Читаем без скачивания Тоомас Нипернаади - Аугуст Гайлит

Мы, слушая тебя, совсем перепугались. Матушка уже потише говорит: «Так ты богатый хозяин, - лавку передником вытерла и тебе подвинула. - Негоже богатому хозяину в нашей избушке жить, здесь нищета, убогость, стыдобушка моя. Тебя богатые с распростертыми объятиями встретят, ни к чему тебе в нашей нищете жить»

А ты вдруг взглянул на меня и с улыбкой говоришь матушке: «Откуда тебе знать, может, у меня особая причина есть тут жить? Я холостяк, а у тебя молодая дочь», А матушка в ответ: «С каких это пор богатые хозяева по лачугам себе невест ищут?» - «Ерунда, - ответил ты беззаботно,- у меня самого богатства больше чем надо, нам на жизнь хватит!»

У матушки глаза засверкали, а я, как мышонок, забилась в угол и молчок. Только слышу, как сердце колотится. «Так у тебя серьезные намерения? - продолжает матушка. - Не для смеха, на дразнить бедных девушек пришел?» - «Да, - ответил ты, - может так случиться, что дело сладится, я даже в этом уверен». - «Ты правда говоришь серьезно?» - не унимается матушка. А ты чуть уклончиво, неохотно ответил: «Очень даже возможно, это дело надо серьезно обдумать!»

Тогда, пожалуй, ты всерьез об этом не думал, но я упала тебе в руки, как шишка с дерева. Ни на шаг не отступала, все время на глаза попадалась. И матушка сказала: «Кати, счастье улыбается человеку только раз в жизни, держи его крепче». Я и держала, прилипла к тебе, как репей. А вечерами, когда все дела были переделаны, мы сидели на траве, и ты рассказывал мне о своем хуторе, про своих коров, про лошадей, про поля, батраков и служанок. Трое батраков и две девушки в услужении, так ты говорил?

Нипернаади высвободил руку, вздохнул и отечески-наставительно сказал:

- Знаешь, милая Кати, не надо понимать мои слова так уж буквально. Я тебе говори и то, и се, а придешь — разочаруешься. Когда я выходил из дому, там и правда оставались трое батраков и две девушки, но кто знает, осталось ли все так же? Пока меня не было, кто-нибудь мог и уйти, откуда мне знать? По нынешним-то временам работники не задерживаются, зайдут на хутор денька на два, наедятся, напьются, все углы заплюют и двинули дальше своей дорогой. Такой это кочевой народ, будто ветром их по земле носит. Ох, Кати, нелегко с ними ладить, ты сама увидишь, как начнешь на хуторе жить — я тебе в самом скором времени обещаю седые волосы и морщины. Не так уж весело держать хутор, как это со стороны кажется.

- Уж я как-нибудь сумею, - бойко ответила Кати. - И пуская даже кто-нибудь из батраков ушел, как ты полагаешь, придут другие. Работы еще не кончились, ячмень убирать пора, овес, картошку.  А скоро и лен дергать надо, без батраков никуда. Но мы уж устроим это дело, вот увидишь. Ты еще говорил, у тебя есть старый дядька, он оставался хозяйничать на хуторе. То-то он удивится, когда ты заявишься домой с чужой девушкой.

- Да уж, - откровенно ответил Нипернаади, - удивится, я тоже так думаю!

- До чего же замечательно ты рассказывал о своем доме, - восхищенно продолжала Кати. - Мы тебя слушали с таким почтением, будто пастора, обступили тебя. А потом наступил день, когда я тебе сказала: «Тоомас, милый, какой нам смысл сидеть здесь, пошли-ка к тебе на хутор». И матушка добавила: «Дети, зима не за горами, пора вам уже двигаться в свое гнездо, вот уже и журавли на юг потянулись!» Но ты словно и не слышал нас. Все медлил, находил себе сто тысяч дел и занятий. Но я не отставала, не давала тебе покоя ни днем, ни ночью. «Тоомас, - говорила я тебе, - веди меня на свой хутор, сам же видишь, здесь нам места нет». А ты прямо-таки мрачно сказал: «Скоро, скоро!» «Сегодня, завтра?» - допытывалась я. «Завтра», - нехотя отвечал ты, и я видела, как на лбу у тебя проступили глубокие морщины. Ты словно съежился, в глазах потухал смелость и радость. Я же видела — ты не хотел спешить, ты хотел еще немного подумать и взвесить. Легко ли так ни с того ни с сего привести к себе в хозяйки бедную девушку, да к тому же она еще не жена, не невеста. Но только на другой день  я была готова уже спозаранок. По правде говоря, я вообще в ту ночь не спала, еще с вечера собрала свой узелок, повязала платок и ждала тебя на пороге избушки. А когда ты проснулся, заспанный, мрачный, и угрюмо взглянул на меня, тогда, помнишь, да, тогда я в первый раз поцеловала тебя и попросила не сердиться. Матушка и дети вышли за порог — счастливого пути, до скорой встречи. А когда мы уже отошли подальше, тут и начался крик. «Пришли мне корову, большую рыжую корову!» - кричал Пеэп. Волли хотел лошадь, малышка Малль — овечку, а Яан и Йоханнесом просили быка. У всех были свои желания, только матушка тихонько стояла в стороне и утирала подолом слезы. «На свадьбу, на свадьбу меня не забудьте!» - не переставая шептала она и все глядела нам вслед печальными глазами. Ты растрогался и сказал мне: «Каждый из них должен получить то, что он хочет!» Ты же это не всерьез? Корова, лошадь, бык, овца — что им там делать с лошадью и быком? Корова и пара свиней — им было бы в самый раз!

