Читаем без скачивания Сталин: операция «Эрмитаж» - Юрий Жуков

Причина этого решения, так никогда и не получившего огласки, крылась в тривиальной нехватке средств. Не рублей – их хватало, так как эмиссии проводились чуть ли не ежеквартально, а валюты, – столь важных для страны фунтов стерлингов, американских долларов, французских франков, германских марок, которыми приходилось расплачиваться за индустриализацию, за выполнение пятилетнего плана. А валюты стало катастрофически не хватать из-за мирового экономического кризиса, серьезно сократившего объемы советского экспорта.

Видимо, Сталин не стал упоминать о корректировке плана, объяснять происшедшее по ряду причин. Он не хотел ни охлаждать энтузиазм населения, столь близко к сердцу принявшего идею индустриализации, ни дискредитировать власть, так быстро отказавшуюся от собственных планов. Разумеется, любой читатель газет поймет, что произошло, по сообщениям со строек.

Поймет он истинные причины вынужденных действий правительства, читая телеграммы из-за рубежа: о продолжающихся банкротствах, крахах банков и крупных фирм, ширящейся армии безработных, о не укладывающемся в сознании уничтожении излишков производства – кофе, зерна, сахара. Как раз тогда Советский Союз обвиняли в демпинге – продаже на иностранных рынках своей продукции по более низким ценам, нежели на внутреннем, – в том, что заготовкой деловой древесины у нас занимаются заключенные, почему ее и нельзя покупать «цивилизованным» странам.

Более или менее благополучно обстояло дело с экспортом драгоценных металлов – устойчивых даже в годы мирового кризиса золота и платины. Выручал и вывоз нефтепродуктов – бензина, керосина и мазутного топлива, без которых остановился бы весь транспорт на земном шаре, вместе с ними замерла бы окончательно и вся привычная жизнь человека XX века.

Помогла в сохранении экспорта нефтепродуктов чистая случайность. За полгода до депрессии, 27 февраля 1929 года, Нефтесиндикат после долгих и донельзя трудных переговоров сумел подписать с одной из крупнейших американских нефтяных компаний, «Стандарт ойл оф Нью-Йорк», выступавшей в Европе как «Англо-Америкэн», чрезвычайно выгодное соглашение. В соответствии с этим договором формально смешанная, а по обладанию контрольным пакетом акций – советская, фирма «РОП» («Рашн ойл продактс») получила возможность в течение трех лет беспрепятственно продавать на территории Великобритании по 175 тысяч тонн бензина через собственные бензоколонки, а через сеть своего нового партнера еще по 100 тысяч тонн бензина, 150 тысяч тонн мазута и 40 тысяч тонн газойля ежегодно. И все это помимо оговоренного прежними соглашениями почти монопольного права поставлять мазутное топливо для судов, проходящих через Суэцкий канал.

Другой выгодный договор был подписан советской фирмой «Петролиа» 3 февраля 1930 года с итальянской государственной нефтяной монополией «Аджип» о поставках для военно-морского флота 250 тысяч тонн мазута, 75 тысяч тонн бензина и 25 тысяч тонн других нефтепродуктов ежегодно в течение четырех лет.

В Германии началось постепенное, но неуклонное вытеснение с рынка советской фирмы «Дерунафт». Во Франции решением Коммерческого суда департамента Сена 1 апреля 1930 года на фонды советского торгпредства и местного отделения Нефтесиндиката был наложен арест.

Пока еще находили сбыт за рубежом советские пшеница и ячмень, лес и лесоматериалы, несмотря на обличавшие СССР материалы, которыми пестрили европейские газеты. Все остальное оказалось никому не нужным – в том числе и антиквариат.

Всё на продажу

Покупателей даже на самые дешевые предметы старины и произведения искусства не находилось. Денег практически ни у кого не было. Вчерашние богачи – миллионеры, воротилы бизнеса США и Германии, Великобритании и Франции, – в считанные минуты оказывались нищими. Не стало и коллекционеров, которые уже сами начали распродавать свои собрания.

Андреева вынуждена была в письме из Берлина констатировать катастрофическое положение:

«Присланный товар, – писала она Хинчуку, – хотя и является реализуемым на германском рынке, но отнюдь не представляет собою материала для устройства одного хорошего аукциона, как это требовалось по условиям нашего договора с фирмой „Рудольф Лепке“, в копии еще раз прилагаемого.

