прикладывал к уху.

Николай Година

ПО СИСТЕМЕ ЛОДЕРА

Рассказы

Незаслуженные муки

Авдотья Матвеевна, измученная старостью и болезнями, отдала богу душу, вымолив кое-какие льготы для себя в той новой, немного пугающей жизни.

Сделка состоялась далеко от дома, в городской больнице, на скрипучей казенной кровати с панцирной сеткой, в присутствии двух молодых женщин, страдающих от какой-то одинаковой хвори, и совсем юной медсестры Леночки.

Душа отлетела, а то, что осталось, еще нуждалось в заботах. Скоро в город с командой проворных старушек приехал на совхозной машине Василий, старший сын Авдотьи Матвеевны. Пока Василий делал вид, что копается в моторе, старушки упаковали свою односельчанку. На обратном пути наломали сосновых веток и до огней успели вернуться домой. Василий отогнал машину в гараж, а оттуда прямиком к теще, где временно устроилась его семья — сын, семилетний Вовка, и жена Наталья.

Авдотья Матвеевна лежала в горнице под круглым зеркалом, завязанным, как подсолнух, платком. Маленькое, сморщенное личико ее не было печальным. Может, легкое задумье только коснулось его: «Вот и все, Авдотьюшка. Отпела, отплясала, отбегала свое…»

Рано утром заохали ворота, застонало крыльцо, запричитали половицы. Пришли соседи, загремели посудой, захлопали дверьми. Прибежал с матерью и Вовка. Сбросил у порога рваные кеды, прошмыгнул за цветастый занавес, включил свет. Долго вглядывался в неживое лицо, будто силился вспомнить что-то важное, но давно забытое. Вдруг посветлел, засиял глазами и звонким голоском, от которого вздрогнула, казалось, придремавшая Авдотья Матвеевна, хлестнул по ушам: «Мамка, мамка! Это не наша бабушка! Не наша!..» Наталья досадливо отмахнулась сначала, а потом заспешила вместе с деловыми соседями, разделившими хлопоты. Горница притихла, затаила дыхание, но через мгновение, как по команде, зашелестела, зашебуршала, заперешептывалась…

Уже через час Василий снова ехал в город. В кузове тряслась и подпрыгивала на ухабах неизвестная, молча сносившая незаслуженные муки. «У-у, полоротый!» — кричала вслед взбесившаяся Наталья. «А я-то при чем? — глупо оправдывался про себя Василий. — Эти слепошарые перепутали…»

По системе Лодера

У Гошки Батуева наступил коммунизм. Тот самый, про который давно в книжках пишут и на собраниях говорят. Работает Гошка по возможности, а живет, безусловно, по потребности.

Гошкина мать уродуется в три смены на дробильной фабрике. Кроме того, частенько остается сверхурочно, подменяя всех недужных и нетрезвых. Соответственно и заработок ее прямо пропорционален издержанному здоровью. Деньги немалые и почти удовлетворительные для ее великовозрастного лоботряса.

Гошка и одет по-модному, во все ненашенское, чудное, и выпить, считай, не дурак. По ресторанам, правда, не шляется за неимением таковых поблизости, но пригласить какую-нибудь чувиху из местных в свой холостяцкий номер, напоить — может. Конечно, не без выгоды для себя. Дело молодое.

Лучше всех Гошкину жизнь изучил дед Савелий, поскольку целыми днями сидит на скамеечке у ворот и ведет наблюдение за улицей. Поприкинув что к чему, дед приходит иногда к весьма интересным выводам. Как бы начинает видеть сквозь стены и заборы, кто каким делом занят. Вот, к примеру, у Морозовых окна зашторены. Не иначе, мясо едят или деньги перепрятывают. А вон у Петренки баня дымит среди недели. Идет процесс разделения смеси жидкостей…

— Здоров! — испугал Гошка деда, вывернув из заулка.

— Паси коров, да телят не трогай! — хотел рассердиться дед Савелий, но передумал. — Все гоняешь лодыря?

— По системе Лодера! — смеется Гошка.

— Знаешь, что сказал апостол Павел фессалоникийцам? «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь».

— Знаю, знаю. Кто не работает, тот и не ест. На каждом перекрестке висит лозунг твоего апостола. Между прочим, этот лозунг для социализма, а я живу…

— Угробишь мать, — стал заводиться дед, — кончится твой коммунизм.

— Тогда я женюсь, — хихикнул Гошка и потопал домой.

Через минуту загремел магнитофон и сквозь тюль засверкали разноцветные молнии.

— Ну, ну, — плюнул дед Савелий, растер валенком и невзначай вспомнил старуху, которую при жизни тоже не часто баловал.

Цыганка

«Был духов день. Пошли цыганки в деревню гадать да еду выпрашивать. И вот цыганкам не везет, а одной везет да везет, уже и класть еду не во что, а все подают. Заходит цыганка в избу к одной бабе, видит, что живет она бедно, и говорит…»

— Слушай, миленькай, дай копеечку для цыганенка.

Семенцов споткнулся на полуслове, перевел взгляд с книги на коричневый пол электрички, потом на забрызганные грязью, когда-то модные сапожки, потом на осенний карнавал ситцевых красок. Постепенно перед ним возникла довольно молодая и неряшливая цыганка с черноглазым ребятенком на руках. Семенцов заерзал на сиденье, зашарил по карманам, отыскивая пачку с сигаретами.

— Не пожалей, красивай, — клянчила цыганка.

— Работать надо! — вдруг возопил Семенцов. — Ишь, все пальцы в золоте, а побираешься. У моей жены, между прочим, ни одного колечка. Да и у меня самого, смотри, как у того латыша. Кто у кого просить должен, а?