Читаем без скачивания В тени Канченджанги - Марек Малятынский

— Вальдек, ты не убирал наш рюкзак? — в волнении кинулся я к палатке соседей.

— Нет. А что случилось?

— Его нигде нет!

Я еще раз огляделся. Снежная площадка, где мы поставили наши палатки, переходила в крутой скат, обрывавшийся к барьеру сераков и террасе, изрезанной расщелинами. Никаких следов рюкзака вокруг!

«Конец! — подумал я. — Его сдуло ветром! Мы остались без рюкзака, без пуховых курток, без запасных вязаных вещей. Без них мы не можем идти дальше!.. Куртки? На складе, пожалуй, запасных уже не осталось! Одна надежда — ссудить их у Соболя или Гардаса».

— Весек! — Я сунул голову в рукав палатки. — Ветер смахнул наш рюкзак! Наши пуховки «накрылись»!

— Ты уверен? Может, он зацепился где-нибудь на склоне, может, его нашли наши, спускаясь вниз?

— Мало надежды! Но дождемся связи, а позже решим, что предпринять. — Я был совершенно подавлен.

Время тянулось бесконечно долго. Наконец, три. Но тщетно мы взывали в микрофон. Радиотелефон стрекотал, но никто не отзывался. С тяжелым сердцем мы приняли решение возвращаться на базу. В половине четвертого выбрались из палатки. Захватив радиотелефон, остатки продуктов, мы отнесли все это в палатку Вальдека и Юзека.

— Вальдек, мы спускаемся. Без курток оставаться здесь немыслимо. Связаться с лагерем у перевала, выяснить, не нашли ли наш рюкзак, не удалось, — сконфуженно пояснили мы.

Он взял принесенное нами добро. Не пытался нас удерживать, но я видел, что в нем борются злость и горечь разочарования.

Вот как Вальдек в действительности расценивал наш спуск:

«Когда Рубинек и Войтек решили спускаться, я ничего не говорил, но сильно обозлился. Они были нужны здесь, но для них оказались важнее заметки для газет — публицисты, чёрт подери! Существует ведь некая очередность важности. Здесь меняется погода, кто знает, не муссон ли уже на носу, а они отправились заниматься писаниной. Ну да чёрт с ними, ведь нас четверо! А через несколько часов вы сообщаете, что у вас унесло рюкзак. Ничего не поделаешь, вам надо спускаться! Но меня чуть удар не хватил. Кто же при таком ветре оставляет рюкзаки снаружи?! Это абсолютное ребячество. И вы еще утверждаете, будто у вас — альпинистский опыт?»

Было уже четыре часа, когда мы двинулись вниз. Если мы рассчитывали добраться сегодня до базы, следовало поторопиться. Ниже перевала ветер стал гораздо тише. Мы месили снег, доходивший до колен, спеша к перилам на траверсе. Под ногами образовывались лавинные языки, которые шумно срывались вниз по склону и… пока что тут же замирали. А будь снега немного больше, мы в тот день могли бы и не вернуться.

Подходя к алюминиевому уголку, мы заметили хорошо знакомый красный силуэт. Да это рюкзак Весека, притороченный к карабину! Итак, его нашли Войтек с Рубинеком.

— Может, вернемся на перевал? — предложил я.

— Ты что, спятил? Теперь я не собираюсь карабкаться вверх. Идем на базу, — воспротивился Весек.

Я не настаивал. Самолюбие (поскольку отпал повод для спуска) боролось во мне с мечтой о базовом лагере, с мыслью, к которой я уже привык. Протест Весека служил для меня оправданием, и (стыдно признаться!) я обрадовался, что вопрос предрешён.

Когда мы проходили траверс, придерживаясь верёвочных перил, снова повалил снег. Быстро одолев опасный участок, мы добрались до «рондо». Там мы застали четверых: Петра, Рогаля, Шимека и Доктора. Они, видно, только что пришли, их рюкзаки валялись на снегу. Все поглядели на нас неодобрительно, но это уже не имело значения. Мы решили спускаться, и главное теперь была быстрота. Нужно поспеть на ледник до наступления ночи.

