Читаем без скачивания ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

другие хоть и готовы, но не так снаряжены, чтобы годились для морской битвы.

Поэтому неготовые приказал я кончить при себе, а на место сделай-

.

147

ных кой-как будут присланы другие. Но хоть и будут изготовлены, для этого

необходимо, чтобы козаки были успокоены и в надлежащем порядке отправлены, если

то укажет надобность Речи Посполитий и воля вашей королевской милости. Ибо,

сохрани Боже, чтобы неуспокоенные вышли они на море и, вернувшись, подняли

неугашенный бунт: тогда удержать их в указанной ординации Речи Посполитий

значило бы воевать и с козаками, и с Турками, и с Татарами. Вот почему надобно, по

моему мнению, постараться, как я и стараюсь, угасить сперва нынешние бунты. Но во

всем этом я желаю повиноваться воле и повелениям вашей королевской милости®.

Было это писано, вероятно, в то время, когда султан запретил Татарам вторгаться в

Полыпу. Паны были этим обрадованы, и фельдмаршал окончил свое покорно-

оппозиционное оправдание горькою для короля лестью:

„Рад бы я был видеть в эту зиму победы вашей королевской милости над

неприятелем Св. Креста и новые лавры, украшающие ваше славное имя; но так как

задуманные предначертания вражеские) отменены, чтб видно из прилагаемых при сем

писем господаря, то униженно прошу принять от меня венец служения отечеству®.

Таково было положение измечтанной королем Турецкой войны и действительного

бунта Хмельницкого в конце марта 1648 года, когда Потоцкий, обеспеченный

дружественным письмом Иелам-Гирея, решился послать против Хмельницкого войско

и подавить бунтовщиков, пока они не усилились приливом своевольных людей.из

Украины. Между тем Хмельницкий, в начале марта, заключил договор с Татарами,

отдал хану в залог сына своего, Тимофея, а сам вернулся на Запорожье сзывать к себе

Козаков.

Войско, находившееся в распоряжении Николая Потоцкого и его товарища по

гетманству, Мартина Калиновского, долго стояло в бездействии между Брацлавом,

Винницею и Белою Церковью, в предупреждение татарского набега. От Белой Церкви

до Канева оборонять Поросье должны были польские Торки и Берендеи, козаки, а за

Днепром Посулие защищали многолюдные дружины удельного, можно сказать, князя

Речи Посполитой, Иеремии Вишневецкого. В виду быстро закипающего бунта,

Потоцкий не дождалея королевского универсала для. наступления на Козаков, как

бывало до сих пор, и поспешил на театр своих подвигов 1637 и 1638 годов.

Теперь уж Николай Потоцкий был не тот, что в оные прославленные им годы, когда

Шляхетский Народ восторжествовал над Народом Козацким и, как панам казалось,

навеки подчинил его

148

своей законодательной власти. Болел Потоцкий панскою болезнью, подагрою, и в

Агамемноновском своем походе на Оулу. Десятилетие, проведенное среди

„хлебоядцевъ" и винопийцев гостеприимного дома Потоцких, сделало польского

защитника Поросья и Посулия неспособным сесть на коня. Он ездил по полкам в

карете и во время битвы. Но в отяжелевшем теле носил Потоцкий энергический дух

своих предков, Русичей: ибо не напрасно волочилась Польша за нашими буйтурами,

вовлекая их в свою национальность: она ловила в Малороссии таланты, которыми была

скудна, и этими талантами прославилась в католическом свете. Потоцкий веровал,

подобно православному Ляху Киселю, что „никогда хлопская рука не возможна есть

подвизатися протнво своим господиномъ".

Еслибы сенаторы и вельможные паны, исчисленные в реторическом письме Киселя

к путивльскому зоеводе; предвидели, что новый козацкий царь Наливай всего больше

рассчитывает на соединение Козаков с ордынцами,—не повернули б они своих

ополчений во-свояси до тех пор, пока не сделали бы невозможным столь давно

намеченное слияние польскорусской орды с татарскою. Но гордые победами своего

Потоцкого над козаками и своего Конецпольского над Татарами, они смотрели

спокойно на то, что одна орда раздражена неуплатою жолду, а другая—отказом в

гараче: они забыли* что оба скопища хищников задеты за живое и с других сторонъ*

Победители Косинского и ЕСЕХ козацких бунтовщиков упустили из виду, что

Кояецпольский преследовал Жмайла в непроходимые трущобы Медвежьих Лоз

единственно из-за его попытки вызвать Крымцев на опустошение колонизуемой им

Украины,—попытки, повторяемой упорно козаками в каждом бунте своем и, что

Потоцкий совладал с християнскими ординцами под Кумейками и на Старце только

благодаря их тогдашней вражде с мусульманскими.

