Читаем без скачивания Загадки истории России - Николай Непомнящий

И второе. Представляют интерес письма жены Волконского к императрице Марии Федоровне. Письма сохранились, к счастью, они опубликованы историком Н.К. Шильдером в приложениях к четвертому тому его труда «Император Александр I».

Княгиня Софья Волконская приехала в Таганрог после 19 ноября — примерно в половине декабря.

В письме от 26 декабря она, между прочим, пишет: «Кислоты, которые были применены для охраны тела, сделали его совершенно темным. Глаза значительно провалились; форма носа наиболее изменилась, так как стала немного орлиной».

Это совсем не соответствует запискам Тарасова, но зато вполне совпадает с показаниями самого Волконского.

В письме от 29 декабря (когда гроб с телом был перевезен в собор) княгиня констатирует, что «императрица присутствовала при последней службе и без посторонней помощи подошла к гробу», что указывает, между прочим, на вполне удовлетворительное состояние здоровья Елизаветы Алексеевны. Но самым интересным и загадочным является послание вдовствующей императрице Марии Федоровне от 31 декабря. Да простит нас читатель, но просто необходимо привести часть этого письма.

«Я осмеливаюсь снова взяться за перо, чтобы передать Вам, государыня, с хорошей оказией подробности, о которых узнала во время моего путешествия. Я сейчас же испытала чувство сожаления, что Ваше величество не узнали о них прежде, так же как и обо всех других письмах моего мужа, которые предшествовали этим, и здесь мое сожаление еще возросло после всех новых данных, которые я узнала, и после того, что я убедилась, что несколько лиц, приближенных к императору, подозревали и скрывали вещь, которую мой муж мог один заметить более несомненно, чем другие. С его столь преданным сердцем, любившем императора в течении 29 лет кряду, с полным самоотречением, он не мог менее чем кто-либо другой — по крайней мере я так думаю — ошибиться по поводу того, что происходило в его прекрасной душе. Благосклонность, с которой Вы соизволили, государыня, выслушать меня по поводу отрывка из одного письма моего мужа, которое я по тогдашним обстоятельствам предпочла не показывать Вам во всей его полноте; та доброта, с которой Вы изволили мне ответить, и от которой, несмотря на тот момент, ничто не ускользало, останется в моей памяти, пока я буду жива; и потому я говорю самой себе теперь, что я не должна бояться ознакомить с моими письмами (т. е. мной полученными) мать наших государей, которая не посетует на меня за мое решение сообщить ей известие тяжелое, но которое она сможет доверить тому, который, быть может, найдет для себя выгодным узнать интимное наблюдение, сделанное над душевным настроением нашего возлюбленного императора. Я должна добавить, что мой муж не знает и никогда не узнает, что я пишу это письмо и что я пересылаю Вам, государыня, его письма, содержащие в себе сообщения, которые он никогда не подумает Вам сделать. Но меня утешает мысль, что то, что он видел и что составляет его глубокое убеждение по этому поводу, не будет утеряно; я осмеливаюсь Вам это доверить и Вы сделаете из этого то употребление, которое небо, Ваша мудрость и Ваше знание нашего нового государя Вам подскажут. Умоляю Вас, государыня, сохранить для меня эти последние письма моего мужа о несчастий с нами случившемся, или же, если Ваше величество сочтет лучшим — передать их запечатанными моей матери…» «Прошу Вас видеть, государыня, в этом письме… мое преклонение перед Вашей добродетелью, мою веру в Вашу душевную силу, а также уверенность, что Вы никогда никому не откроете содержание этого письма».

Что все это означает? Какие данные, о чем княгиня узнала? Что подозревали и скрывали приближенные к Александру лица? Какие письма своего мужа княгиня Волконская читала и пересылала императрице Марии Федоровне? Кто мог найти для себя выгодным знать интимные наблюдения Волконского?

Одно несомненно: речь идет о какой-то важной тайне, о которой Волконский был более осведомлен, чем другие окружавшие императора лица. Однако эти лица тоже что-то подозревали, и их подозрения явились неприятной неожиданностью. Очевидно также, что тайна была интимного характера, а не политического и не имела отношения к каким-либо революционным или военным заговорам, так как в последнем случае главным лицом, обо всем осведомленным, был бы не Волконский, а барон Дибич. Кроме того, тайна эта несомненно касалась пребывания государя в Таганроге: это явствует из самого письма княгини Волконской, — она пишет о письмах, полученных из Таганрога, от мужа, о данных, собранных ею по дороге, о приближенных к императору, очевидно, находившихся в Таганроге.

А какая тайна могла быть у Александра в бытность его в Таганроге? Ведь известно все, связанное с его пребыванием в этом городе. Одного мы не знаем — содержания его частных бесед с императрицей, Волконским, Виллие и Тарасовым. Только они неоднократно оставались с ним с глазу на глаз…

Какую роль могли играть в исчезновении Александра лейб-медик Виллие и доктор Тарасов?

