Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

На Пигматке хлеб перегружали в «новоманерные» суда и везли в Петербург.

Духовные принципы выговской торговли сформулировал еще Андрей Денисов, поучавший, что надобно «купечествовати, а ничего не стяжати, торговати, а прибытков не собирати, много о куплях подвизатися, а сокровища себе не ожидати… на земли торговати, а весь прибыток на небесех стяжати»…

Этой древнерусской моралью руководствовался в своей торговле и Иван Круглый.

Как видно из допросов, торговые дела беглый крепостной мужик вел с большим размахом. Он «выменял» на лен «сукна Анбурского» на тысячу рублей и отвез его из Санкт-Петербурга в Вязники, где сложил в амбар к старообрядцу Ивану Григорьеву. Брат Федор Семенов сукно принял с тем, чтобы продать его в Казани. На вырученные деньги Круглый закупил хлеб в Нижнем Новгороде и привез его на мытный каменный двор на Адмиралтейской стороне.

Идеолог Выговской пустыни Андрей Денисов учил, что богоугодна торговля не для себя, а для братии, и ведение такой торговли является подвигом и одновременно жертвою со стороны того, кто взялся ее вести.

Ивану Круглому самой своей жизнью суждено было подтвердить истинность этих слов Андрея Денисова. Пытки, которым его подвергли в синодальных арестантских палатах на Васильевском острове, были настолько страшными, что Иван Круглый в приступе малодушной слабости попытался зарезать себя медным крестом.

Попытка самоубийства не удалась, допрос был продолжен и, не имея уже сил терпеть муки, Иван Круглый сделал обстоятельное сообщение о раскольниках Выговской пустыни. Он даже согласился отстать от выговского учения, но поминать в вечерних и утренних молитвах высочайшую фамилию отказался наотрез, и его отправили на «обуздание» в Тайную канцелярию.

Тут нужно разделить поведение Ивана Круглого, когда палачам удалось-таки сломать его, и его поведение после того, когда он осознал, что под пытками сделал нечаянный «донос» на выговскую братию.

Поэтому-то, вернувшись в арестантские палаты, Иван Круглый заявил, что «пришед в чувство и познав свою совесть, и боясь суда Божьего, вымышлением своим на всех на них сказал напрасно».

Его подвергли еще более жестоким пыткам, но теперь Иван Круглый уже твердо стоял на своем.

И хотя братья считали Ивана Круглого предателем, но его сравнимый с настоящим подвигом отказ от доноса заставил комиссию О. Т. Квашнина-Самарина свернуть розыск, и расследование было продолжено уже непосредственно Синодом, добивавшимся закрытия Выговской пустыни.

Ну а Иван Круглый, согласно решению Синода, как нераскаявшийся раскольник и государственный преступник, был отправлен на каторгу в крепость Рогервик.

В сентябре 1743 года Иван Круглый бежал с каторги…

История эта еще ждет своего описателя. Беглому крепостному Ивану Круглому суждено было пройти через такие трагические коллизии, которые, кажется, не знакомы были и героям Шекспира. Ведь только сбежав с каторги, и понял Иван Круглый, что самое страшное — не те зверские пытки, которые суждено было перенести ему, когда он отказался от своих показаний, а осуждение братии, с которым столкнулся сейчас, оказавшись на свободе. Эту пытку Иван Круглый вынести не смог, и через год добровольно явился в Санкт-Петербург и заявил властям, что готов принять смерть.

21 октября 1745 года Ивана Круглого заковали в ручные и ножные кандалы и отвезли в Шлиссельбургскую крепость, дабы «оный Круглый, яко сосуд непотребный и зело вредный, между обществом народным не обращался и от раскольников скраден не был».

В Шлиссельбурге Ивана Круглого поместили в Светличной башне, и дверь каземата сразу наглухо заложили кирпичом, оставив только одно маленькое оконце, в которое подавали хлеб и воду.

Впрочем, хлеб Иван Круглый не трогал, две недели брал только воду, а потом и вода осталась нетронутой.

Через неделю наглухо заложенная дверь была разобрана, и охранники вошли в каземат.

«По осмотру, — сообщал 17 ноября 1745 года комендант Шлиссельбурга, — Круглый явился мертв, и мертвое тело его в этой крепости зарыто».

Судьба другого шлиссельбургского узника Елизаветинской эпохи — муллы Батыршы Алеева, сложилась совершенно иначе, но в чем-то поразительно сходна с судьбой выговского старовера Ивана Круглого.

