Читаем без скачивания Золоченая цепь - Дэйв Дункан

— Предположим, я просто хотел поспрашивать их.

— Я никогда о таком не слышал, господин. Никто не входит в монастырь и не выходит из него иначе, чем я сказал.

Пальцы Кроммана не шевельнулись.

— Но кто доставляет им пищу? — настаивал Дюрандаль.

— Я… я не знаю, господин.

— Как часто соискатель выигрывает? Раз в месяц?

— О, гораздо чаще.

Кромман потер подбородок.

— Эти братья и впрямь бессмертны, как утверждают легенды?

— Конечно, так оно и есть, господин хороший, — неохотно кивнул старик. — Я видел их всю жизнь. Когда я был еще маленьким, отец сажал меня на стену, чтобы я смотрел на поединки, и это были те же люди, что и сейчас. Я знаю их всех: Герат, Шариф, Яркан, Тебриз и все остальные. Они и сейчас не старше, чем были тогда.

Пальцы Кроммана оставались неподвижны.

— Спасибо. Пусть несут еду. — Дюрандаль бросил монету, которую Кабук выловил из темноты с удивительной ловкостью — может, захватить его с собой в Айронхолл?

— По большей части правда, — сказал инквизитор по-шивиальски, когда дверь за стариком закрылась.

— Но не раз в месяц?

— Нет. Что говорили охранники каравана?

— Примерно раз в год. Или реже.

— Они, должно быть, чертовски хорошие бойцы! — свирепо фыркнул Волкоклык. — А соискатели глупы как пробка! Три или четыре сотни на одного? Не стоит и пробовать.

— Сэру Волкоклыку и правда не стоит, — кивнул Дюрандаль. — Но если бы ты был сильным молодым пастухом, у которого нет ничего — ни стад, ни земли, ни какого-то другого способа заработать на свадьбу, — это, возможно, представилось бы в другом свете.

Его осторожный Клинок явно не соглашался с этими доводами. Он бы возражал еще сильнее, если бы его непутевый подопечный сам решил поиграть в эти игры.

Кромман встал и, скрипя половицами, пошел в угол посмотреть на стоявшие там горшки.

— Вам не кажется, что шансы нарочно подгадываются с тем, чтобы привлекать нужное количество соискателей?

Об этом Дюрандаль не подумал.

— Вы хотите сказать, что братья нарочно проигрывают раз в год? Пламень! — В таком случае они не просто отличные, но потрясающие бойцы.

— Вы не спросили про сэра Эвермена, — наполовину спросил, наполовину констатировал Волкоклык. — Мне хотелось посмотреть, не назовет ли его наш молью траченый приятель сам. Теперь я хочу знать, почему он этого не сделал. И потом, у нас впереди еще весь остаток жизни. Будем разгадывать их тайны шаг за шагом.

— Я еще могу сделать из вас относительно профессионального агента, — заметил Кромман своим неприятно скрежещущим голосом.

— Когда мы поедим, — торопливо сказал Дюрандаль, заметив в глазах своего Клинка опасный блеск, — и не разболеемся от этого, мне хотелось бы прогуляться по городу.

Волкоклык встал и подошел к двери, заслонив ее. Потом достал из ножен Клык и поднял его, словно салютуя.

— Только через мой труп.

— Убери его; ты блефуешь.

Клык исчез в ножнах.

— Но я не шучу, сэр. Все эти сильные молодые крестьяне, о которых вы говорили, запертые здесь на несколько месяцев в ожидании своей очереди, без денег… Вы не помните, куда я подевал кандалы?

Он был прав. Самаринда после захода солнца — не самое безопасное место, и разумный человек будет знакомиться с ней при дневном свете.

— Ладно, нянюшка, сегодня я буду вести себя хорошо.

— Спасибо.

— Вот это, мне кажется, кувшин для воды, — заметил инквизитор, — а это — ночной горшок. Проверьте, не ошибаюсь ли я, сэр Волкоклык.

Примерно раз в год Кромман демонстрировал чувство юмора.

3

Они вышли из дома с первыми лучами солнца и заперли дверь за собой, прекрасно понимая, что это не помешает Кабуку рыться в их отсутствие в их вещах. Переулки пока пустовали, но монастырь был таким высоким, что найти его не составило труда. Вскоре они уже шли вдоль его стены, выглядывавшей из-за пристроенных к ней зданий.

— Бессмыслица какая-то! — заметил Волкоклык. — Похоже, эти дома примыкают к стене. Зачем давать своим врагам возможность подняться на три этажа?

Если этого не понимали его сообразительные мозги, его подопечный тем более не знал ответа.

— Полагаю, потому, что они защищены волшебством. Стены так, для видимости.

Потом они свернули за угол и вышли на площадь, первое открытое пространство, которое они нашли в этом городе. Слева от них высилась передняя стена монастыря, гладкая, непроницаемая каменная поверхность, соединявшая две угловые башни. Остальные три стороны представляли собой хаотическое нагромождение городских домов, неровную, иззубренную стену, прерываемую только несколькими узкими проемами выходящих на площадь переулков. Большая часть площади была занята той самой легендарной ареной, с трех сторон отгороженной невысокой, примерно по грудь, стеной, а с четвертой примыкавшей к монастырю. Пространство между стеной и домами служило как для проезда, так и в качестве трибун для зрителей, ибо булыжники арены лежали примерно на человеческий рост ниже уровня улицы.

— Медвежья яма. Стоит оказаться в ней, и ты уже не выберешься. — Дюрандаль облокотился о стену и заглянул вниз. Интересно, сколько раз какой-нибудь незадачливый бедолага терял там самообладание и начинал метаться, преследуемый бессмертным убийцей с золотым мечом в руке? Кладка стены была слишком гладкой, чтобы надеяться забраться по ней; столетиями прикасавшиеся к ней руки отполировали ее.

В стылых лучах рассвета арена пустовала, дверь монастыря была заперта. Арка была достаточно велика, чтобы пропустить внутрь груженую повозку, что казалось совершенно лишенным смысла, ибо единственным другим входом на арену служили небольшие, в человеческий рост ворота с противоположной стороны. Ступени с их наружной стороны поднимались на уличный уровень; внутри ворот стоял столб с перекладиной, напоминавший виселицу и украшенный бронзовым диском размером со щит… Кабук упоминал в своем рассказе гонг.

С дюжину человек стояло у стены рядом с воротами. Дюрандаль направился к ним, решив, что они выбрали лучшие места для наблюдения за спектаклем. Не успел он дойти до угла, как дверь одного из домов отворилась и из нее, нагнувшись, вышел самый большой человек, которого ему приходилось когда-либо видеть. Он распрямился, сделавшись ростом с хорошее дерево, и упер руки в бедра. Он поднял глаза к небу, потом опустил их на Дюрандаля. Он был явно не из здешних, ибо отличался от них цветом волос. Волосы, кстати, покрывали его тело почти целиком: каштановая борода спускалась почти до пояса, чуть рыжеватая грива падала на спину, торс был обернут темной медвежьей шкурой, а все остальное поросло его собственной шерстью. На спине его висел блестящий боевой топор. Кровь стыла бы в жилах от одного его вида, не улыбайся он от уха до уха.