Читаем без скачивания Иван Кондарев - Эмилиян Станев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давно собирался подарить тебе. Мне он не нужен…
Кондарев повертел пистолет в руках и сунул в карман брюк. Подарок ему понравился.
— Ну и что же будем делать дальше?
— Сейчас объясню. Оружие мы спрячем где-нибудь, можно даже здесь. Под домом у нас подвал огромный, на целый полк… Будем помалкивать, пока не наступит день, когда оно понадобится. Скоро увидим, кто кум, кто сват. Таким людям, как Янков, нельзя доверять оружие. Слово будет не за ними. От них и тогда ничего не дождешься кроме речей… Придет этот день — хорошо, не придет — будем ждать лучших времен. Но ведь мы собирались пить кофе?
Стоявший на подносе кофе давно остыл.
— Ничего, выпьем и холодный, — рассмеялся Корфонозов. — А теперь, если хочешь, можем поговорить и о твоих сердечных делах.
Кондарев молчал. Хотя он для того и пришел, чтобы немного рассеяться, ослабить боль в душе, но говорить не хотелось. Замысел Корфонозова не вызвал у него особого интереса и отнюдь не воодушевил. Он даже не спросил, почему тот оказал ему такое доверие. Уговорившись на следующей неделе осмотреть мельницу, он распрощался. Тяжелое, щемящее чувство, с которым Кондарев ушел с вечера, снова вспыхнуло. Не спеша он шел домой и нарочно сделал крюк, чтобы не проходить мимо читалища, откуда доносились гулкие звуки барабана.
В бездонном тихом небе гроздьями мерцали звезды; поблескивали булыжники мостовой, ни в одном окне не было видно света.
«Сейчас она счастлива… Мещанка с мещанином. Что общего у меня с нею? Ничего. И в то же время многое, если я влюбился. В кого же еще влюбиться? Уж не в Таню ли Горноселскую за ее усики! Так или иначе, но Корфонозов прав: с течением времени пестрота жизни будет производить на меня все меньшее впечатление. Он, разумеется, имел в виду противоречия жизни», — размышлял Кондарев, поднимаясь по крутой улочке.
Белели занавески в окнах его комнатки. Старый дом выглядел в темноте еще более убогим, придавленным тяжестью лет. Он напоминал ему не столько о скудных радостях, сколько о горестях и унижениях. Придерживаясь за стену, он поднялся по лестнице, зажег лампу и долго расхаживал взад и вперед по комнате, ожидая возвращения сестры. На столе лежал, поблескивая вороненой сталью, маузер; короед тихо точил бревно; со стены над столом глядел эскизный портрет Ленина…
36Под громкий оркестр, среди говора, смеха, улыбающихся раскрасневшихся лиц, среди блеска зеркал и нарядов Христине казалось, что она несется в золотом облаке и что ее счастью нет конца. Она знала, что, хотя ее скромное платье не привлекает внимания, все же она сама излучает какое-то внутреннее, не каждой женщине свойственное очарование, которого не заменить никакими туалетами. Она чувствовала, что каждый жест выдает светлую радость ее души, что никто не пройдет мимо, не заметив смуглой, гладкой кожи ее обнаженных рук, изящной линии плеч, высокой груди, ее плотной, крепкой фигуры, от которой веет силой и здоровьем, сияющего лица и искрящихся глаз. Поглядывая на себя в зеркала, она убеждалась в неотразимости своей красоты; об этом говорили и глаза мужчин, все чаще останавливающиеся на ней. Ее светловолосая подружка, которую она не без умысла привела с собой, прекрасно понимая это, почувствовала себя лишней. Воспользовавшись приглашением какого-то молодого человека, который подошел к ней и чинно поклонился, она пошла танцевать и уже не вернулась к своим спутникам.
— Сегодня Райна учила меня танцевать, но я не решаюсь пригласить тебя, — сказал Костадин, заметив, что вокруг не осталось ни одного кавалера.
— Но только так и можно научиться, — ободряюще сказала Христина, подымаясь с места.
В зале кружилось множество пар — лучшей обстановки не придумаешь для начинающего танцора. Христина положила ему руку на плечо; это прикосновение наполнило его смущением и нежностью. Придерживая ее правой рукой чуть выше талии, как это делали прочие кавалеры, он неуверенно вступил в круг танцующих. Он чувствовал, что вот-вот собьется с такта и что становится беспомощным, но Христина уверенно повела его за собой.
— Делай шаги поменьше и не спеши, — сказала она строго и серьезно.
В аромате, исходящем от нее, в тонкой талии, разгоряченном лице, обрамленном черными кудрями, в сияющих глазах было что-то бесконечно дорогое, и К оста дину казалось, что все это ему снится. Подчинившись Христине и перестав думать о том, как двигаться, он, к собственному удивлению, убедился, что вальсирует вполне сносно.
