Читаем без скачивания Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

– Знаю я ваши дела, – добродушно проворчал им вдогонку Богдан, – сам такой. Смотрите мне спьяну Сечь не спалите!

Наконец они остались вдвоем. Гетман вопросительно взглянул на Добродумова и принялся набивать табаком трубку. Вспомнив просьбу инструктора капитана Прощина, Илларион ловко поджег трут и, дав прикурить гетману, начал разговор:

– Ну вот еще одно задание выполнил. Пора в этом путешествии ставить точку.

– Далеко собрался, Илларион? – попыхивая трубкой, обратился к Добродумову Хмельницкий. – Опять по святым местам пойдешь странствовать? Не твое это, хлопец. Оставайся, друже, со мной. Смотри, какую кашу мы с тобой заварили, а впереди дел непочатый край.

– Вот об этом я и хотел с тобой, ясновельможный гетман, поговорить. Чтобы эту кашу расхлебать да при этом не обжечься, нам нужны союзники, – говоря это, Добродумов внимательно посмотрел на Богдана, пытаясь уяснить, понимает ли он, о чем идет речь. – Ляхи – сила великая. То, что вчера ты им перья пощипал, еще ничего не значит. Да ты и сам это знаешь лучше меня.

Хмельницкий слушал, не перебивая. Было непонятно, согласен ли он с доводами Добродумова или нет. Встав из-за стола, Богдан стал не спеша прохаживаться по горнице.

Илларион продолжил:

– Ислам-Гирей со своими крымчаками – это так, попутчики, но не союзники. Того и гляди, воткнут нож в спину. Да и не случайно он сына твоего, Тимоша, оставил у себя в качестве заложника.

При упоминании имени старшего сына Богдан вздрогнул. Добродумов понял, что нащупал важный аргумент для своих доводов.

– Нужно Тимоша возвращать домой. А союзник тебе, славный гетман, нужен такой, чтобы только одно имя его приводило врага в трепет.

– Уж не Господа ли нашего ты мне в союзники сватаешь, Илларион? – усмехнувшись, произнес Хмельницкий.

– «Не поминай имя Господа нашего всуе…» – показал свои знания Библии паломник. – У Речи Посполитой сегодня есть только один достойный противник – это Московия. Вот кто тебе в союзники нужен. Это братья наши и по вере православной, и по крови славянской. Пиши послание русскому царю, пан гетман, и отправляй к нему гонцов немедля.

Кто-то попытался войти в канцелярию, но Хмельницкий так цыкнул на непрошеного гостя, что Илларион даже не успел рассмотреть, кто это был.

– А вот скажи мне, божий человек, – опять присаживаясь за стол, тихо спросил Богдан, – Украйна с другом, которого ты мне сватаешь, будет вольной или наденет на шею еще большее ярмо, чем было при ляхах? Здесь – король, там – царь. Хрен редьки не слаще, а я свободы хочу, понимаешь, сво-бо-ды, – последнее слово Хмельницкий произнес, четко выговаривая каждый слог.

– Так ты же к русскому царю не в бояре просишься со своим куском земли, – почти выкрикнул Илларион. – Оставайся свободным. Только в мире и дружбе с Московией.

В доводах, вопросах и ответах прошло не меньше часа. Богдан пыхтел своей трубкой так, что у Добродумова начали слезиться глаза, а голос стал сиплым и тихим. Наконец Хмельницкий положил перед собой плотный лист бумаги и взял в руки перо.

– Ладно, Илларион, напишу я царю русскому Алексею Михайловичу послание. Вспомню писарское дело. А там поглядим, какая из этого дружба получится…

Богдан обмакнул перо в чернила и каллиграфическим почерком вывел первую строку письма: «Господь Бог помог преодолеть нам поляков на Желтой Воде, в поле, посреди дороги запорожской…»

Выйдя из канцелярии, Добродумов заметил стоящего чуть в стороне Максима Кривоноса. «Так вот кого прогнал Хмельницкий, – подумал он. – Ну да ладно, нечего лезть под горячую руку». Удивительно, но Кривонос, проводив Иллариона долгим взглядом, не стал заходить к гетману, он не спеша направился туда, где разместились казаки его полка.

Добродумова больше ничто не задерживало на Сечи. Миссия была выполнена. Хмельницкий не остановится под Желтыми Водами. Илларион был уверен, что гетман со своим войском пойдет дальше. Но самое главное было сделано сейчас: письмо в Московию с предложением дружбы и мира написано и будет отправлено с посольской почтой уже через пару часов. Все. Можно уходить… «Извини, Богдан, но обойдемся без прощальных слов», – подумал он и, свистнув верным алабаям, направил коня к северным воротам Сечи.

Среди гранитной гряды, выходившей на поверхность глубокой степной балки, мерцал огонек. Июньские ночи в степи уже теплые, но без огня никак нельзя – его свет отпугивает степных хищников и змей, выползающих погреться на поверхность гранитных плит.

