Читаем без скачивания Запах денег - Артур Кангин

— Выкиньте его, — коротко отреагировал Президент.

Прошел месяц, но образ прекрасной дочери Президента не оставлял меня.

Я — сапожник, чиню обувь разных калибров и мастей.

И вот ставлю я молнию на дамские сапоги, а вспоминаю ножки Василисы. Прибиваю стальные подковки на сбитые каблуки, а сам вижу чудесный стан, туго стянутый корсетом.

Извелся я, истерзался.

Как мне попасть опять в Кремль?

До следующего весеннего равноденствия целый год!

Не вытерплю я, сойду в могилу либо от безумия, либо от горького пристрастия к Зеленому змею.

Когда я уж совсем извелся, пошел на Страстной бульвар в церковь к своему духовнику.

Все рассказал батюшке.

А тот предлагает:

— Когда человеческий дух воспаряет в любви, он становится подобен крылатой птице Феникс. С крыльями разбросанными по обе стороны. И машет и машет он оными! Машет и машет!

Вскрикнул тут я радостно и опрометью бросился к себе домой, сооружать из клейстера и легкого картона могучие крылья.

Старт я назначил на завтра, с крыши ГУМа.

Перелетел я Кремлевские стены и сразу попал в объятия ненаглядной Василисы.

Прилегли мы сразу на декоративный лужок подле Грановитой палаты.

Я целую Василису один раз, она меня трижды; я ее трижды, она даже со счета сбивается.

Но тут помрачнела Кремлевская территория. Затряслись прозрачные стекла в министерских кабинетах.

Набежала волна пахучего воздуха.

Это из своих покоев вышел Президент Российской Федерации.

Скрутил он из газеты “Коммерсантъ” козью ножку, дыхнул американским забористым табачком “Манхеттен”, и только тогда приметил дочурку со мной, сапожником Сережей Курочкиным.

А мы так увлеклись, что ничего не замечаем, знай, милуемся.

Помрачнел Президент.

Тихохонько подошел к голубкам, т. е. к нам, да как схватит меня за левую лодыжку, да как подъемлет меня к самым Кремлевским небесам.

— Ты кто таков? — нечеловеческим голосом ревет Президент. — Отвечай, каналья, или же я тебя о горюч-камень головкой твоея шмякну!

— Я — Сережа Курочкин, — уже не без робости ответствую я. — Сапожник с Савеловского вокзала.

— Да как ты посмел, — ревет Президент, — в мои священные покои ворваться-вломиться?! Да как ты посмел мою белокрылую лебедку-дочурку на зеленой полянке валандать?!

— Да я женюсь на нея! — не без гордости лепечу я.

— В острог его, — через зубы приказал Президент прискакавшим охранникам. — Пусть он, щучий сын, там за год-другой в полное сознание придет.

И вот сижу я в Кремлевском остроге, да и уже недобрым словом поминаю крылья, занесшие меня через красную стену, да и полюбовницу, вольно или невольно заманившую.

Вдруг, что такое?

Скрипят тюремные дубовые ступени.

Предо мной вырастает, как гора, как гранитный остров в океане, сам Президент Российской Федерации.

Осторожненько опускается на край панцирной кровати, с подозрением и легким любопытством глядит на сидельца, то есть на меня, Сережу Курочкина.

— Ну, как здеся кормят? — подмигнув, спрашивает.

— Ничего, — бодро отвечаю. — Сегодня, к примеру, свиную требуху давали, под острым соусом “Чили”.

— Добре, — улыбнулся Президент, надолго задумался, а потом сурово сдвинув брови, продолжил: — Девка моя, Василисушка, тебя, подлеца, все не может из своей головки выкинуть. Замуж хочет.

— Что ж, я согласен! — мужественно играю я желваками.

— Да ведь я не согласен, я! — со слезами в голосе ревёт Президент и тут же задумчиво осекается. — Задам я тебе, Серж, три загадки. Ответишь, твое счастье. Не ответишь, вечно в остроге будешь свиную требуху под соусом “Чили” кушать.

— Ну отвечай мне, Курочкин, курицын сын, — потер свои мощные ладони Президент, — что на свете всего больше?

— Вы, господин Президент, — тут же ответил я. Университетское образование позволяет мне на любой вопрос отвечать сходу.

— А почему не Солнце?

— Солнце — далеко, вы — рядом.

— Добре, — удивился Президент. — Ну, а скажи мне тогда, что всего ярче?

— Вы, господин Президент.

— А почему не Солнце?

— Оно — вона где, а вы — вот, тута!

— Верно, — сверкнул очами Президент. — Ну и тогда ответствуй мне, со всей присущей тебе искрометной искренностью, что всего теплее?

