Читаем без скачивания Не вернуться никогда - Олег Верещагин

Подскакавший Ротбирт протянул Вадиму пику — ловким движением остановив остриё из неведомого металла данвэ на расстоянии пальца от груди друга.

— Посмотри, что я нашёл! Клянусь рукой Дьяуса — это наше…

На пике висела грязная ало-чёрная женская головная повязка — сквозь грязь были отчётливо видны стилизованные турьи головы, знаки зинда Йохаллы… Вадиму почудилось, что он держит в руке кусок раскалённого металла. Эту вещь сняли с убитой женщины… анласской женщины…

— Вот ещё, — Ротбирт, напряжённо улыбаясь, уже из рук в руки передал деревянную коробочку на ремённой петле. Потёртую, украшенную вырезанными священными знаками. Знаками на детское счастье, здоровье, веселье — Вадим не знал их точно, но знал, как именно они выглядят.

Детская погремушка. Вырезанная кем-то с любовью для своего ребёнка, который качался в колыбели под дугой повозки — центральной, счастливой! — и мать улыбалась, потряхивала погремушку… Так было. Все были живы.

Вадим бросился бы на меч, честное слово. Он согласился бы на самую позорную смерть, больше того — на рабство, верни это жизнь хотя бы одному ребёнку, хотя бы тому, которому принадлежала погремушка.

Но он мог только одно — мстить.

— Тех пропустите, — он повелительно махнул рукой, и ратэсты, заворчав, пропустили нескольких хангаров. Те побежали, не оглядываясь, к лесу.

Ротбирт понял друга — соскочил наземь, почти тем же движением натягивая свой лук. Взял из тула стрелу.

— Плохая жертва — трусы, — сказал он. — Но пока мы не можем дать Вайу ничего иного. Кто хочет — пусть стреляет со мной.

Первая пущенная стрела ударила в спину одного из бегущих — со ста шагов она прошла навылет и вонзилась в шею бежавшему впереди мальчишке. Тот упал на мгновение позже пронзённого мужчины.

— Подожгите всё, что может гореть, — бросил Вадим, глядя, как Ротбирт достаёт вторую стрелу. Ещё несколько ратэстов встали рядом с ним, натягивая луки. — Побольше дыма. Пусть все видят, что мы вернулись!

— Пусть видит эта сука Юргул! — со страшным смехом кто-то из ратэстов погнал коня к ближайшему костру, выхватил головню из пламени и швырнул на крышу ближайшего полузаваленного жилища.

Никто из беглецов не смог пересечь рубежа в две сотни шагов. Они лежали вразброс — и оперения стрел яркими разноцветными бутонами раскрывшихся цветов качались в воздухе.

Ротбирт снял тетиву с лука. На мальчишек несло отвратительной вонью палёной шерсти, горелого войлока, сладким запахом жарящегося мяса.

— Есть вещи поважнее, чем мир, — сказал Ротбирт.

— Дальше! — Вадим поднял зажурчавшую металлом руку. Стальная змейка отряда, послушно вытягиваясь, поползла следом. День давно перевалил за половину — а впереди было ещё много несожжённых айалов.

Дымы тянулись по горизонту. Они обозначали путь отряда Вадима — там всё ещё чадило, хотя сам Вадим давно присоединился к своим, а отряды хангарских латников, должно быть, уже мчались на дымы, чтобы остановить вторжение.

Этим утром кэйвинг Синкэ сын Рады, анлас из анла-тэзар двинул через переправу, бродами, дружину и ополчение с частью повозок. Зинд остался в лесной чаще почти без охраны. На Земле сказали бы, что мальчишка-кэйвинг поставил на карту всё. Но тут говорили: "Кто бездействует — того нет." И Синкэ верил в свой меч, своих людей и своих богов, которые помогают тем, кто не знает страха. Он ставил на это.

Вадим, Ротбирт и полдюжины других людей, уцелевших от зинда Йохаллы, ставили ещё и на свою ненависть.

Через броды шли в плотном строю закованные в сталь конные сотни. Мощные быки, взрёвывая, тянули повозки на высоких колёсах, с бортами, казавшимися ещё массивней и выше из-за установленных щитов, с лучниками ополчения, сидящими внутри. Двигалось без строя остальное ополчение — старшие мальчишки, юноши, мужчины и старики в кожаной броне с нашитыми стальными пластинками, кожаных шлемах на стальной основе; у каждого на поясе — сакса и топор, на плече — копьё, за спиной — большой прямоугольный щит, лук и два тула с полусотней стрел. Кое-где среди них ехали в броне, немногим худшей, чем у дружинников, с лучшим оружием, люди хангмота, старейшины. Бежали угрюмой, твёрдой рысью могучие боевые псы в нагрудниках, шлемах и шипастых ошейниках.

