Читаем без скачивания ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

Хмельницкому шлдхтич православного исповедания, Иван Выговский, известный в

истории, как его ближайший друг, его alter ego, его преемник в коварстве и

предательстве. *)

Итак новый козацкий против польскорусских панов бунт заявил о себе

кровопролитием. Из-за чего же взбунтовались козаки?

Украинские кобзари певали нам, будто они встали за „христианскую веру*;

малорусские летописцы, устами даже лучшего из них, твердили нам, будто бы „початок

и причина войны Хмельницкого есть едино от Ляхов на православие гонение и козаком

отягощения*; козацкие историки, вместе с почтенными археографами, уверяли нас,

будто бы козаки „возстали за жестокия утеснения жителей Малоросийской Украины,

претерпенные ими от Поляков в вере, чести, имуществе и самой жизни*; наконец, сами

козаки представляли себя московскому царю „помирающими за старожитную

греческую веру и за свои вольности, заслуженные кровью*.

Но в первой манифестации желтоводских героев чести и веры нет и помину о вере,

хотя свою рыцарскую честь обнаружили они весьма выразительно. Эта манифестация,

известная под именем „Реестра козацких Кривдъ*, писана самим Хмельницким, и

заключает в себе почти исключительно его личные обиды. Так как очевидно, что перед

королем Владиславом и его правительством нельзя было говорить небывальщину,

которою в последствии козаки

*) Выговского называют волынским шляхтичем, тогда как слава рождения столь

знаменитой личности принадлежит Земле Киевской. Еще в царствование Сигизмунда I,

предки Ивана Выговского, овручские бояре Лучичи, купили у королевы Боны,

торговавшей, как известно, под рукой у короля, должностями и пожалованиями,

„пустовскую землю в Киевском повете, называемую Скочковскою, в Выгове, с

обязательством служить с этой земли земскую службу. Выданную им жалованную

грамоту Сигизмунд I, в 1541 году, подтвердил по ходатайству Боны, а в 1611 и в 1632

подтвердил ее Сигизмунд III.

.

163

прожужжали уши дарю Алексею Михайловичу, то этот документ следует иметь

постоянно в виду при дальнейшем повествовании, затрудненном сказками историков,

„для истины тупых и равнодушныхъ". Он гласит следующее:

„1. Его милость пан Чаплинский, урядник Чигиринский, выпросил у покойного

пана Краковского себе хутор, собственный наследственный Хмельницкого, королевское

пожалование, утвержденное нынешним его милостию королем; куда наехавши пан

Чаплинский на заселенные слободы с голодным народом, захватил все гумно, то есть

400 коп хлеба, и ограбил хозяйство.

„2. Тот же пан Чаплинский, злобствуя на Хмельницкого за преследование его судом

за его насилия, сына Хмельницкого, десятилетнего мальчика, велел так избить

канчуками среди рынка, что его принесли еле жива, и он вскоре умер.

„3. Пан Коморовский, зять этого Чаплинского, клялся несколько раз перед козаками,

что если не совладают с Хмельницким, то непременно велят его убить.

„4. Его милость пан хорунжий коронный, идучи теперь, после поражения Татар, из

Запорожья, велел взять Хмельницкого под стражу и снять ему голову. Когда

Хмельницкий хотел жаловаться на это пану Краковскому, то по дорогам были засады.

„5. В 1646 году, когда Хмельницкий, добыв двух Татар, представил их пану

Краковскому,—в его отсутствие, взяли у него поволовщину и в конюшне серого коня,

на котором он хаживал в Дикия Поля.

„6. Что понравится панам урядникам украинским в козацком доме, берут насильно.

Козацкая жена, козацкая дочка должны тогда плясать, когда им заиграют.

„7. О таковых обидах его' милость пан Краковский писал несколько раз к урядникам

и державцам с выговором; но это не помогло нимало.

„Теперь Хмельницкий, когда ехал со своим полковником, в прошлом году, против

Татар, которые набежали было на Чигирин,—некто пан Дашевский, как его называют,

Лях, подученный кем-то из старшины, заехав сзади, ударил его по голове так, что

спасла его только мясюрка, а то бы рассек голову. Когда Хмельницкий спросил его:

чтоб это значило? он отвечал: „„Я думав, братику, що ты Татаринъ" “.

„Эту обиду Хмельницкий считает наибольшею, тем более, что

164

.

