Читаем без скачивания Пожитки. Роман-дневник - Юрий Абросимов

– Смену сдавать будешь, заполнишь вот эту графу.

– Которую?

– Вот… Нет. Не эту. Сейчас… Вот эту!

– А эта зачем?

– Какая?

– Вот эта.

– А-а… Ее ты пока не трогай.

– Ой! А я записал уже!

– Ладно. Записал и записал. Ты потом бумажку сверху наклей, а я распишусь, что исправленному верить.

– Значит, я это… а! а! понял! Мне, значит, сменщику потом сказать…

– Какому сменщику?

– Меняет меня который.

– Никакого сменщика! Я тебе говорю: напарник когда придет менять, в шесть часов, здесь распишешься. И про инвентарный лист не забудь. Значок ему оставишь.

– Понял, понял…

– Тут вот расписание есть, смотри. Отдельно на будни и на выходные.

– Зачем?

– Ну… я не знаю. Договоритесь с ним. Может, ему так удобно будет – ночь через три. Или через две, как сами решите. Он еще куда-нибудь устроится.

– Так точно! Это – да! Конечно. Устроится.

– Всех записывай. Документы или что. Фамилию, имя, отчество, к кому идет, с кем. Время не забудь.

– Про время я знаю. Вы мне тогда еще про время…

– Да, кстати. У тебя на задних воротах замков нету. Там трое ворот, и все открыты.

– Ага! Открыты! Трое!

– А почему?

– Так… это. Как его?.. Нет же этих. Как их?.. Денег!

– Да?

– Да-а! Мне с прошлого раза бывший-то… как его?.. который уволился. Говорил, что наверх сообщал. А они-то что ж. Нету, говорят, денег. Вот и открытые, значит, вокруг. Ворота.

– Ну ладно… Пусть так пока.

– Я-то что. Я дело знаю.

– Ну, все, все. Сторожи. Водички задумаешь попить, предупреди ключницу.

– А-а… А, ключницу. Ключницу, да. Это я помню.

Так продолжалось минут двадцать. После того как руководитель удалился на заслуженный отдых, две уборщицы, прилежно натиравшие рядом линолеум, оживились. Одна подлетела со шваброй к пенсионеру и шепотом, больше похожим на истошный вопль, провозгласила:

– А по мне оно, стало быть, так следует!! Начальников столько теперь стало, что раньше один был, а теперь одни сплошные начальники! И уж не знают, куда еще деть! Правильно я говорю?

Ее служебная подруга с готовностью кивнула.

– Они тут ходят – командуют. А мы – убирай! А нам бы лучше вот эти их деньги, когда им там суют незнамо за что, их нам бы лучше, уборщицам, которые тут вот, здесь, убирают каждый день, нам бы их эти деньги от начальников, вместо того чтоб их по карманам там распихали, вот эти прямо деньги по уборщицам-то да и распределить! Поровну!

– Си-ди-и! – махнула подруга на нее рукой – в гневе оттого, что не ей первой пришла в голову такая светлая мысль.

Куцый пенсионер смотрел на перевозбудившихся оторв выцветшими маслинами глаз. Его седенькие усы запали в уголки рта. Представить себе, что этот охранник сможет при захвате школы террористами ощетиниться пятью рядами акульих зубов и, вооружившись до них, открыть бронебойный огонь на поражение, мне лично не удавалось.

Пошел оттуда к родителям. Дядя Коля, мучимый бесами намечающейся весны, отказывается находиться дома. Он поминутно выходит курить и курит, тоскливо глядя за калитку. То и дело, открыв ее, присаживается рядом на завалинку. Долго сидеть без дела ему трудно; он вскакивает и пытается ковыряться в снегу, несколько тонн которого надежно укрывают огород. Потом заходит в дом глотнуть начинающего плесневеть кофею, но тут же выскакивает обратно, на улицу, чтобы проверить – не осталось ли в сарае каких-нибудь закончившихся три недели назад дров. Временно убедившись в их отсутствии, принимается искать случайные деревяшки, подпиливает сучья у деревьев. Регулярно – примерно раз в час – он достает из специального ящичка все семена, накупленные за зиму и приготовленные для посадки весной, перебирает их, складывает, раскладывает.

– Тебе еще не надоело?! – кричит maman. – Что ты их хватаешь без конца?! Положи и не трогай! Нечего хватать! Успеется!

– Я не хватаю… – мычит дядя Коля, изучая разноцветные пакетики круглыми глазами. – Я думаю…

И, словно бы в подтверждение своих слов, он подходит с пакетиками к окну, чтобы долгим оценивающим взглядом окинуть, как выражается maman, «свои гектары» размером в четыре сотки, а в голове его между тем десятками роятся проекты обустройства и благоустройства, посадок и рассадок, опаливания и пропалывания – все, все, чем так знаменит любой крепкий хозяйственник, нормальный русский мужик, привязанный к земле пуповиной от роду.

