Читаем без скачивания Мегрэ и его мертвец - Жорж Сименон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сделайте еще круг. Я скажу, когда остановиться. Включите одни лишь стояночные огни, будто клиента поджидаете.
Остановились меньше чем в десяти метрах от нужного дома. Оба знали, что в подъезде спрятался детектив. Поблизости должен быть еще один. А наверху, в темной квартире, все еще находился Жанвье со своим товарищем.
Заняв сиденье со стороны тротуара, Мегрэ попыхивал трубкой. Своим плечом он ощущал плечо Коломбани. Прошло сорок пять минут. Подкатывали одно за другим такси, люди выходили и исчезали в соседних подъездах. Наконец, и возле их подъезда остановился таксомотор. Выпрыгнув на тротуар, молодой стройный мужчина наклонился, чтобы помочь спутнице.
— Пора! — единственное, что произнес Мегрэ. Все движения его были точно рассчитаны. Отпустив ручку (дверь он давно держал распахнутой), комиссар с неожиданной для его возраста резвостью бросился вперед и в тот самый момент, как Бронский полез в карман смокинга за бумажником и наклонился, чтобы посмотреть на показания счетчика, прыгнул на преступника.
Молодая женщина закричала. Мегрэ схватил Бронского сзади за плечи, увлекая его за собой, и упал на тротуар. Несмотря на то, что комиссар получил удар головой в подбородок, он крепко держал Бронского за руки: тот мог выхватить пистолет. Подоспевший Коломбани выверенным движением пнул каблуком бандита в лицо.
Франсина Латур, все еще взывавшая о помощи, кинулась к парадной, начала отчаянно звонить. Прибежали оба детектива, возня продолжалась еще несколько секунд. Последним поднялся Мегрэ, лежавший на мостовой.
— Ранен кто-нибудь?
При свете подфарников он заметил кровь на ладони, но, оглянувшись, увидел, что у Бронского разбит нос. На руках «режиссера» уже были наручники, и тот поневоле ссутулился. Лицо у него было невероятно свирепое.
— Суки поганые!.. — брезгливо сплюнул бандит.
Один из детективов хотел было ответить на оскорбление пинком в голень. Поискав трубку, Мегрэ остановил его.
— Пусть себе брызжет ядом. Это единственное право, которое у него осталось.
В суматохе чуть не забыли про Жанвье и его напарника. Рабы долга, они до самого рассвета просидели бы в засаде.
Глава десятая
Первым делом Мегрэ позвонил начальнику уголовной полиции. Комелио это наверняка пришлось бы не по нутру.
— Отлично, дружище. А теперь в постель, сделайте такое одолжение. Остальными займемся завтра. Обоих железнодорожников вызовем.
Речь шла о начальниках станций Годервиль и Муше. Нужно было опознать человека, которого видел один из путейцев, когда тот сошел с поезда 19 января, а второй — когда незнакомец садился в вагон спустя несколько часов.
— Коломбани распорядился. Они уже выехали.
Тут же на стуле сидел и Бронский. Такого множества пивных бокалов и бутербродов ему еще никогда не приходилось видеть. Больше всего чеха поразило то, что никто не думал его допрашивать.
Франсина Латур тоже находилась в кабинете Мегрэ. Будучи твердо уверена, что произошла ошибка, она настояла, чтобы ее впустили. И тогда, как дают ребенку книжку с картинками, чтобы успокоить его, комиссар протянул ей дело Бронского. Молодая женщина внимательно читала досье, время от времени с ужасом поглядывая на своего любовника.
— Что намерен делать? — поинтересовался Коломбани.
— Позвоню Комелио, а потом лягу спать.
— Подбросить тебя?
— Нет, спасибо. Зачем делать лишний крюк?
Мегрэ снова темнил, и Коломбани понимал это. Громко назвав свой адрес, немного погодя комиссар постучал по стеклу.
— Поезжайте вдоль Сены. В сторону Корбей.
Так они встретили рассвет. Комиссар видел, как на берегу, над которым поднимается легкий туман, устраиваются рыболовы, как подходят к шлюзам первые баржи и из печных труб к перламутровому небу поднимаются ранние дымки.
— Чуть выше по течению увидите гостиницу, — заметил он, когда Корбей остался позади.
Вот и гостиница. Тенистая терраса выходила к Сене, вокруг здания беседки; в воскресные дни там, должно быть, толпился народ. Хозяин гостиницы — мужчина с висячими рыжими усами — вычерпывал из лодки воду, на пристани сушились сети.
После нелегкой ночи приятно было идти по росистой траве, вдыхать запах земли и горящих в печи дров, наблюдать, как хлопочет на кухне расторопная служанка, не успевшая причесаться.
— Кофе у вас есть?
— Через несколько минут будет готово. Вообще-то мы еще не открылись.
— Ваша гостья рано спускается?
— Я слышала, она ходила по спальной…
Действительно, наверху раздавались шаги.
— Я для нее варю кофе. Вы ее друг?
— Накройте, пожалуйста, на двоих.
— Конечно. Как же иначе.
Все произошло очень просто. Когда Мегрэ представился и назвал свою должность, женщина немного испугалась, но он приветливо произнес:
— Вы позволите позавтракать с вами?
Возле окна на красной клетчатой скатерти были накрыты два массивных фаянсовых прибора. Из кофейников струился пар. Масло имело привкус ореха.
Нина действительно косила, причем ужасно. Она это знала, и когда заметила, что ее разглядывают, покраснела и застеснялась.
— Когда мне было семнадцать, — объяснила она, — мама заставила меня сделать операцию: левый глаз у меня косил вправо. После операции стал косить в другую сторону. Хирург предложил сделать новую операцию бесплатно, но я отказалась.
Правда, уже немного погодя этого недостатка вы почти не замечали. И даже находили ее почти красивой.
— Бедный Альбер! Знали бы вы его! Всегда такой веселый, доброжелательный.
— Он вам кузеном приходился?
— Троюродный или четвероюродный брат.
Акцент придавал ее речи особую прелесть. Но больше всего в Нине поражала безграничная потребность любви. Не любви к ней самой, а потребность излить ее на ближнего.
— Мне было почти тридцать, когда я лишилась родителей. Я была старой девой. У родителей водились кое-какие деньги, и я никогда не работала. В огромном нашем доме мне было тоскливо, и я уехала в Париж. Альбера я знала понаслышке и решила повидаться с ним.
Ну, разумеется, Мегрэ понял: Альбер был тоже одинок. Должно быть, Нина окружила его заботой, к какой он не привык.
— Знали б вы,