— Петр… — принялись мы рассказывать про рюкзак.

— Да, мы в курсе дела. Рубинек нам рассказал, — коротко оборвал он. — Когда вы собираетесь отправиться вверх?

— Вместе с Войтеком и Рубинеком. Послезавтра…

Рогаль позже рассказывал мне:

«Ты спрашиваешь, как мы оценили ваш уход? Ну, Марек, скажу честно: резко отрицательно. Впрочем, как ваш, так и первой двойки. Сейчас я смотрю на это уже с некоторой дистанции, но тогда, в тот момент, когда мы, вымотанные, стояли возле «рондо», а вы неслись вниз, впечатление было, мягко говоря, мерзкое. Почему?

Мы в то утро вновь в качестве носильщиков двинулись из «двойки». Дул ветер, снег (хотя впереди нас шли шерпы и Большой) был рыхлый, рюкзаки тяжелые, словом, трудно приходилось. Мы поднимались медленно, и далеко не в лучшем настроении. Доктор и Шимек молчали, Петр снова стал задыхаться, и меня замучил проклятый кашель. Я понимал, что в таком состоянии мы не можем вести операцию наверху в роли первой группы. Так мы брели по этому снегу, согнувшись под тяжестью мешков, когда встретили спускавшихся вниз шерпов, а потом Войтека, Рубинека и Большого. Войтек стал говорить с Петром.

— Такой ужасный ветер, что выше перевала ничего невозможно сделать, продуктов мало, а кроме того, мы хотим отдать двум Анджеям свою корреспонденцию, — объяснил он причины спуска.

«Ну, — подумал я, — спускаются ради какой-то там писанины, кое-как разведав дальнейший маршрут и почти ничего не сделав наверху. Спускаются, руководствуясь не интересами экспедиции, а своими частными мотивами». И я, вероятно, не очень ошибусь, если скажу, что все мы так думали. Помню, как Доктор с насмешкой произнес: «Господа газетчики идут телеграфировать на родину». А едва мы добрались до «рондо», как появляется следующая двойка: Весек и ты. И тут я понял, что за последние два дня имели место факты, которые, возможно, предрешат судьбу всей экспедиции. Уж не охвачено ли большинство из нас сомнениями, отсутствием веры, духом капитулянтства?

Сперва трое восходителей заявляют, что должны возвращаться на родину, а вслед за ними вниз сбегают еще четверо «господ газетчиков», как мы вас всех окрестили…

До этой поры вся наша деятельность в горах была в общих чертах подчинена какому-то основному плану. Ваша группа проводила операции, мы обеспечивали устройство лагеря. Группа Петра, к которой я принадлежал, выполняла роль носильщиков, но мне, как члену экспедиции, было известно, что впереди нас группа объективно более сильная, которая держит путь на нашу вершину.

Теперь же, когда вы самовольно спускались (самовольно, Марек, так как вы не согласовали это ни с Петром, ни с Вальдеком), наверху оставалась только двойка, которую трудно считать штурмовой группой, а ниже мы, и далеко не в лучшей форме! В сумме всей нашей шестерке приходилось приспосабливаться к вам, ждать вашего следующего выхода!»

День близился к концу, наступали сумерки, а мы еще топали по снегу нижней террасы. Где-то внизу, за пеленой тумана, нависшего над ледником, находился базовый лагерь, а в нем — еда и тепло спального мешка. Пожалуй, это правильно, что вся прелесть и романтика гор перед экспедицией — как мечта, а после нее — как воспоминание. Но когда карабкаешься по скалам или по льду или, более того, когда бредешь с тяжелым рюкзаком по бесконечным снегам, нет места эстетическим переживаниям и восприятию прекрасного, преобладают инстинкты: страх, голод, простая жажда спокойствия и тепла, завершения трудов. Возможно, вознаграждением за всё это служит момент достижения цели, когда все тяготы оказываются позади.