Владислав IY был одарен умом вовсе не строительным; но паны, вырвавшие у него

из рук всю власть, оказались теперь несостоятельнее своего развенчанного монарха в

государственном строительстве и в сохранении за собой края, без которого Польша, по

выражению одного простолюдина, была все равно, что рукав без жупана. Сравнительно

с этими пигмеями царственности, он был велик уже тем, что мог бы, так, или иначе,

двинуть в поход громадные войска и в том числе 80.000 их собственного контингента.

Но, низложив титулярного короля своего, фактические короли польские,

легкомысленно играли с огнем, о котором еще отцы и деды их говорили, что его

надобно гасить в искрах. Благоразум-

.

149

но, или нет воспротивились они войне своего избранника с неприятелями Св.

Креста,—это могло бы оказаться только в непредвидимой комбинации разнообразных

человеческих интересов; но совершившиеся факты говорят нам, что паны не понимали

значения царственности, и либеральною борьбой с Владиславом сделали то, что теперь

Св. Крест несли против них самих Татары руками Хмельницкого, с тем, чтобы под

этим знаменем „землю, текущую молоком и медомъ®, превратить в безлюдную

пустыню.

Чтб касается Потоцкого, то, не поддержанный умом и предусмотрительностью

сенаторов, которые самоуверенно вернулись домой с парада на Черном Шляху, он взял

подавление украинского бунта на свою нравственную ответственность, и должен был

еще оправдывать свое геройское предприятие перед уничиженным королем,

приправляя правду ложью.

Положение талантливого полководца было рискованным и десять лет назад, по

милости правительственной неурядицы. В роковом 1648 году оно сделалось крайне

затруднительным, и потомъ—таким отчаянным, как последний поход незабвенного

Русина-католика, Жовковекого. Недавно видел он перед собой в движении всю

соседню-азиятчину, командуя шеститысячным квартяным войском, которому

авангардом служили еще непошатнувшиеся шесть тысяч реестровиков, а в арриергарде

стояло 80.000 панских дружин. По словам Киселя, враги христианства и цивилизации

исчезли пред лицом этой грозной силы, яко исчезает дым. Теперь главнокомандующий

оною грозною силою очутился против той же азиятчины в виду всего анти-шляхетного

населения Украины, взбунтованного козаками,— очутился с такими силами, которых

едва было достаточно для одних рекогносцировок.

Но Потоцкому долго не верилось, чтобы хан Ислам-Гирей, считавший свой род

старше султанского, низошел с высоты своей кипчакской царственности до

панибратства с бродягами, которых предшественники его отвергли, как „безголовое

тело®. Он лично знал Ислам-Гирея во время его пребывания у отца нынешнего его

сподвижника, Сенявского, и, может быть, заодно с королемъ} расположил приятеля к

тому великодушию, с которым он возвратил своему пленнику свободу. Потоцкий до

сих пор не мог подозревать, что дружеские письма хана были только усыпительным

для панов напитком лести... Но его успокоивало своевременное занятие главных

седалищ украинской козатчины. Сам Потоцкий расположился в Черкасах; полевой

гетман, Калиновский, в Корсуни;

150

*

прочие полки стояли там же, по реке Роси. Утвердясь на стратегических точках

опоры против степвого варварства, защитник польской цивилизации ждал наступления

мятежников, которые, по его мнению, могли бы увеличить свое число только тогда,

когда бы появились невозбранно среди Козацкой Украины.

Между тем побеги на Запорожье продолжались. По Украине шлялись ив села в село

хмельничане, переодетые—то нищими, то богомольцами, и подготовляли убогую чернь

к нападению на людей шляхетных и зажиточных, которых вообще называли они

Ляхами, а если не Ляхами, то Недоляшкамщ то-есть не достигшими еще полного

ляшества, по-козацки лядсшва, но у которых с Ляхами „один духъа. В течение

полустолетней оппозиции всякому прйсуду (юрисдикции) и всякой власти в Украине,