– Снег когда сойдет, надо бы к деду на могилу сходить, порядок навести…

Maman произносит это вслух с отсутствующим взглядом. С наведением порядка в нашей семье всегда было не очень. Мы, люди грешные, ходим на кладбище, только когда «там небось уже стыдобища». Все лень проклятая…

В прошлый раз, летом, по пришествии на погост, взору нашему предстало традиционное запустение. Плюс ко всему откуда-то появилась крапива. С тонкими шерстяными перчатками управиться с ней без ущерба для моих, например, холеных ручек не представлялось возможным.

– Подожди-ка… – внезапно насторожилась maman. – Ви-ить! Ви-тя-а! – позвала она кого-то. – Вить, можно тебя на минутку? Мы здесь. Подойди, пожалуйста.

Я увидел, как, выступая между могил, к нам приближается простенький мужичок лет пятидесяти с двумя штыковыми лопатами. Бесхитростную одежду его кое-где выпачкал строительный раствор.

– Вить, здравствуй! – поздоровалась с мужичком maman. – Это вот сын мой. А Виктор работает здесь, при храме.

Мы аккуратно пожали друг другу руки.

– Вить, скажи, пожалуйста, сколько будет стоить порядок на могиле навести? Убрать тут все, и за оградой тоже, траву вынести.

Мужичок оценивающе посмотрел на могилу.

– Пятьсот рублей хватит? – предложила maman.

– Ну, хватит…

– А вот, послушай, я тебя спрошу. Ты не мог бы взяться… вообще тут… ограду поправить, столик, лавочку?

– Пошкурить, покрасить?

– Ну да! Сами-то мы неизвестно сколько будем ковыряться. Нам в общем-то не к спеху. А я бы тебе попозже, недельки через две, бордюрного камня привезла. За сколько возьмешься?

– Ну… тыщщи за три.

– А материал твой будет?

– Мой… – пообещал мужичок.

– Вот и чудненько! – удовольствовалась maman. – Тут ведь, сам понимаешь, времени особенно нет. А тебе заработок лишний.

– Угу… – согласился Виктор.

– Тогда я тебя вот еще о чем спрошу. Не мог бы ты рябину срубить? Боюсь, повалится от ветра, ограду сломает. Ты всю не убирай, оставь одну часть, которая прямо растет, а остальные две – видишь, наклонились? – срежешь, я хоть буду знать, что у деда нашего все нормально. Тут вон трава какая! Теперь еще и крапива полезла. Я так думаю, она отсюда идет – видишь, где по соседству две могилы еще бесхозные? К ним тогда, как похоронили в начале восьмидесятых, с тех пор не приезжает никто. А семена к нам летят. Потому все и заросло.

Мужичок критически глянул на соседние могилы.

– Не-е… – покачал он головой. – Не от них это. Это оно… само уже.

Упомянутое Виктором «само» отозвалось холодом в моей душе. Я давно подозревал: запустение на могилах не исчерпывается одной лишь материальной природой. Черствость и равнодушие близких умершего приводят к такому запустению. Моя черствость и мое равнодушие бурьяном проросли на могиле деда Ивана… Я вызвался полностью оплатить труд «мужичка при церкви», хотя и понимал прекрасно, что деньгами вину не отменить.

Скоро maman исполнится шестьдесят. Если бы я написал книгу про нее, написал бы откровенно, все, что знаю, все, что видел, а главное – что чувствовал в том или ином возрасте, с безвестностью было бы покончено, сам Ромен Гари с уважением пожал бы мне руку. Но при жизни родителей таких вещей не делают, да и после их смерти я не собираюсь пускать себе пулю в лоб. Стараюсь абстрагироваться от цифры. Лелею в себе признание, что она не означает ровным счетом ничего. Прорехи в здоровье – побоку. Главное – психомоторика, интеллигентность, язык, интуиция, желание жить и держать жизнь в строгости.

А еще есть кураж.

И не все еще выпито.

Последний финт от maman: она устроилась работать кондуктором и теперь «рассекает» на шикарном комфортабельном автобусе между Городом Детства и вавилонами. Рассказала, что во время очередного рейса в автобус зашел мужчина крайне преклонных лет. « Говнистый », как она определила. То есть из числа тех, кто думает, что седины могут служить защитой от зуботычин. Платить старичок отказался, хотя сел не на льготное место. Более того, начал «выступать»:

– Мне надо ехать! Понятно? Денег не дам! И ты передо мной не стой!

Maman наклонилась к нему и сказала голосом Снежной королевы:

– Мы с вами свиней вместе не пасли. Так что можете мне не тыкать. Таким тоном будете с женой своей разговаривать, если она позволит. Не хотите платить – на следующей остановке выйдете.

– Я? А? – завякал старичок. – Я?.. ня…

– Или я вас выкину!

– Мя…

– Вы-ки-ну!

Представляю, как она выглядит со стороны. Бесспорно умна. Бесспорно предупредительна. Порода, узаконенная свыше. Желающие вякать не по делу рискуют вылететь в окно; просить водителя об остановке maman не будет.