Читаем без скачивания Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Спотыкаясь, скользя, поддерживая друг друга, шли по дороге изможденные люди в коротких, неровно, по-видимому, своими руками обрезанных шинелях. Странно для нас выглядели на их головах вывернутые так, чтобы закрыть уши, летние пилотки с красными звездочками, поверх которых на манер старушечьих головных платков были накручены куски шинелей, с торчащей из-под них соломой. На ногах у этих людей были ботинки с обмотками. Но у многих ботинок не было видно. Вместо них уродливо расширялись к низу какие-то то ли мешки, то ли превращенные в мешки обрывки шинелей или портянок, подвязанные у колен и со всех сторон веревочками. И опять отовсюду вылезала подоткнутая для тепла солома. Также выглядели и руки…

Раньше я видел фотографии таких людей в газетах. Но то были пленные полузамерзшие немцы, захваченные под Москвой. И еще раньше я видел таких людей на картинах, показывающих зимнее отступление французской армии в 1812 году…

Вдоль колонны взад и вперед гарцевали на лошадях несколько командиров в овчинных полушубках и меховых зимних шапках. «Вперед! Вперед! Не отставать!» – подгоняли они красноармейцев (слово «солдат» стало широко употребляться по крайней мере на год позже).

Вид на тягачи с прицепом с самолета АН-2

Правда, приход армии в наше село оказался сопряжен с трудностями и потерями, некоторые из которых были невосполнимы. Так, расположившись в избах, солдаты захотели натопить получше печи и отправились за дровами. Ведь лес был недалеко. Но они не пошли в лес, а начали пилить огромные деревья аллеи, которая была посажена еще помещиками почти сто лет назад и являлась гордостью села. Прошло много времени, прежде чем уничтожение этой аллеи прекратилось. Местные жители, женщины и старики, у которых, почти у всех, сыновья или мужья тоже были где-то в армии и тоже, наверное, страдали, может быть, так же, никому не жаловались, жалели солдат.

В марте 1942 года мне исполнилось шестнадцать лет, и я, получив паспорт и имя Игорь, превращался из мальчика в юношу и должен был встать на учет в районном военкомате как допризывник. И тут я сделал важное дело по совету мамы. Когда на медицинской комиссии, которую я проходил для постановки на учет, меня спросили о перенесенных болезнях, я не сказал о менингите, хотя имел в кармане все бумаги об этом, на случай, если обман обнаружится. Но врачи ничего не заметили. Я был признан годным к строевой без всяких ограничений и со временем получил чистый военный билет. Позже он открыл мне дорогу в парашютную и летную школы, а главное, в Антарктиду.

Становлюсь трактористом

Пришла зима, трактора вернулись на широкий двор перед мастерскими МТС, возить стало нечего, и я пошел в школу. Но ведь я хотел работать с машинами! Поэтому я засел и за другие, не школьные книжки и сдал в МТС экстерном экзамены на звание тракториста. Местные ребята, а особенно девушки, окончившие курсы трактористов и тоже готовившиеся стать ими, смотрели на меня как на сумасшедшего:

– Добровольно идти в трактористы? На трудную и грязную работу, когда нужно все время жить вдалеке от дома в разных концах района? Да ведь у нас на курсы трактористов идут только принудительно. Разнарядку дают на каждую деревню. Вот мы и учимся на тракториста. А добровольно?..

В следующую весеннюю посевную кампанию я уже крутил руль своего неуклюжего трактора с огромными зубчатыми задними колесами и не раз вспоминал, как правы были те парни и девушки.

Мой первый самостоятельный день работы трактористом, которого я так ждал, оказался полным фиаско. Он даже начался не так, как я мог предположить. Меня привез в расположение тракторной бригады ее бригадир. Он подвел меня к молодой крепкой женщине и сказал как бы между делом, что он привез ей в помощь молодого тракториста, чтобы она пристроила меня на свой трактор, который в это время с другой трактористкой пахал где-то далеко в поле. Шум его мотора был еле слышен. Я думал, что переночую на полевом стане, и завтра-послезавтра, когда меня достаточно познакомят с машиной, я возьмусь за руль. Ведь я сдал экзамен на тракториста экстерном, по книгам, и практически не знал ничего.

Но дело пошло по-другому. Никто не спросил меня, что я знаю и умею. Трактористка, старшая из трактористов того трактора, к которому меня, оказывается, теперь прикрепили, не глядя на меня, стала плаксиво жаловаться бригадиру, что именно сегодня у нее начался приступ куриной слепоты, и она ничего не видит в темноте, поэтому не может работать в ночную смену.

– А у тебя нет куриной слепоты? – спросил меня бригадир.

Я еще не знал тогда, что такое куриная слепота (это болезнь, вызванная нехваткой каких-то веществ в организме, которая полностью или частично лишает человека возможности видеть в сумерках и темноте). Поэтому я ответил гордо, что куриной слепоты у меня нет. Бригадир удивился и спросил, хочу ли я начать свою работу с ночной смены. Смогу ли я?

Я еще понятия не имел, как адски тяжело проработать, даже просто просидеть без сна на открытом всем ветрам железном, дергающемся из стороны в сторону сидении с семи вечера до семи утра (а смена была 12 часов). Не знал, что подростков вообще запрещено использовать на ночных работах такого рода.

– Конечно, смогу, если надо! – гордо ответил я. Сколько раз я горько пожалел об этих своих словах. Я даже представить себе не мог, как длинны, холодны и тяжелы предутренние часы за рулем трактора. Правда, бригадир знал об этом:

– Ну что ж, иди в ночную смену, если хочешь. Под утро можешь отдохнуть. Оставь его в борозде и поспи часика два-три. Только не останавливай мотор, иначе ты его сам не заведешь… – сказал бригадир. Последние часы этой смены я работал, пахал, как в бреду. С трудом держал огромный железный руль, удерживая одно переднее колесо слегка под углом в борозде, следил, насколько уходят лемеха плуга в землю, слушал со страхом все нарастающий лязг и грохот мотора. Я остановился, снизил обороты до минимальных, а грохот и тряска все возрастали. Наконец мне показалось, что еще секунда и вся машина разлетится от этого грохота на куски. Я, не думая, в панике выключил зажигание. Машина остановилась, наступила тишина, огромное облако плотной пыли, всегда, как я узнал потом, окружающей трактор при пахоте, начало оседать. Что я наделал! Ведь теперь я уже не заведусь!.. Я спрыгнул на землю, и вовремя.

Усталость от бессонной ночи, холода, постоянного грохота, стресс от испуга, что пропустил что-то или сделал не так, забитые превратившейся в грязь пылью ноздри, гортань и легкие, привели к тому, что голову стянуло вдруг страшной головной болью, и у меня началась неудержимая рвота. Я стоял, обняв двумя руками большое, почти в рост человека, заднее колесо, испачканное содержимым моего желудка, пытаясь унять конвульсии, потому что рвать уже было нечем, шла только горькая слизь.