Читаем без скачивания Джинн из прошлого - Василий Головачев

Водка взбодрила.

Ульрих спустился в трюм, понаблюдал за Бегоевичем, сидевшим перед объёмным изображением сложнейших внутренностей хроноинвертора.

Большинство узлов сооружения мерцало зелёным светом, и лишь несколько деталей с тающими над ними цифрами отличались по цвету, были жёлтыми или оранжевыми.

– Как дела?

– Осталось шесть секций, – рассеянно ответил физик.

– Осталось двадцать два часа.

Бегоевич никак не отреагировал не замечание.

– Мне нужен доступ к конкурирующему инку.

– Какому?

– Желательно класса Умник, для гашения фантомных инвариантных рядов.

– Обойдёшься.

– Вы хотите попасть туда, куда надо? – вздёрнул редкие рыжеватые брови Бегоевич. – Или вам всё равно, куда провалится инвертор?

Ульрих поскрёб щетину на подбородке.

– Инк фрегата сгодится?

– Не знаю.

– Я подключу тебя к нему.

Он вернулся в рубку, объяснил Цзе Дуну новую задачу.

«Сделаю всё, что в моих силах», – пообещал инк.

Ульрих снова спустился в трюм с бутылкой водки в руке.

– Цзе ждёт.

– Я уже общаюсь с ним, – буркнул Бегоевич. Вид у него был встопорщенный, как у измученного жарой воробья, глаза лихорадочно блестели, но лицо казалось довольным.

– Глотни. – Ульрих протянул ему бутылку. – Рашн шнапс «Карамышевская-экстра». Даже китайцы употребляют.

– Не пью, – отказался физик, поглощённый созерцанием композиции.

– Пей!

Бегоевич оторвался от раствора виома, встретил хмельной взгляд похитителя, поёжился.

– Рюмку…

– Обойдёшься.

Физик сделал глоток, закашлялся, багровея.

Ульрих расхохотался, похлопал его по плечу.

– Работай, эта штука очень хорошо стимулирует.

Оставив физика в состоянии ступора, он вернулся в рубку. Делать было нечего, захотелось драйва, хотя скорее всего это было результатом упавшего в желудок алкоголя.

– Цзе!

«Весь внимание, кормчий».

– Врубай навигацию, идём в гости.

«Не понял?»

– Хочу спуститься вниз, до твёрдого ядра. Может, удастся познакомиться с аборигенками.

«Как прикажете».

Ульрих расслабился в кресле, довольный жизнью. Ему нравилась подобострастность инка, готового выполнить любой приказ «кормчего». Цзе Дун представлял собой квинтэссенцию китайского менталитета, основанного на безусловном подчинении младшего старшему по должности и положению. Примерно так же воспринимали действительность и носители германской расы, а своё положение Ульрих Хорст вообще определял как недосягаемо высокое, считая себя «истинным арийцем».

Стены рубки растаяли, превращаясь в клубящуюся серую мглу.

Затем и мгла отступила, переставая скрывать глубины сатурнианской атмосферы на тысячи километров от корабля: включилась система активного локационного обзора.

– Параметры дрейфа?

«Измеренная глубина – двадцать две тысячи километров, давление десять тысяч сто бар, видимость две тысячи триста километров».

– Я не об этом, где мы дрейфуем сейчас?

«Южные широты Сатурна, под одним из циклотурнов».

Под циклотурном инк понимал циклонический вихрь на Сатурне; самый известный циклотурн – знаменитое Синее Пятно – Ульрих знал.

– Начинай спуск.

Мимо кокон-кресла заскользили голубоватые и прозрачно-серые тени. Лучи Солнца до этих глубин не пробивались, здесь царил вечный сумрак, даже в «солнечный» день, но видеосистема синтезировала для пилота изображение сатурнианских недр из множества поступающих изображений в других диапазонах электромагнитного спектра, и он воспринимал его как видимое собственными глазами.

Рубку заполнила полутьма. Вверху умер последний рассеянный лучик света. Наступила ночь.

«Тридцать тысяч километров, – доложил инк. – Давление четырнадцать тысяч бар».

– На какое давление рассчитан пузырь полевой защиты?

«Сто тысяч бар одномоментно».

– В импульсе? А если брать постоянное давление?

«При подключении полного ходового ресурса к защите – до тридцати пяти тысяч бар».

– Вот и спускайся до этого предела.

«Слева по курсу фиксирую нарастание теплового потока».

– Так и должно быть, раз мы спускаемся к ядру.

«Источник тепла локализован».

– Что это значит?

«Мы опускаемся вдоль столба нагретого воздуха».

– Дай картинку.

В поле обзора появилась светлая желтоватая полоса, уходящая вниз и расширяющаяся кверху.

– Может быть, это зародыш циклона?

«Не имею информационной базы для оценки».

Ульрих перешёл в состояние озарения, подключая резонанс ментального видения.

Столб тёплого воздуха зарождался где-то глубоко в тёмных недрах уплотняющейся атмосферы Сатурна, и там, в невероятной дали, просверкивало золотом какое-то колечко.

– Металл? – недоверчиво хмыкнул Ульрих. – Очень интересно! Ну-ка, поверни туда. Кольцо видишь?

«Фиксирую сложный объект правильной геометрической формы».

– Вот и давай к нему.

Призрачно-светящийся столб приблизился, превращаясь в округлую полупрозрачную стену, сотканную из множества более светлых и тёмных струек. Стало видно её движение – снизу вверх, превращавшее стену в массивное образование наподобие дымового извержения вулкана.

– Вулкан, – пробормотал Ульрих.

Инк промолчал, не зная точного ответа, хотя в его креативные программы должна была быть заложена информация, способствующая выживанию фрегата в любых экстремальных условиях, в том числе – при попадании в атмосферы гигантских планет.

Скольжение корабля вдоль тёплого воздушного потока длилось около часа.

На глубине в тридцать семь тысяч километров Цзе Дун разглядел открытое кормчим «золотое колечко» и выдал его изображение на сферу обзора.

– Майн гот! – проговорил озадаченный Ульрих. – Что это за штуковина?

«Диаметр объекта – один километр двести сорок семь метров, – отозвался инк. – Толщина – десять метров. Длина отростков – двести-триста метров».

– Я и сам вижу! Что это может быть? Искусственное сооружение? Естественный природный феномен? Местный подсолнух?

«Прошу прощения, кормчий, данных для сравнительного анализа объекта недостаточно».

Ульрих застыл, созерцая то, что издали выглядело как золотое колечко.

Больше всего сооружение – или всё-таки образование? – напоминало земной подсолнух, из которого вырезали сердцевину с семечками. Получился обруч с лепестками, соединенными тонкими растяжками со стеблем, который уходил вниз, к ядру планеты, теряясь в темноте.

С одной стороны «подсолнух» не имел точных, обработанных инструментом форм, так как и сам обод, и «лепестки», и «стебель» имели наплывы, утолщения и перетяжки. С другой – он был настолько необычен, огромен и чужд местному колориту с плавающими айсбергами и струями облаков, что невольно глаз искал подтверждений его искусственности.