Привлечение к «делу» одного из них, а может быть, и обоих было крайне необходимым.

Выходец из Шотландии, спокойный и сдержанный Виллие мало чем себя выдал, разве что своим дневником, написанным задним числом, да согласием совершенно стушеваться после подписания протокола вскрытия тела до самого привоза тела в Бабино. По тому официальному положению, какое он занимал, он, конечно, должен был играть первенствующую роль в событиях после 20 ноября, между тем о нем никто нигде не упоминает, и даже наблюдение за перевозом тела Елизавета Алексеевна поручила не ему, а Тарасову. Это настолько удивительно, что можно было подумать, что Виллие вообще куда-то исчез после драматических событий во дворце. Но тем не менее он оставался в Таганроге, а затем следовал с печальным кортежем до Петербурга.

А какую роль играл доктор Тарасов? Документально известно лишь следующее: Тарасова позвали к императору лишь 14 ноября; он отказался вскрывать и бальзамировать тело, но составил протокол вскрытия, который, однако, отказался подписать, следствием чего явилось появление его заведомо подложной подписи; императрица поручила ему, Тарасову, наблюдать за телом во время перевозки на север — до погребения. Добавим к этому, что он является автором воспоминаний, в которых почти все время противоречит авторам других официальных документов и которые были напечатаны в «Русской Старине» в 1871–1872 годах — как раз в тот самый период, когда получили распространение слухи о тождестве Александра и Федора Кузьмича.

Можно предполагать, что Тарасов был посвящен в тайну, но лишь в последнюю минуту. Не обладая хладнокровием и выдержкой своего шотландского коллеги, он, возможно, «заартачился» и выразил свой протест именно отказом подписать протокол и проводить бальзамирование, но его, видимо, «уговорили», тем более что он и поделать ничего не мог против воли императора и таких лиц, как императрица, Волконский и Виллие. Для того же, чтобы его окончательно «задобрить», ему и дали почетное задание — следить за сохранностью покойного, обязав его, таким образом, хранить молчание.

Впрочем, это лишь предположения…

Но если Александр остался жив, то чье тело было похоронено в Петропавловской крепости? Вопрос второстепенный, но все же, все же…

В большом городе, каким является Таганрог, в конце концов не трудно было подобрать более или менее подходящего покойника — при твердо выраженной воле императора. Поиски, надо полагать, велись с 11 ноября, когда состоялся последний разговор Александра с императрицей, и закончились (предположительно) 18 ноября, когда Волконский «завладел» постелью Виллие, «чтобы быть поближе к императору». Можно представить себе такую картину: перебравшись поближе к императору, Волконский обговаривает последние детали плана, отправляется в дом Шихматовых и договаривается о переезде туда императрицы.

19 ноября утром Александр «умер» в присутствии одной лишь императрицы, в то время как Волконский и Дибич (ни во что, конечно, не посвященный) заблаговременно опечатывают бумаги Александра. Привоз чужого тела состоялся, надо полагать, в ночь с 19 на 20 ноября, а может быть, и раньше. Между прочим, и это весьма любопытно, все официальные документы хранят молчание о том, что происходило во дворце после 11 часов утра до 7 часов вечера 20 ноября.

Относительно «двойника» императора есть три предположения.

Согласно первому (наиболее распространенному, но наименее вероятному), вместо Александра было положено тело фельдъегеря Маскова, умершего, как мы знаем, 3 ноября при падении из экипажа по дороге в Таганрог.

Великий князь Николай Михайлович дает такие интересные сведения: «Во время моих бесед с покойным Николаем Карловичем Шильдером он неоднократно останавливался на этом случае (т. е. гибели фельдъегеря) и обращал мое внимание на заметку Тарасова. После ряда усилий… Шильдеру удалось напасть на след некоего Аполлона Аполлоновича Курбатова, профессора химии в Технологическом институте. Я лично пригласил профессора к себе, — пишет великий князь, — и вот что он мне передал в 1902 году, вскоре после кончины самого Шильдера. Курбатов по матери своей приходился внуком фельдъегеря Маскова, и у них в семье сложилось не то убеждение, не то предположение, что будто бы дед их, Масков, похоронен в соборе Петропавловской крепости вместо императора Александра I, что это предание ему, профессору, тоже известно и что дети Маскова допускали возможность такого предания. К сожалению, все дети Маскова давно умерли, их было пять, два сына и три дочери, также не было в живых и отца А.А. Курбатова, Аполлона Митрофановича, скончавшегося в 1857 году, и его жены, Александры Николаевны, урожденной Масковой, умершей в 90-х годах. Сам профессор (в то время уже пожилой человек) скончался в 1903 году. Других потомков как сыновей Маскова, так и дочерей мне не удалось отыскать. Во всяком случае курьезно, что такого рода предание могла вообще существовать и, по показанию Курбатова, это хранилось в семье в тайне и по понятным причинам избегалось оглашению».