Среди картинного материала всего 40 картин, которые могут идти на хорошем аукционе. Среди предметов прикладного искусства нет ни малейшего разнообразия, но все это больше предметы однородные, а нельзя же на одном и том же аукционе выставлять примерно 1.000 кресел, 50 столов, 50 люстр и т. д. Кроме того, почти все вещи требуют серьезной реставрации, что также потребует значительного времени…

Фирма «Р. Лепке» отказывается принять эту партию в покрытие аванса, что в силу вышеизложенного вполне объяснимо. Фирма в любой день имеет право по договору поставить нам срок возврата аванса, заявив об этом нам за пять дней до назначенного срока… Заложить имеющийся у нас антикварный товар в банках не представляется возможным, т. к. под произведения антикварного искусства, даже картины Тициана и Рембрандта, банки в настоящий момент денег не дают.<…>

Мы надеемся протянуть без предъявления нам срока уплаты до 31 марта, но самое положение может быть спасено только в том случае, ежели будет прислано нам на реализацию еще на 500 – 600.000 марок реальной стоимости несколько первоклассных объектов…»[118]

К тому же выводу пришел и Г. А. Самуэли, срочно направленный в Европу для уточнения положения на месте и поиска выхода из сложившейся ситуации.

«Результат несколькодневного моего пребывания в Берлине, – писал он в контору „Антиквариата“, – дал то, что я узнал, что вещи, находящиеся в настоящее время в нашем распоряжении, главным образом картины, являются ничтожными в отношении тех, которые имеются на складах у здешних антикваров. Каждый более-менее приличный антиквар имеет таких Рембрандтов, Ван-Дейков и т. п., которых мы никогда не видали и которыми каждый наш музей, не исключая и Эрмитажа, мог бы гордиться, причем, самое характерное – это то, что цены их, назначаемые за эти высокоценные картины, являются очень невысокими по сравнению с теми ценами, которые назначают нам наши эксперты за во много раз менее ценные картины.<…>

Положение после биржевого краха в Германии таково, что те самые слои, которые раньше покупали средний товар, в настоящее время перестали покупать, а покупают только крупнейшие коллекционеры и, конечно, только хорошие картины.<…>

Что вытекает из всего этого?

Если до сих пор нет нового выделения, то необходимо со всей силой форсировать его, но выделить только исключительно хорошие картины»[119].

Именно так работники Внешторга оценивали положение. Выход они видели только в срочном изъятии из музеев, но на этот раз – лишь наиболее ценного, самых редких полотен выдающихся, всемирно известных мастеров.

Трудно предположить, насколько далеко смогли бы зайти притязания Внешторга и насколько бы их удовлетворили власти, если бы не еще одно письмо из Берлина в Москву.

13 декабря 1929 года доктор Вольфенберг, глава «Кунстаукционхауз Рудольф Лепке», направил Хинчуку конфиденциальное послание:

«В русских музеях имеется большое количество предметов искусства, которые имеют огромное значение для культурного и искусствоведческого значения страны, так как русские музеи не только по количеству, но и по качеству значительно превосходят все другие европейские галереи. Для примера можно указать на то, что на одного мастера достаточно ряда произведений из различных периодов его творчества, и нет необходимости в том, чтобы для каждого периода было десять или больше произведений. То же самое имеет место в отношении гобеленов, мебели и т. д.

Несколько крупных международных коллекционеров, которым известны наши непосредственные отношения с Вами, обратились к нам с просьбой, не могут ли они купить через наше посредничество действительно выдающиеся произведения.

Мы купили бы соответствующие произведения искусства непосредственно у Вас и приехали бы с несколькими экспертами в Ленинград с тем, чтобы на месте урегулировать сделку. Таким образом была бы получена действительно крайняя цена без посредничества торговли, так как мы хотели бы получить обычную 7, 5-процентную комиссию»[120].

В своих вожделениях Вольфенберг оказался неодиноким: несколько раньше подобное предложение поступило из Австрии. Дважды напоминал о себе и Гульбенкян – настойчиво предлагал продолжить «деловое» сотрудничество.

Но опять, как и два года назад, никто не вспомнил о прозорливых предупреждениях, высказанных Тройницким, Ольденбургом, объяснявших, что такого рода продажи выгоды сулить никак не могут.

Наркомторг СССР воспринял как спасение информацию о предложениях неких людей, сохранивших свои миллионы и стремившихся поскорее обменять обесценивающиеся с каждым часом банкноты на самую твердую, всегда растущую в цене валюту – художественные ценности. Это, казалось, была последняя надежда без особых усилий, не заботясь о контршагах конкурентов, без выработки и подписания каких-либо соглашений получить давным-давно обещанную правительству и партии валюту. Ведь поставки промышленного оборудования, материалов, сырья из США, Великобритании, Германии, Италии возрастали с каждой неделей, и столь же быстро увеличивалась наша задолженность Западу. Чтобы предотвратить банкротство государства, валюта требовалась любой ценой.