Читаем без скачивания Прощайте, мама и папа. Воспоминания - Кристофер Бакли

В восемь часов утра приехал Брайан, и мы поставили гроб на катафалк, чтобы в последний раз отвезти папу в Шэрон. Водителем был тесть Брайана. Мы немного поговорили о том, какой дорогой лучше добираться до Шэрона. Одолев этот путь раз триста, я имел свой взгляд на предстоящий маршрут, а тесть Брайана имел свой взгляд. Мы оба были уверены в своей правоте, даже непреклонны в своем мнении, так что в конце концов я произнес папину и теперь уже свою мантру: «Не важно», — и мы отправились в путь: впереди катафалк, за ним восемь автомобилей. Проехав пятнадцать минут, тесть Брайана свернул на незнакомую дорогу, а потом поехал обратно в Стэмфорд. Я позвонил по мобильнику Брайану: «Остановите его». У Брайана была автоколонна, способная остановить военное подразделение. Тесть Брайана стоял на том, что он едет правильно. «Не важно» имеет свои ограничения в качестве мантры.

В итоге мы все же выбрались обратно на правильную дорогу, и в это время стал очевиден еще один аспект вождения Брайанова тестя: он предпочитал скорость в восемьдесят миль в час, несмотря на дождь и будучи впереди колонны в восемь машин. Получился веселый караван. На дороге 22 мы то обгоняли ехавшие там машины, то внедрялись между ними, подавая громкие знаки ничего не понимающим водителям. Сидя рядом со мной, Люси и Конор опасались за свою жизнь. До места мы добрались довольно быстро, полагаю, отдав должное папиному привычному вождению, так что связь времен на этот раз не разорвалась.

Конор втолкнул дедушкин гроб в храм. Все скамьи были заняты членами семейства Бакли. За многие годы они были до блеска натерты моими родичами. Первой Люси прочитала псалом 120, любимый псалом ее семьи, принадлежавшей к епископальной церкви и очень мило цитировавшей его вслух каждый раз, когда кто-то из семьи отправлялся «в путь». Она называли это молитвой «ухода».

Возвожу очи мои горе, откуда придет помощь моя.

Следующим был Конор, который читал из Екклесиаста: «Суета сует, сказал Экклесиаст, все суета!» Отец Кевин произнес проповедь, в которой вспомнил о разговоре с папой, происшедшем несколько лет назад, в котором речь шла о религиозном сомнении. За ланчем отец Кевин сказал отцу: «У всех рано или поздно случаются сомнения». Тогда папа поднял голову от борща и произнес: «Только не у меня».

Я задумал панегирик и чуть не сбился на первой же фразе. Однако взял себя в руки. Я рассказал всем, что поставил мамин контейнер в папин гроб: «Иначе мы не увезли бы ее в Шэрон». Церковь взорвалась хохотом. Мама давно перестала приезжать на День благодарения, очень давно. Поначалу она придумывала какие-то извинения, а потом и это перестала делать.

Дождь все еще лил как из ведра, так что военная церемония прошла у входа в церковь. Была сказана речь. Стрелки сделали залп. Волынщик сыграл «О, благодать». Флаг был сложен в треугольник и отдан мне с благодарностью от народа. Когда мне его передавали, я услышал рыдания за спиной. Тогда сержант отдал стоявшему рядом со мной Конору патроны. «Горячо», — прошептал я. Горнист сыграл сигнал к погребению. Восемь человек подняли гроб и понесли папу под дождь, потом поставили гроб на катафалк. «Прощай, друг», — произнес Дэнни, однако это было еще не окончательное прощание.

Глава 21

Очевидно, на мистера «X»

Через день, утром, около девяти, когда я был еще в постели, страдая от похмелья и предвкушая первую чашку кофе, а папины собаки Дейзи и Руперт с разных сторон грызли мои ноги — кажется, я унаследовал их со всем остальным имуществом, — вдруг зазвонил телефон. Голос прозвучал как мощный голосовой удар: «Это Кристофер Бакли?» Я пробормотал «да», хотя был уверен, что мое подтверждение может лишь разочаровать звонившего с таким внушительным голосом. «Говорит кар-ди-нал Иган».

Я быстренько выпрямился. (Тот, кто прислуживал в алтаре, навсегда остается мальчиком, прислуживавшим в алтаре.) «Да, — произнес я, отчаянно стараясь вспомнить, как правильно называть кардинала. — Ваша… — Милость? Превосходительство?… Быстрее соображай, парень!.. ага… — Преосвященство».

Несколько лет назад мы с папой обсуждали похоронные мероприятия. Он сказал тогда: «Если я все еще буду знаменит, назначь церемонию в соборе Святого Патрика. А если не буду, назначь в Стэмфорде, в церкви Святой Марии». Если судить по количеству бумажных сообщений и телепередач, последовавших сразу после его кончины, папа был весьма «знаменит». Я замолвил слово приятелю-священнику насчет кафедрального собора, который пустил его по цепочке, и вот теперь мне звонил кардинал. В высшей степени меня впечатлило то, что он сам, лично, набрал мой номер. Ничего похожего на, скажем: «Я его преосвященство, имей в виду, ничтожество». Он был веселый, и мы пошутили насчет нашего общего приятеля-священника, которого он называл (шутливо) «человеком с определенно дурным характером».

Так как римский папа должен был прибыть в город ближе к Пасхе, то положение было почти безвыходное, однако кардинал все же нашел день для моего папы. Мать-церковь наверняка бюрократическое учреждение, но если она делает шаг, то делает уверенный шаг.

Первым делом я позвонил Генри Киссинджеру. «Привет, Генри, — сказал я. — В последние дни я как будто только и делаю, что прошу о некрологах». Он вроде бы растерялся, но ответил, что это честь для него. Я воспринял его слова как комплимент: тевтонец с разумом как стальной капкан, который одно время взвалил на себя заботу о мире, Генри Киссинджер имел доброе (желеобразное) сердце. Он — официальный член «Бригады плакальщиц». Подумав, он сказал, что не уверен в своей способности сделать все правильно. На это я ответил, что буду сидеть в первом ряду и строить ему гримасы, если он сделает то же самое для меня.

Мы договорились, и снова я был под большим впечатлением нашего века Интернета. Посыпались послания. Я решил сделать похороны открытыми для публики отчасти из благих соображений, отчасти из эгоистических. Я провел бог знает сколько часов, подписывая (необходимые) приглашения, когда решили устроить поминальную службу для мамы, однако это не доставило мне удовольствия, особенно если приходилось сообщать, нет, извините, тети Ирмы и кузины Иды не смогут быть, даже если бы очень захотели. Я не хотел играть роль вышибалы в соборе Святого Патрика. «Вы — да, входите. Нет, вы не можете войти. О да, мистер Видал, мы ждали вас. Для вас свободно место впереди, рядом с Норманом Подгорецем».

Позвонили из Белого дома. Президент не сможет посетить церемонию, но вице-президент Чейни сообщил о своем желании быть на ней, более того, вице-президент Чейни высказал желание произнести прощальную речь. Со стороны Белого дома это было оказанием особой чести, однако весьма сомнительной для всех остальных папиных друзей и поклонников. Я представил, как две тысячи человек выстроились под дождем в ожидании, когда секретная служба выполнит свою работу, потому что стоило папе замыслить отъезд из этой юдоли слез — и дождь лил не переставая. И я ответил Белому дому так: «Вы очень внимательны, и я искренне тронут, однако, имея в виду меры безопасности, наверное, лучше бы отменить приезд вице-президента».