— Я так счастлива, Коста, — сказала Христина. — Хочу танцевать до упаду. Но ты умеешь танцевать только вальс, и мне придется взять себе другого кавалера.
Костадин осмелел и даже попытался вести ее, но сразу же наткнулся на чью-то спину. Вальс окончился, и зал снова заполнился шумом и говором. Многие направились в буфет. Остальные стояли вдоль стен. Сквозь высокие, настежь распахнутые окна вливалась ночная прохлада и виднелось темное небо.
— Пойдем за наш столик, — предложил Костадин. — Вот не думал, что когда-нибудь буду танцевать. Райна говорит, мне танцы не к лицу.
— Почему?
Христина остановилась перед открывшейся дверью, ведущей в буфет, — перед ними оказались Сотиров и Сийка. Глаза Сийки, полные ненависти, сверкнули стеклянным блеском. Христина отвернулась. Взгляд Сийки омрачил ее радужное настроение. «А чего на них обращать внимание! И в мыслях держать не стоит, как если бы ничего не было. Да ведь и в самом деле ничего не было!» — подумала она, входя в буфет.
Их столик оказался занятым. За ним сидели братья Стоенчевы. Младший Стоенчев со своей молодой и красивой дамой забавлялись, играя с английским сеттером. Свободных столиков не было, и Христина пожелала вернуться в зал.
— Давай сядем там, — сказала она, показав на стулья у стены возле сцены. — Там обычно восседает наш «хайлайф», но что из этого? Мне кажется, что мы сейчас одни на свете — ты да я и никого другого. — И она смело направилась к свободным стульям.
— Ты сегодня просто удивительная, — сказал Костадин, восхищенный ее непринужденностью. Ему было приятно подчиняться ее прихотям. — Если хочешь знать, я предпочел бы прогуляться. Сейчас никто не увидит.
— Нет, Коста, мне хочется еще потанцевать. Ты ведь сам говорил, что нам незачем сторониться людей.
Христина села и посмотрела на него снизу вверх.
— Конечно, коли на то пошло, — сказал он.
Она уловила озабоченность в его взгляде.
— Мне кажется, мама догадалась, когда я сказала ей, что ты будешь сегодня моим кавалером.
— И у нас домашние все знают. — Он хоть и зарекся промолчать о скандале в семье, но рассказал все. Христина с тревогой слушала его; лицо ее померкло.
— Знай, что, хотя мы еще не обручились, ты уже моя жена, — сказал он, заметив ее тревогу. Слушая его срывающийся от волнения голос, она закрыла глаза и опустила голову. — Ты должна знать это и не думай… Никаких, никаких сомнений.
— Коста, не говори здесь об этом, — промолвила она.
— Райна сказала мне, что я эгоист, правда, я так и не понял почему. Но сейчас я эгоист. Сейчас мне ничего не надо кроме тебя.
— Пусть даже эгоист, что из этого? Говорят, все мужчины эгоисты, и, сказать по правде, не пойму, что в этом плохого. Если мужчина не эгоист, он не будет заботиться о своей семье. Значит, он вертопрах, — живо заметила она, глядя на группу молодежи, горячо о чем-то спорящей.
— И я особенно не вдаюсь в эту философию. Если я эгоист — ну и пусть. И пчела, как говорится, за сладким медком летит. Кого ты там увидела? — спросил он, заметив, что Христина снова поглядела на сцену.
— Какой-то господин смотрит на нас. Тот, что стоит рядом с внучкой хаджи Драгана.
— Знаю я его. Это судебный следователь.
Костадин разглядел в группе спорящих Христакиева.
Осыпанный конфетти, он действительно наблюдал за ними. Заметив, что и Костадин обратил на него внимание, он улыбнулся и направился к ним.
— Я чрезвычайно и приятно удивлен, что и вы здесь, — сказал он с присущей ему любезностью и отчетливо произнося каждое слово. — Вовсе не плохо, господин Джупунов, повеселиться в обществе. Я очень, очень рад. Разрешите познакомиться с вашей дамой. — Он поклонился Христине и протянул ей свою белую руку. — Я не устоял от искушения поговорить с вами, господин Джупунов. Хотя мы с вами прошлый раз и не поняли друг друга, я не теряю надежды найти общий язык в будущем.
Христакиев рассмеялся и, обернувшись к своей компании, дал знак пришедшей с ним хорошенькой девушке подойти.
Костадин насупился, задетый фамильярностью, с какой этот почти незнакомый человек заговорил с ними. Но, заметив, что Христина польщена его вниманием, постарался быть вежливым.
Смуглая девушка тотчас подошла к ним. Ее черные как смоль косы спускались на грудь по белому платью, которое подчеркивало чистоту и непорочность стройной девичьей фигуры. В больших глазах сквозила печаль. Она напоминала голубку на этом усыпанном конфетти паркете.