Читаем без скачивания Там, за горизонтом - Александр Павлович Сапегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером второго дня после отъезда четвёрки на склоне сопки, где стелилась лента объездной дороги, сверкнул свет фар. Два луча, то ныряя за пригорки и заборы, то мелькая между стволов деревьев и пустых казарм, сонмом зайчиков отражаясь в чёрных рядах окон, постепенно приближались к дому поселенцев. Сыграв тревогу и подхватив винтовку, Михаил поднялся на вышку, установленную за стайками. Через пару секунд к Боярову присоединился Антон.
– Палыч, что там?
– Машина, если не ошибаюсь, – выдал порцию ядовитого сарказма Михаил. – Гляди, боец, а джип-то знакомый. Интересно, а где микраха?
Подкатившись к воротам поместья и последний раз мягко рыкнув движком, машина остановилась. Вернувшихся гостей вышли встречать всем скопом, когда Михаил убедился, что никто больше по дороге не едет. – Здравствуйте, вы всё же решили вернуться? А где Гена и Наташа? – радостно заголосила Валентина, первой выскочив за ворота. – Галя, что ты молчишь?
Вместо ответа гостья разрыдалась. Девушки тут же окружили Галину и мягко под локотки увели в дом.
– Колесо на выстрел, – тихо пояснил Владимир Михаилу. – Мы под сотню шли, там брошенных машин не было. Я в зеркало смотрю, а Генки сзади нет. Тормознул, думаю, прикалывается, за бугром встал, там поворот и подъём небольшой. Вдруг по нужде, хотя мы договорились предупреждать друг друга по рации. Я его вызываю, а он молчит, я опять… Тут Галя забеспокоилась, мы вернулись, а они в кювете в двадцати метрах от дороги кверху пузом лежат. Я и не заметил, как они улетели, – от волнения у Владимира задрожали руки и голос сбился на полувсхлипы. – Насмерть, оба. Крыша всмятку… Хоть не мучились.
Тупо глядя на собственные руки, Владимир потерянной сомнамбулой доковылял до лавки у ворот и глухо добавил:
– Мы их там похоронили.
– А как достали, крыша же всмятку? – ляпнул Антон.
– Никак, ветками обложили доверху, полили солярой и сожгли.
– Антон, организуй, что полагается, – тихо обронил Михаил, отправив парня в дом.
Владимиру и Галине явно требовалось что-нибудь крепче чая, то, что позволит хоть немного сгладить горе.
Через час супругов, накачанных «антидепрессантом», уложили спать на летней кухне, но самому Боярову в ту ночь так и не удалось сомкнуть глаз.
– Михаил Павлович! – стоило мужчине в компании с лысыми котами забраться под одеяло, как долгожданный покой был нарушен Вероникой Наумовой, настойчиво постучавшей в дверь его спальни.
– Ну, чего опять? – подняв взор долу, раздражённо простонал Михаил.
– У Оли живот болит.
– Месячные, что ли?
– Нет, – отрицательно махнула рукой девушка. – Что вы, Михаил Павлович! Оля говорит, что с обеда бок и живот дергало. Несильно, а сейчас скрутило. Совсем невмоготу.
Откинув одеяло, Михаил соскочил с кровати и заметался в поисках штанов, найдя оные на спинке кресла.
Отразив тусклый свет ночника, из переднего кармана выпала и звонко ударилась о паркет, закружившись волчком, монетка-оберег. Аверс и реверс, орёл и решка, жизнь и смерть кружили в неумолимом хороводе жизни.
Глава 7
Гори, гори ясно
– Кар! Кар!
– Ну, что раскаркались, черномазые? Потерпите немного, будет и вам угощенье.
Коснувшись рукой простого, начавшего темнеть деревянного креста, Михаил лениво махнул в сторону ближайшего тополя, на ветках которого сидели и перелетали с места на место вороны. Оглашая окружающее пространство громким граем и нетерпеливо суетясь, десяток птиц создавали впечатление, что их как минимум в три раза больше.
– Что, досталось вам зимой? – спросил Михаил в пустоту.
– Кар!
Опустившись на нагретую солнцем лавку у одинокой могилы, мужчина тяжело вздохнул. Год дался тяжело. Вороны тоже не все пережили зиму, заплатив великую дань голоду. Став спутником человека, чёрные горластые разбойники во многом разучились добывать хлеб насущный. А зачем, если есть помойки и свалки, на которых всегда отыщется что-нибудь вкусненькое? А тут люди взяли и исчезли, а с ними перестали пополняться свалки с помойками. Сытное время закончилось, городским птицам пришлось перебиваться с хлеба на воду.
Пострадали не только вороны, компанию им составили воробьи, голуби и сороки, по которым исчезновение людей ударило больнее всего. Первыми начали вымирать голуби, чьи тушки заполонили опустевшие дворы и площади. Погибнув, летающие крысы послужили пищей для тех же ворон и сорок. Следом не выдержали воробьи, каким-то непостижимым образом дотерпев до зимы, но с человеком кануло в Лету отопление и теплые местечки под крышами домов. Холод и голод принялись собирать обильную жатву с пернатых чирикающих комочков. Повезло лишь тем, кто догадался перебраться в дачный посёлок поближе к единственному жилью. Люди не бросили на погибель оголодавших птиц, развешав множество кормушек и не забывая регулярно пополнять их, но желающих на каждую крошку хлеба и кусочек сала было слишком много…
Особенно стылая коса смерти прошлась по живности, когда глубокие снега накрыли землю, тут уже не выдержали вороны и жившие в городе сороки. За ними в лучший мир отправились ястребы-перепелятники, некогда бившие голубей, и мелкие городские совы. Одни крысы и мыши чувствовали себя прекрасно, кормясь на брошенных продуктовых складах и магазинах. Увеличившееся поголовье грызунов позволило удержаться на плаву уличным, а теперь уже окончательно одичавшим кошкам и собакам.
– Так вот, Оля, представляешь, вороны и голуби теперь редкие птицы. Некому, представь, памятники засирать.
Взгляд Михаила пробежался по аккуратному холмику земли и простому кресту, в перекрестье которого вручную были вырезаны даты рождения со смертью, имя и фамилия – всё, что осталось от жизнерадостной девочки. Имя, и крест над маленьким холмиком, и чувство вины, свившее гнездо в душе мужчины. Не смог, недосмотрел, не спас. Убил…
Раз в месяц он приходил на погост. Косил траву, убирал снег, подсыпал песок и щебень, наводил порядок и сидел на лавке у могилы, рассказывая девочке немудрёные новости. Разговор с невидимым собеседником облегчал душу, на время сбрасывая с плеч Михаила постоянную гнетущую усталость и груз ответственности.
– Май на дворе, а жарко, словно июль наступил, – прикрыв глаза, хрипло, будто подражая воронам, каркнул Михаил. – Скоро год, как ты умерла, представляешь, а мы по-прежнему топчемся на месте. Тужимся, пытаемся что-то изобразить, и знаешь, Оль, если раньше я подумывал перебраться на запад или на юг, то сейчас боюсь стронуться с места. Стыдно признаться, мне страшно разрушить выстроенный своими руками мирок, разумом я понимаю, что мы через