- И верно, - согласился  Нипернаади, - что им делать с быком? Это мы с тобой еще обсудим.

Он подоткнул пучки колосьев вокруг девушки, укрыл ей ноги своим пиджаком и воскликнув:

- Смотри, уже вечер, становится прохладно. А я еще не устроил тебе постель и не раздобыл тебе еды. Бог мой, губы у тебя совсем посинели, ты вся дрожишь. Теперь я оставлю тебя на минутку, сиди и смотри, как загораются в небе  звезды, сбегаю достану что-нибудь поесть. Скоро, скоро я вернусь.

Он быстро и решительно поднялся, но Кати захотела идти с ним.

- Я с тобой, - сказала она.

- Ах ты, глупышка, - укоризненно произнес  Нипернаади. - Почему ты решила, что я сбегу? Как я могу бросить тебя здесь, под открытым небом, в трех днях ходьбы от твоего дома? Почему ты подозреваешь меня, почему не доверяешь?

- Ты так переменился за эти дни, и мне страшно, - чуть не стуча зубами отвечала Кати. - Иной раз, когда я дремлю рядом с тобой, в голову лезут очень странные мысли. Тогда мнится мне, что у тебя вовсе нет ни хутора, ни животных, что ты бедный бродяга и обманываешь меня. И тогда я еле сдерживаюсь, чтоб не заплакать. Знаешь, мне хватило бы и самой маленькой избушки, я бы и там была довольна и счастлива, но ты ведь знаешь, сколько голодных ртов остались ждать меня дома. Они поверили в счастье старшей сестры, и сейчас им снится запах свежего хлеба и дымящиеся горшки с мясом.

- Боже ты мой, - вздохнул  Нипернаади, - отчего мне не веришь? Как я могу обмануть тебя, щебетунью-пташечку, которая всю жизнь тоскует по тучным коровам. Ты должна их получить, Кати, и сны твоих братьев и сестер сбудутся — клянусь тебе!

Кати села на прежнее место, улыбнулась и застенчиво сказала:

- Я и не сомневаюсь, Тоомас, просто такое странное опасение закралось в душу, что ж поделать. А теперь иди, я и правда проголодалась, и я дождусь тебя!

Довольно быстро  Нипернаади вернулся с полными руками. Один бог знает, где он раздобыл или украл все это добро. Когда он распутал свой узел, чего там только не оказалось: хлеб, мясо, молоко, санная полость и еще много другого.

- Тут прокормиться ничего не стоит, - весело тараторил он, - назовешь свое имя, и деревенские ни в чем тебе не откажут. Я даже разузнал дорогу к своему хутору, те леса и правда мои, как я мог еще в этом сомневаться. Ешь, Кати, еще одну ночь поспишь в чистом поле, а завтра к утру доберемся до дому. Тут на хуторе мне сказали, что идти-то всего километров пять. Я тебя хоть на руках донесу.

И когда Кати поела. Тоомас сделал ей постель из двух снопов, укрыл ее полостью, а сам сел рядом. Девушка мигом закрыла глаза: устала от долгой дороги. А  санная полость сидел, сидел и вздыхал, но к еде даже не притронулся. Прислонившись к стогу, он смотрел, как падают в осенней ночи звезды, и вздыхал. В холодной синеве белел Млечный Путь, оттуда, словно искры, выпархивали звезды. То одна, то другая летела через все небо, и за ней тянулся длинный огневой след.

«Курлы! курлы!» - раздавалось в осенней тишине. Словно облачка дыма пролетали над лесом и пропадали в синеве ночного неба. Было до странности тихо и покойно,  Нипернаади слышал, как опадали в стогах тяжелые зерна ржи — будто стучали дождевые капли. Кое-где уже забелел туман, и низины словно дымом затянуло белыми облачками тумана. Близилась ночь, но где-то вдали еще гудела молотилка.

«О господи, - вздыхал про себя  Нипернаади, - куда я веду эту девушку, эту щебетунью-пташечку со сбитыми ногами? Ни хутора у меня нет, ни скотины, нет даже крошечной избушки, и деньги все вышли, до последнего медяка. Сколько еще вести эту девушку неведомой дорогой, все обманывая, все обещая? Третий день она плетется за мной, покорно, как собачка, но глаза ее сияют, ,два она заговорит о коровах и лошадях».

Бог мой, в минутном порыве, когда они не захотели больше принимать его дары, он назвался богатым хозяином и озорничая выпалил два-три ничего не значащих слова об это девушке, и с той минуты словно подлил масла в огонь. С той самой минуты Кати во сне и наяву бредила только хутором и скотиной, пристала к нему как репей. Он и хотел было признаться, что нет у него хутора, а их уже благословили и любезно вытолкали из избушки и пожелали счастливого пути. Счастливого пути — а куда?