Батырша Алеев[45] получил образование медресе и был муллой. Он отличался глубоким знанием шариата и часто привлекался властями для решения наследственных дел в волостях Осинской дороги. В 1754 году Батыршу избрали главой мусульман Сибирской дороги, но он не вступил в эту должность, хотя в 1754–1755 годах много ездил по Оренбургской, Казанской и Тобольской губерниям. И, может быть, потому и не вступал Алиев в должность, что эти поездки были, как видно из письма Батырши императрице Елизавете Петровне, связаны с организацией восстания.

«Поздоровавшись и обменявшись рукопожатиями, бурзянцы спросили:

— Вы кем будете?

Я ответил:

— Меня зовут Гали.

— В медресе какого мудариса учились? — спросили они.

Я им ответил, в каких медресе учился.

— Мулла Батырша и ахун Муртаза в добром ли здоровье живут? — спросили они.

— Живут в таком же добром здоровье, как и в то время, когда их вы сами видели, — ответил я.

— Мы их обоих никогда не видели, знаем только по рассказам людей, — ответили бурзянцы.

Пожелав вместе со мной совершать намаз, они сошли с коней.

— Из какой волости вы, — спросил я, — и по каким делам едете?

— Мы, бурзяне, ездим по старшинским делам, — ответили они.

— Мы слыхали, — сказал я, — что бурзяне все поголовно скрываются, каким образом вы не убежали?

— Скрылись воры, — ответили они, — а мы, часть людей, остались.

— Почему вы говорите «воры», — сказал я, — что же они у вас украли?

— Они ничего у нас не украли. Уехали, восстав против повелений падишаха, и сделались ему ворам.

— Против какого повеления падишаха они восстали и какое они совершали воровство? — спросил я.

— Убили управляющего заводом с его соратниками и скрылись, — ответили бурзянцы.

— Почему же убили? — спросил я.

— Этот управляющий заводом был жестоким злодеем. Он и его товарищи, запугивая нас, лишили наших земель и вод, насиловали на наших глазах жен и дочерей. Не стерпев подобных притеснений, они стали бунтовать, идя на смерть.

— Разве падишах дал повеление этому управляющему заводом совершать такие дела? Ваши башкиры разве теперь согласны отдать своих жен и дочерей на блудодеяния? — спросил я.

Бурзянцы как-то онемели и замолчали.

— Бороды ваши побелели, — продолжал я, — по наружности вы люди хорошие, а умы ваши все еще не просветлели, слова ваши неверны. Наверно, вы меня боитесь и скрываете свои истинные слова. Всякий мусульманин является благодетелем другого мусульманина. Считайте меня за своего. Народ нашей земли хочет выступить одновременно с населением всех четырех дорог; о ваших бурзянцах тоже говорили.

Они ответили:

— О друг, мулла Гали! Говорить с тобой откровенно мы боялись. Теперь мы узнали, что ты истинный мусульманин, стало быть, не следует скрывать тайну. По поводу притеснений этого проклятого управляющего заводом народ наш несколько раз ходил к мурзе Тевкелеву, но от него никакой пользы не было. Какая же может быть польза, когда они сами замучили людей, живущих ближе к Оренбургу, своими сверхповинностями. И мы предполагали выступить совместно с другими, но не могли терпеть дальше. Мы не были в состоянии выдержать и полдня. И народ наш восстал.

— Вот это верно. Весь народ так же, как и вы, намерен восстать, надеемся, что с помощью Аллаха мы достигнем своей цели, — сказал я, и мы с ними разошлись».

Этот эпизод в письме Батырши не выдуман автором, а имеет конкретную историческую основу — 15 мая 1755 года бурзянцы действительно убили заводчика Брагина и его помощников.

Примерно в это же время сам Батырша открыто обратился к мусульманам края с листовкой, в которой призвал выступить против правительственного ограничения обрядностей мусульман, а также запрещения местному населению свободно и беспошлинно добывать соль[46].

Восстание вспыхнуло 3 июля 1755 года и дошло до Казанского уезда, но сам Батырша, как считается, от руководства уклонился и скрылся со своими учениками в лесах.

Однако, когда восстание было жестоко подавлено, начальство деревни Азяк выдало Батыршу, и, закованного в цепи, его повезли в Москву, а оттуда — в Санкт-Петербург, на суд и расправу.

Еще на допросах в Оренбурге Батырша заявил, что будет держать ответ лишь перед царицей, поскольку у него имеются секреты, которые необходимо передать лично ее величеству.