Синкэ надул военачальников Юргул, как малых детей. В лесу или на переправе, где анласы двигались без строя, хангары могли их смять численностью. Но войско кэйвинга уже выходило на открытое место и строилось буквально в виду городских стен!

Снкэ — весёлый и злой — метался по берегу, переправившись в числе первых. Он то и дело оглядывался на на видный отсюда город — кажется, не верил, что всё ещё не появляется войско противника. Ополченцы, спеша, вкапывали в землю привезённые с собой из леса колья, связывали оглоблями и колёсами повозки, выстраивая их в линии.

Вадим видел, как Синкэ сорвался с берега, как лист с дерева под порывом ветра, промчался вдоль строящейся дружины. Ветер донёс его резкий, напряжённый голос:

— Я не спрашиваю вас, готовы ли вы к бою! Я это вижу! Мне нет нужды знать, о чм вы думаете! Я знаю, что мыслей о бегстве или трусости у вас нет! Вы — дети Вайу и потомки Дьяуса, этим сказано всё! Но я хочу узнать — достоин ли я вести вас в бой?!

Торжествующий рёв — страшный, грозный и странно величественный — катился следом за скачущим кэйвингом — нарастал и ширился, подхватываемый всё новыми и новыми глотками. Орали и ополченцы, потрясая копьями и колотя в щиты. А следом за Синкэ — он на скаку отстегнул бьющийся по ветру плащ, и тот унесло в сторону, под конские копыта, багряным язычком пламени — сбиваясь в боевой клин, уже скакала его ближняя сотня. Лучшие бойцы… Уж эти — не отступят ни в поражении, ни даже в смерти, лягут вокруг кэйвинга, ни на шаг не отступив. Ни на шаг… и не ради серебра и золота. Ради чести. Ради чести — с кэйвингом — до конца. До кургана. А если не будет кургана — до чистого поля, где ветер, дождь и звери с птицами ничего не оставят от их тел. А им — ворота дома Дьяуса, широко распахнутые на той стороне…

…И даже — не ради этого.

"Она похожа на затравленную крысу."

Ан Лэри йорд Дрэм стоял у окна вполоборота, чтобы видеть и комнату тоже — стоял, скрестив на груди панцырные руки. Высокого даже для данвана роста, на редкость могучего телосложения — настоящий гигант в стальной броне, напоминающий изваяния кённигов древности — тех, что смотрят на людей, идущих к императорскому дворцу на Страад Форта, главной улице-площади столицы империи на Хэймтэли. Широкую, выпуклую грудь, плоский живот, бока, спину и могучие плечи защищали анатомически изогнутые пластины, ремнями крепившиеся к синтетическому двойному жилету с кольчужной прокладкой. Отдельные пластины закрывали пах и бёдра, ноги до колен защищали металлические сапоги по переду которых бежали волнистые зубцы, похожие на языки пламени. Брассарды обнимали руки по локоть, ниже поблёскивали перчатки из металлической чешуи. На бедре висел длинный прямой меч. Доспехи офицера копировали доспех конного воина из далёкого прошлого данванов — периода Войны Великой Степи, когда войска молодой Империи (в те времена занимавшей всего-то часть одной-единственной планеты) уничтожили орды кочевников-автохтонов и истребили весь их народ.

Трое мальчишек-щитоносцев, стоя вдоль стены, держали грифоний шлем с высоко взметнувшимися крыльями, щит и длинное копьё. На их лицах было откровенное любопытство — право участвовать в Игре они заслужили многочисленными победами на юношеских гесс-полях и сами не вполне верили, что всё вокруг — по-настоящему. И наконец, у входа в комнату — по двое с каждой стороны двери — застыли четверо взрослых воинов. Это и был весь отряд ан Лэри йорд Дрэма. Он не думал, что потребуется больше — если даже летняя история анласов ничему не научила, в распоряжении офицера будут все войска Юргул, и он просто завалит одних дикарей трупами других.

Однако сейчас данван… не то чтобы усомнился в правильности принятого решения… нет. Но, глядя на разворачивающиеся в боевой порядок ряды пехоты и концы, испытал некое смутно беспокойство. Он ощущал дух неколебимой уверенности, исходивший от переправлявшихся через реку анласов.

Визг мечущейся по комнате Юргул мешал ему сосредоточиться, и данван, выбрав момент, протянул, не глядя, руку и, перехватив хангарку за горло, стиснул с такой силой, что глаза её выкатились, а язык вылез между посиневших губ. Придушив слегка визгунью, данван отшвырнул её, словно тряпку, в угол, на роскошное ложе, где она и осталась лежать, тихо сипя.

— Когда подойдут войска, — сказал наконец данван, — мы ударим на этот сброд с двух сторон. Не важно, сколько погибнет хангаров. Мне даже лень изобретать хоть какой-то план — сомнём числом. Это всё.

Синкэ расположил войска так, как это обычно делали анласы, если противник превосходил их числом, а зинд шёл весь, не только дружина.