Читаем без скачивания Избранник ворона - Дмитрий Вересов

Этой сцены Нил не наблюдал, знал о ней в изложении Линды, которая, в свою очередь, услышала о ней от уязвленной матери. К его приходу из университета будущая теща немного отошла от утренней обиды, осыпала его комплиментами, но разглядывала при этом так, будто старалась высмотреть какие-то тайные изъяны и пороки. Он держался спокойно, вежливо отвечал на ее вопросы, при этом в голове у него складывался будущий диалог с такими же, как он, женатиками «А у моей тещи, братцы, есть одно достоинство, перевешивающее все недостатки» — «И какое же?» — «Тысяча верст, разделяющие нас».

Тесть сидел в углу, ерзал, блудливыми глазками поглядывал на часы, за время смотрин не проронил ни слова, а потом так же молча встал и покорно поплелся за своей дорогой половиной, намеревавшейся совершить тур по ленинградским магазинам…

— Теперь можете поцеловаться! — закончив ритуальную речь о ячейке социалистического общества, милостиво позволила регистраторша, толстая дама в блестящей блузке.

Нил повернул лицо к Линде, наклонил голову. Черный котенок на ее плече вдруг встрепенулся и когтистой лапкой царапнул Нила по носу…

Глава третья

Призрак Гименея

I

(Ленинград, 1982)

Нил стоял перед витиеватым домом, во всем облике которого запечатлелась борьба ядовитейшего русского модерна с буржуазной прилизанностью, и предавался раздумьям. Что предпочесть — физически утомительное восхождение до собственных дверей или чреватый морально-психологическими издержками маршрут, пролегающий через территорию соседей? Сейчас, пожалуй, общение будет свыше его сил, а вот небольшая нагрузка на ноги и дыхалку пойдет только на пользу. Отвлечет, быть может… Нил вздохнул и двинулся в подворотню, ведущую в третий двор.

Путь его пролегал через проходные парадные, мимо помойки, на черную лестницу, крутым винтом уходящую под самую крышу. Тусклые лампочки на лестнице горели через три на четвертую, некоторые марши приходилось преодолевать на ощупь, задевая ведра с пищевыми отходами и постоянно поскальзываясь на кошачьих каках и гнилых очистках. Пару раз пришлось остановиться, передохнуть, отдышаться. Недолго, несколько секунд — невыразимые лестничные благовония гнали дальше, не позволяя расслабляться.

На последней площадке Нил останавливаться не стал, а поднялся еще на пол-этажа, к железной дверце с навесным амбарным замком. Внушительный вид замка не смутил Нила, он взялся за скобу обеими руками, поднатужился, потянул вверх и на себя. Дверь подалась с ржавым скрежетом, и Нил шагнул в темноту проема. Через несколько шагов он был возле чердачного окошка, настежь распахнутого. Нил влез на это окошко, спрыгнул — и направился по железному навесному мостику, перекинутому через глухой двор-колодец. Миновав мостик, он оказался под круглой, увенчанной черепичным куполом башней, прямо напротив устрашающего вида бойницы. Нил боком протиснулся в узкую бойницу, толкнул тяжелую, снабженную пружиной дверь — и очутился в бетонном боксе, походившем на лестничную площадку современной новостройки, за тем лишь исключением, что лестницы, ведущей вниз, не было вовсе, а наверх вела вмурованная в стену стремянка, упиравшаяся в квадратный дощатый люк, на котором было коричневой краской, выведено число 110. Справа от лестницы находилась серая дверь с жестяной табличкой «109». Нил остановился у этой двери и достал ключи. Он пришел домой…

II

(Ленинград, 1974)

Главной переменой в их с Линдой жизни после того, как она стала официально совместной, была перемена адреса. Ольга Владимировна не изменила своего взгляда на брак сына и на невестку, свадьбу принципиально бойкотировала, но именно она сделала молодым царский подарок. Великая певица вовремя сообразила, что, отказав им от дома, обрекает на скитания по съемным квартирам и тем самым приближает тот неизбежный миг, когда они явочным порядком реализуют свои законные права на часть квартирки на Моховой, и придется либо совершать срочный и невыгодный для Ольги Владимировны обмен, либо соглашаться на жизнь под одной крышей с ненавистной невесткой. Во избежание такой перспективы пришлось идти на поклон в дирекцию. Из дирекции позвонили в горком, из горкома в исполком — и в результате образовалась экзотическое жилище на последнем этаже старого доходного дома на Петроградской. Образовалось оно очень своевременно, поскольку в город возвращался земляк Ринго, и нужно было срочно освободить комнату на Четвертой Советской.

Обстановку собирали с бору по сосенке, и тут отдельное спасибо следовало сказать родителям Линды. Недели через две после свадьбы прибыл контейнер с ее приданым — страхолюдной, зато люто дефицитной мебельной стенкой «Тюдор» и пружинным матрасом, громадным во всех измерениях. Стенку они, не собирая, продали с помощью Ринго, а матрас оставили. Именно в тот момент, когда они дружно плюхнулись на эту громадину посреди полупустой, пахнущей вчерашним ремонтом комнаты, Нила будто стрелой пронзило новое самоощущение — муж. Объелся груш… Он прижал к себе жену, та принялась стягивать с него тренировочные брюки.