— Вы, господин Президент.

— Почему не Солнце?

— Оно на ночь спать ложится, а вы даже во тьме кромешной сограждан государственной мыслью греете.

— Верно! — воскликнул Президент и радостно продолжил: — Быть по сему! — повернулся на пятке и молодцеватой походкой вышел из острожьего неказистого помещения.

Там и свадьба подоспела.

Вот уж год как я со своей Василисой живу в мире и согласии.

У нас карапуз народился.

Назвали его в честь Президента — Святогором.

Славный мальчишечка!

В часы досуга Святогорчик все ползает по могучим коленям Президента, и в его, младенчика, пока еще маленькой голове уже сейчас, наверняка, роятся мысли о государственном переустройстве России.

Кстати, меня Президент назначил главным российским сапожником.

Должность ответственная!

Я то и дело выезжаю в дальние командировки, инспектирую обувные заводы, и со светлой тоской вспоминаю на чужбине беззаботное время своего жениховства, когда мы с Василисонькой все гуляли у Кремлевских прудов, а иногда, не без успеха, тягали на донку золотых сазанов из Москва-реки.

Капсула 10. ПРИНЦИП “ДОМИНО”

Павла Сикорского избили.

Проломили череп.

Кое-как Паша дополз из реанимации домой, в Марьину Рощу. Весь в крови, рубашка, как военный френч, в бурых пятнах, с забинтованной головой… В шесть утра, поприветствовал подъездную старушку. Та, чуть не рухнула от впечатлений.

Вошел Павел домой, и сразу на кровать. А подушка, зараза, перьями колет. Стал Паша взбивать подушку, шов лопнул, и на пол вывалилась груда перьев.

Паша бочком в туалет, за веником. Распахнул дверь. Поднялся сквозняк. Перья снежным вихрем забурлили в воздухе, щедро облепили окровавленную рубаху.

Плюнул гражданин Сикорский на веник. Сел на кухне. Весь в крови и перьях.

О жизни задумался.

Она Павла не радовала.

Работу он потерял. Попал под сокращение.

Хотел отыграться у судьбы, пошел в казино.

Проиграл старенькую “Ауди”.

Жена, Дуся, назвав его “козлом”, умотала к теще, в Мариуполь.

Остался Паша, как перст, один.

Горько!

А тут еще по башке саданули.

И, самое обидное, Павел не помнит кто. Как это было? Обнаружил себя на каталке ночью, в реанимации.

Вскочил со скорбной постели, туфель нет, сперли.

Позже сестричка, добрая душа, дала ему какие-то пожеванные тапочки. В них Паша и добрел домой. В ноябре-то!

Ладно тапочки. Но сочащаяся из башки кровь, дурацкие перья… Обидно до слез!

Если бы он перед катастрофой с черепом не наклюкался бы пива, причем крепленого, с ним бы ничего не случилось.

По крайней мере, он бы все помнил.

“Завязал!” — яростно приказал себе Павел.

На выручку паше пришел родной брат, Коля.

Он жил на Кипре, трудился в компьютерной фирме.

Коля через нарочного передал 1000$.

Эти денежки и спасли Пашу.

Он приобрел лекарства, а когда прорезался аппетит, купил и витаминной еды.

Через пару недель смог читать. Открыл душеспасительную литературу Льва Толстого, Достоевского, Кафку, и ужаснулся.

Не так он жил!

Ни даром он и работу потерял, и “Ауди” в карты продул. И жены красавицы, Дуськи, лишился.

За грехи!

В конце концов, и череп проломили супостаты.

Наука!

Не греши, собака! Будь человеком!

Через пару-тройку месяцев Павел Иванович Сикорский оклемался, деньги брата закончились, нужно было искать работу.

Кинулся Паша ходить по фирмам. Все спокойно узнает, интеллигентно расспрашивает.

Работенка-то есть, но не ахти какая. Мура работенка!

Ни граммулички Павел не пьет, а раньше бы, до удара, наклюкался б до поросячьего визга.

Вдруг звонок. Из Мариуполя. Жена! Дуська!

— Я о твоем черепе, Павлуша, от брата Коли узнала. Почему молчал? Кому и спасать, как ни жене?

— Да ты же вроде… М-м-м…

— Хватит мычать! Я еду! На работу пока не устроился?… Вот! У меня к тебе есть бизнес-предложение.

— Дусенька! Солнце мое!

— Жди меня! Не рыпайся!

Приехала Дуська.

Красы неписаной. На азовских арбузах-баклажанах отъелась. Рыбьим жиром сосуды-капиляры прочистила.

Щеки пунцовые. Глаза голубым огнем полыхают.

Обняла Пашу лаконично, словно размолвки и не было, изложила суть дела.