Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

Инквизитор посмотрел на меня остро.

– Я не знаю, что значат твои слова. Но мы обучены смотреть сквозь мирское… и я вижу, ты понимаешь. Более того, скажу, что первые апостолы Христа были совсем не из невинных душ. Это были… словом, это были те, кто… скажем осторожно, видел и Свет, и Тьму, пробовал сладкое и горькое, творил дело правое и неправое. Они создали Церковь!.. Обжегшись сами, старались уберечь от огня более слабых, которые могут сгореть. Именно они создали Церковь, а не чистые невинные души. Чистые души они… чистые…

Я кивнул:

– Улавливаю. Политика – грязное дело, да и сами политики… сплошная грязь. Но только политики могут изменить жизнь. Как к лучшему, так и к худшему. Я недостаточно хорош и чист, чтобы на меня снизошла благодать Господня, зато я могу быть полезен… как палач, ассенизатор, журналист, мент… Да и в лесу на меня не больно что-то действует нечисть, потому что я сам в некотором роде… гм… не совсем чисть.

Он поднялся, книгу сунул под мышку, в полутьме глаза блеснули сухим огнем.

– Получи разрешение у Беольдра… а еще лучше – у короля. И… не затягивай, Дик, не затягивай!.. Боюсь, ты им сильно понадобишься.

И все-таки выносливости людей Зорра я завидовал. Возможно, это выносливость белок и зайцев, постоянно верещащих и прыгающих, но сейчас я, как огромный усталый слон, развалился в тесном кресле… ага, именно как слон и именно в тесном, ноги гудят, как разогнанный проц, тело обесточено, а до электророзетки не дотянуться… хотя сухой жар от крупных багровых углей испаряет капельки пота, очень медленно вымывает усталость и капелька по капельке вливает в измученное беготней тело энергию.

Слуга поставил на маленький столик кубки из золота. Шартреза благосклонно кивнула, он налил во все три, неслышно удалился. Я не решился взять раньше короля и королевы, а Шартреза тоже отдыхает в глубоком кресле, веки опустила, я впервые заметил на них первые крохотные морщинки. Король же с некоторым удивлением посматривал то на меня, то на королеву, но молчал.

Наконец Шартреза открыла глаза, ее тонкая ладонь с изящными пальцами отыскала на подлокотнике высохшую кисть Шарлегайла.

– Дорогой, – произнесла она, и я ощутил затаенную нежность в ее сильном голосе, – я привела Дика… чтобы ты дал согласие…

– На что, любовь моя?

Снова я ощутил непритворную любовь и нежность, теперь уже в голосе быстро стареющего короля.

– Я хочу, – сказала она бархатным голосом, – чтобы Дику дали лучшего коня, лучшее вооружение… и послали на поиски доспехов святого Георгия.

Король отшатнулся, даже руку выдернул из-под ее пальцев.

– Дорогая, это невозможно!

– Почему?

Король остро взглянул на меня. Глаза Шарлегайла стали колючими, как мелкие льдинки на сильном морозе.

– Дорогая… Во-первых, за доспехами уже поехали лучшие рыцари Зорра. Если не они, то кто?

Она мягко прервала:

– Дорогой, но, как я слышала, этот простолюдин оказался очень полезен им в том странствии.

Взгляд короля стал еще строже. Льдинки перестроили молекулярную структуру и стали покрытыми изморозью пластинками из стали. Он покачал головой с самым непреклонным видом.

– Извини, но я слышал об этом человеке… многое, что говорит не в его пользу. Отец Гарпаг сказал мне такое, что у меня волосы встали дыбом.

– Он помог тебе, – напомнила Шартреза мягко. Она побледнела, плечи зябко передернулись. – Если бы он не метнул молот в этого ужасного… ужасного, как орг… барона…

– Фольгарта.

– Барона Фольгарта… то я даже не знаю…

– Да, – ответил король. – Да! Он его сокрушил, верно. Но я не знаю, зачем он это сделал. Его поступки непонятны.

– Дорогой, – повторила Шартреза с нежностью. – Он сейчас там будет нужнее, чем здесь. Я уверена, что бароны сейчас мчатся во весь опор к своим владениям, нахлестывая коней… А там запрутся, и мы о них больше не услышим. Часть твоих придворных, что тайком поддерживала их, затихнет, затаится, а то и вовсе сбежит со двора. Либо в свои дальние владения, либо в Мордант, а то и к Карлу. Я уверена, ты их вообще не увидишь. Так что Дик с его удивительным молотом здесь уже ничего не сделает больше, чем твои оставшиеся стражи. А там…

Король покачивал головой, его пальцы сжимали узкую ладонь королевы. Я все ждал, что он цыкнет на глупую женщину, споры между супругами на посторонних людях недопустимы, все это должно происходить в спальне, но то ли ко мне доверие, то ли потому, что без свидетелей, но, скорее всего, в том мире таятся от благородных, а при слугах и простолюдинах господа не стесняются.

– Что скажешь, Дик? – сказал он раздраженно. – К тому же тебя не взял Ланселот!

Я поднялся из кресла, поклонился. Хотелось сесть, ноги гудят, но это будет уступкой моей простолюдиновости, Ланселот нашел бы в себе силы стоять, даже будучи пронзенным десятком копий.

– Ваше Величество, им надо было ехать срочно, а у моей двери уже стояли стражи. Я должен был предстать перед святейшей инквизицией. А иначе, не знаю, не знаю… Это насчет того, что меня не взяли.

Он хмыкнул, окинул меня с головы до ног придирчивым взором.

– Как я слышал, святейшая инквизиция тебя не оправдала.

– Осмеливаюсь напомнить Вашему Величеству, что и не осудила.

– Да-да, – сказал он раздраженно, – им все подавай улики! Неопровержимые. А я бы просто вздернул. Своей монаршей волей. А что ты скажешь об этой… странной идее моей царственной супруги?

– Ваше Величество, – ответил я с сильно бьющимся сердцем, – я давно хотел увидеть южные земли.

Король повернул голову к Шартрезе.

– Ну, видишь?

Она мягко улыбнулась.

– Да, он иногда забывает кланяться. Это лишь говорит о его достаточно высоком происхождении, которое он скрывает… недостаточно умело.

Король поморщился.

– Я не об этом! Всюду тебе мерещатся женские страсти. Ему, видите ли, хочется увидеть южные земли, погрязшие в разврате, колдовстве, чародействе, куда не ступала нога апостолов Христа… а если и ступала, то Тьма там снова заполонила все… и где все кишит чудовищами и магами, что ездят на этих громыхающих чудовищах.

– Громыхающих? – удивился я.

Король рявкнул раздраженно:

– Говорят, что они вовсе из металла! Или камня. Что может быть нечестивее?.. Насилие над камнем, железом, огнем – это еще большее осквернение и плевок в сторону Господа, ибо только Господь, только наш Создатель имеет право сюзерена…

Он задохнулся от возмущения, дико взглянул на свою руку. Его пальцы были в узких ладонях Шартрезы, она гладила их, успокаивала, потом поднесла к своих коралловым губам и поцеловала. Мне стало неловко от такого откровенного признания в любви и беспредельной нежности, а король набрал в грудь воздуха, выпустил и сидел затихший, только в глазах медленно угасали искорки гнева.