— Напрасно мы не предохраняемся, — сказал он. — Не залететь бы раньше времени.

Линда резко повернула голову и выстрелила в него вмиг посерьезневшими глазами.

— Раньше времени — это как?

— Ну, наверное, сначала надо университет закончить…

— А потом что?

— Потом заводить бэби. Или двух. Ты сколько хочешь?

Она отвернулась и уставилась в телевизор, стоящий прямо на полу. Там беззвучно шевелил губами и руками солидного вида дядечка, а вокруг него сияла улыбками и с энтузиазмом кивала головами толпа в спецовках.

— Что ли интересно? — озадаченно спросил Нил. — Может, звук врубить?

— Не надо, и так все понятно. Они опять выполнили пятилетку за три недели… Запомни, Баренцев, если хочешь плодить рабов — это не ко мне!

— Погоди, почему рабов? Мы ведь совсем не такие, как они… Мы ведь понимаем… — залепетал вконец обескураженный Нил.

— А раз понимаешь — что пристаешь со всякими глупостями?

Она повернулась к нему спиной и затихла. Он полежал немного, потом робко дотронулся до ее плеча.

— Линда…

— Что тебе?

— Я… я не решался тебе сказать….

— Говори.

— В общем… понимаешь, я думал, что всякая женщина мечтает, и ты тоже… И только ради тебя я готов был уступить, но только не теперь… А теперь я…

— Ничего не понимаю. Ты не мог бы толком?.. Нил сделал глубокий вдох и произнес уже членораздельно:

— Я боялся сказать тебе, что вообще не хочу детей. Ни сейчас, ни через пять лет. Не желаю множить страдания…

Линда накрыла его ладонь своей и крепко сжала…

Спустя полчаса он читал ей из «Двенадцати стульев» размышления о роли матраса в семейной жизни, а она болтала ногами и заливалась смехом.

На безденежье жаловаться было грешно, и скоро гнездышко приобрело вид жилой и благоустроенный. Перво-наперво обзавелись мощной электроплиткой и подержанным, зато приемистым холодильником «ЗИЛ».

— С роду не терплю коммунальных кухонь, — объяснила Линда.

— Яблонские цапают?

— Пока нет, но без мыла в попу лезут. Вот-вот сорвусь — и начнется битва при скалке…

Соседи — это была отдельная тема. По ордеру сто девятая квартира, занимаемая юной четой Баренцевых, числилась отдельной. Но фактически дело обстояло несколько иначе. Во-первых, была еще и квартира сто десятая, прямо над ними, в башне. До революции и потом, вплоть до начала шестидесятых, в башне традиционно жил трубочист, но когда в доме провели центральное отопление и должность трубочиста была упразднена, ЖЭК начал селить в башне своих работников — дворников и сантехников. В ту пору там жила дворничиха Маруся — существо круглолицее, тихое и деликатное. Башня была оборудована раковиной и газовой плитой, но ни ванной, ни туалета в ней не было, поэтому Марусе всякий раз приходилось спускаться к Баренцевым, и у нее были свои ключи от их квартиры. У них, в свою очередь, помимо комнаты в двадцать пять метров, была и ванная, и уборная, зато не было кухни, поэтому чайник они кипятили на электроплитке, там же жарили яичницу и разогревали консервы, а когда возникала надобность сготовить что-нибудь более капитальное, пользовались кухней квартиры номер тридцать четыре. Туда можно было попасть через длинный балкон, куда выходили двери их комнаты и этой самой кухни. Балкон круглый год держали открытым, и хоть зимой это было не очень приятно, но все же удобнее, чем по отвесной чердачной лестнице лазать к Марусе.

Нормально, по-человечески попасть в собственное жилище они могли только через ту же тридцать четвертую квартиру. Сначала надо было войти в роскошный старинный подъезд с витыми беломраморными лестницами, высоченными зеркалами в бронзовых рамах и хрустальными светильниками в форме ромашек и тюльпанов. Подставками для этих светильников служили опять же бронзовые, позеленевшие от времени наяды и фавны. Цветочные мотивы светильников повторялись в бронзовой решетке лифтовой шахты, а грозди фруктов, вкрапленные в цветочные орнаменты решетки, эхом отдавались в лепном бордюре, протянутом по верху стен. Темный, вместительный лифт неспешно, с благородным скрипом возносил на шестой, последний этаж. Там, на площадку, выложенную мозаикой на античные темы, выходило две монументальных дубовых двери. Одна из них была намертво заколочена еще в незапамятные времена, так что даже старожилы затруднялись припомнить, что, собственно, за ней находилось. Из-за второй, несмотря на отличную звукоизоляцию, круглые сутки доносился гвалт, ругань, взрывы слез или смеха, песни или звон разбиваемой посуды, несло квашеной капустой, жареной рыбой, постоянно примешивались и другие запахи, неопределенные, но сильные.