Тусклый свет костра освещал две фигуры в татарских халатах и лисьих шапках. Прислушиваясь к ночным шорохам, они изредка перебрасывались короткими фразами.

– И долго мы здесь будем сидеть? Может, это песье отродье в другом месте объявится? – недовольно и уже, по-видимому, не в первый раз пробурчал Чаплинский.

– Терпение, пан подстароста, – ответил ему Мисловский. – Долго объяснять, но это самое удобное место во всей округе. Добродумов непременно появится здесь.

Они покинули лагерь Стефана Потоцкого, как только польская армия начала готовиться к битве с бунтовщиками. Мисловский быстро нашел общий язык с командиром небольшого татарского отряда, и вместе с Чаплинским они затерялись в пестрой массе крымчаков. Впрочем, ненадолго. Уже на следующий день «часовщик» раздобыл одежду, лошадей, и в сопровождении скуластого провожатого они спокойно миновали татарские разъезды, все дальше и дальше уходя от реки в степь.

Расплатившись с проводником, Мисловский уверенно направил коня к огромным гранитным глыбам, хорошо заметным со всех сторон бескрайних степных просторов Запорожья. Чаплинский так до конца и не понял, почему именно в этом месте в самое ближайшее время появится Добродумов. Подстароста, уже привыкший доверять своему помощнику, смирился и на этот раз.

Богдан Зиновий Хмельницкий невидящим взглядом смотрел на Максима Кривоноса. Это продолжалось минуты две-три. Только что полковник закончил рассказ о своих подозрениях насчет божьего человека Иллариона Добродумова. Гетман слушал своего побратима, не проронив ни слова. Вытащив трубку и красивый кисет, он так и держал их в руках.

Наконец, словно не веря в то, что он услышал, Богдан попросил:

– А ну-ка, братчику, еще раз, и не спеша.

Кривонос повторил все, что рассказал до этого, обратив внимание гетмана на самые важные детали.

– Не иначе как лазутчик этот Илларион, – закончил свой рассказ полковник, – и я даже знаю, какой дьявол его к нам подослал. Понял это, когда увидел, как вы вместе пишете письмо русскому царю-батюшке Алексею Михайловичу. Змей ползучий этот Илларион, а не божий человек.

Последние слова Кривонос почти выкрикнул и, подойдя вплотную к Хмельницкому, продолжил:

– Ты мне, Богдан, скажи. Как мог ты написать письмо русскому царю, не спросив у нас – твоих верных побратимов? Чтобы дать денежку на церковь – спросил, чтобы казакам на горилку дать – и то спросил! А когда дело дошло до того, какой быть Украйне – свободной или в рабстве, ты сам решил. Ты кто такой, чтобы такое самому решать?! Посмотри, какая сила вокруг тебя собралась. Сбросим ярмо польское, будем незалежными, и на кой ляд нам этот царь-батюшка с его дружбой?! Очнись, друже!

Хмельницкий, слушая Кривоноса, высыпал горсть табака на стол и неспешно выкладывал табачные крохи в ряд. Казалось, что для него сегодня это самое важное занятие. И опять в тишине потянулись минуты… Кривонос негромко кашлянул. Богдан вздрогнул и, словно очнувшись, одним махом сбросил табак на пол.

– Где он? Найди, Максимушка, этого божьего человека и приведи его ко мне, – Хмельницкий обратился к Кривоносу таким голосом, что даже видавшему виды полковнику стало не по себе.

Погоню Сергеев заметил уже ближе к вечеру. Когда до причудливых, изъеденных вековыми ветрами гранитных глыб оставалось совсем близко, Владимир услышал вначале крики, а затем и выстрелы. Стреляли из пистолей. Пули свистели где-то в стороне. Но они свистели…

Алабаи, все это время бежавшие рядом, растворились в степи. Вечерние сумерки надежно спрятали их под своим покровом. На десятки верст вокруг не было ни одной живой души, поэтому Владимир не сомневался: погоня по его душу… Но кто?

Времени разбираться у Сергеева не было, выстрелы звучали все ближе. Оглянувшись уже в который раз, Владимир сумел рассмотреть в вечернем сумраке фигуры четырех всадников. Четыре… четыре… Где-то – и совсем недавно – он уже сталкивался с четверкой казаков… Вспомнил! Именно четыре казака сопровождали полковника Кричевского в Чигирин. Именно они принесли печальную весть о трагической гибели Мотроны. Без сомнения, это казаки Кривоноса. «Детки», как ласково называл их сам полковник. «Понял я, что это за “детки”, – со злостью подумал Сергеев, – киллеры, они и на Сечи киллеры». Пришпорив коня, Владимир направил его к слабому огоньку, мелькнувшему где-то вдали в сгустившихся сумерках.