его некто Пешта, хам, козак, оболгал (siniњtre tradukowaи) перед его милостью

паном хорунжим, якобы он думал выпроводить армату на море. За это его милость пан

хорунжий, при других относительно Чаплинского претензиях, прогневался и велел

наступить на жизнь Хмельницкого, и тогда Хмельницкий, не зная уже, к кому

обратиться, отправился на Низ к другим подобно ему обиженным, которых немало

живет по тамошним низовым краям и по морским островам, и они избрали

Хмельницкого своим вождем (ducem sobie obrali)".

Кого обиженные низовцы избрали своим вождем, тому надобно было хвататься за

все, чем интересовались беспокойные люди всякого звания и состояния. Для

украинского населения, для малорусских городов и даже для наших панов, которые

говорили уже, писали и думали по-польски, вера была важнее козацкт обид, которыми

войсковой писарь возбудил мятежный запорожский дух,—и однакож он умолчал о вере.

Она, как ему самому, так и всем участникам его бунта пришла в голову только тогда,

когда бунт вовсе неожиданно перешел за пределы интересов козацких.

После своей победы на Желтых Водах, двинулись козаки из Диких Полей к так

называемым Городам, иначе к Городовой Украине, и расположились у самого крайнего

города, Крылова, над речкою Цыбульником. Многие из них помнили 1625 год; многие

стояли здесь под пушками Станислава Конецпольского. Весьма быть может, что те

самые пушки везли они теперь против его наследника, которого добра прикрывал

жолнерами полевой гетман Калиновский, зная, на кого из магнатов злится

Хмельницкий, как злился в свое время Косинский на князя Острожского: ибо в таком

виде представлялся тогда бунт войскового писаря. Сам Александр Конецпольский

находился в это время в своих червонорусских Подгорцах. Там он получил из Украины

известие, что и князь Вишневецкий „от своей Руси в великом страхе и опасности".

Коронный хорунжий спешил в новые осады, и взял сюда с собой из старых 10 пушек.

В Подгорцах о движении Козаков знали уже 21 (11) мая, но ничего не ведали в

лагере гетмана Потоцкого: так искусно был он окружен козаками и татарскими чатами.

Хмельницкий пресек всякое сообщение между атакованным отрядом и главным

войском. Сколько ни посылал Николай Потоцкий так называемых подъездов для

добывания вестей,его жолнеры, даже из Татар и Волохов, попадали в руки

хмельничанам, или же привозили изве-

.

165

стия неопределенные. О положении передоЕого полка ОН ТОЛЬКО и узнал, что

„слышна издали сильная пальба в Княжих Байракахъ".

Между тем от короля было получено новое внушение. Король писал, через

коронного канцлера, что намерен сам ехать в Украину и своим присутствием привести

Хмельницкого в покорности, а потому повелевал коронным гетманам выйти из

Украины: ибо „они рискуют войском в стране, которая известна им очень мало, а

козакамъ—очень хорошо".

Справедливость этих слов была поразительна. Потоцкий видел, что, добиваясь

напрасно вестей о Хмельницком, он только открывает ему свое положение. Незримые

для жолнеров среди своих пустынь, козаки сторожили все их движения, и ловили

„языковъ" для своего гетмана. Но Николай Потоцкий был зол на Хмельницкого за

покушения сорвать с него лавры, а этими лаврами он, по словам великого

Конецпольского, проложил себе дорогу к бессмертной славе, которая (писал

Конецпольский к Владиславу IV), не умолкнет до тех пор, пока будет существовать

Речь Посполитая. Кумейский победитель загнался в Дикия Поля для того, чтоб

уничтожить в самом начале дерзостное покушение.

Теперь, боясь быть отрезанным от Городовой Украины в стране Печенегов и Торков,

коронный великий гетман двинулся обратно в страну Варягоруссов, как это делали

бывало его русские предки, чтобы поставить себя под защиту „крепленных городовъ".

Когда предводимое им войско достигло древнерусского Поро сия и миновало

Ярославовский Корсунь, восстановленный Баторием, Хмельницкий, в сопровождении

Татар, настиг его, окружил со всех сторон и принудил к битве, которая повернула круто

судьбу Королевской Республики. Поворотное событие произошло 26 (16) мая, между

Корсунем и Стебловым, на левом берегу Роси.

По донесению участника битвы, шляхтича-слуги, Криштофа Любомирского,

Раецкого, писавшего от 28 (18) мая из Полонного, дело происходило такнм образом: