Читаем без скачивания Рыбацкие страсти и Встречи - Николай Михайлович Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–
Петрович, ты случайно не читал Чехова? – перебил я рассказчика. – Это ведь ему принадлежит знаменитая фраза о земле: «Посади в нее оглоблю – вырастет тарантас».
– Читал, читал. Но у классика ничего не говорится о хвосте. У меня, как видишь, дело пошло дальше. И я верю: оно бы непременно победно завершилось, если бы меня не застигла за этим экспериментом перестройка. Пришел Горбачев, и все на моем огороде поблекло, как от раннего заморозка. Средств стало не хватать, и я вынужден был продать свой участок и даже новенький тарантас. Лошадиный хвост на память о том времени я оставил себе. Частично его уже потратил, сделав из конского волоса две малярные кисти. Не случись перестройка, была бы у меня теперь тройка с бубенцами.
Землекоп на огороде
Продолжаем разговор за чаем. На этот раз Петрович особенно разговорчив. Мой собеседник в недавнем прошлом часто отправлялся на свой знаменитый огород с посадочной площадки у Ахтубы. Там собирается многочисленное общество пенсионеров. Однажды Петрович наблюдал такую сцену.
К хвосту очереди уверенно приближалась моложавая пенсионерка в хорошем расположении духа. Она негромко напевала что-то. До Петровича донеслись слова: «Я старуха, я старуха, я старуха – дребедень. Как бы мне, такой старухе, старичка на целый день…»
В очереди заулыбались, а мужскую половину охватило робкое волнение. А знакомый Петровича Виктор неожиданно, как пионер на уроке, поднял вверх руку и громко произнес: «Я! Я согласен».
Подкатил автобус, и пенсионерка с Виктором помчались на нем в даль светлую. Петрович же остался в своей очереди у соседнего столба в волнении и с переживаниями, схожими с теми, которые испытывал в свое время Муслим Магомаев, повстречавший на проселочной дороге свадебную процессию. Любопытство этого рода не очень хорошо по своей природе, но Петровичу почему-то очень хотелось узнать, чем закончилась поездка Виктора.
Прошло месяца полтора. Петрович к своей радости увидел на той же площадке Виктора и поинтересовался по-свойски: «Не зря ли, дружок, тогда прокатился?». – «Нет, нет, не зря, – усмехнулся Виктор. – Я никому об этом не рассказывал, но коли ты так сильно переживал за меня, тебе
все по порядку доложу.
Приехали мы с Ольгой (так звали моложавую спутницу) на ее фазенду. Земли там – соток десять, не меньше. Половина вскопана и ухожена, а другая с осени засеяна рожью. Так поступают садоводы, чтобы улучшить структуру почвы и уменьшить количество сорняков. Ольга подвела меня к сарайчику, достала из него лопату, вручила ее мне и озадачила: взрыхлить к обеду эти покрытые зеленью пять соток земли. Сама же скрылась в домике, сказав, что займется приготовлением обеда. Грешным делом, в голове мелькнула мысль: а не спастись ли от такой напасти бегством? Но я пристыдил себя: как можно, ведь я мужчина и к тому же добровольно согласился провести с подругой этот денек. Начал копать. Работа продвигалась медленно – грунт был твердым, как хорошо укатанная дорога. Одолев четверть площади, почувствовал усталость, и вдруг черенок лопаты треснул и переломился. Мгновенное облегчение опустилось мне на плечи: по уважительной причине работа закончилась и приближались более интересные занятия…
Я позвал хозяйку и доложил с напускным сожалением, что копать больше нечем. Ольга же, не моргнув глазом, быстро шмыгнула в сарай и вынесла мне другую лопату с дубовым черенком толщиной в тележную оглоблю. Утешить меня было нечем и некому. Я продолжал копать, вспоминая героя «Поднятой целины» Давыдова, который утверждал: «Умру, но сделаю». В моей голове эти ободряющие слова почему-то переиначивались: «Умру, а дальше уже ничего не сделаю». И все же, превозмогая себя, я дошел до границы участка и там победно воткнул лопату в землю, словно водрузив знамя.
Хозяйка поманила меня в домик. Войдя внутрь, я заметил хорошо накрытый стол, на нем дымящийся паром самовар, богатую закуску, две рюмочки и маленькую бутылочку горячительного. Уселись, разлили по рюмкам. Я приготовился сказать красивый тост и в этот момент заметил, что входная дверь качнулась, будто от ветра. Но это был не ветер – на пороге стоял добрый молодец, ее муж…
Он во многом походил на Илью Муромца. Не говоря ни слова, Муромец стремительно приближался ко мне, видимо, с целью «знакомства». При знакомстве он ласково «погладил» меня сначала правой рукой, потом левой. Я не помню, как вылетел из домика и, не разбирая дороги, лесом и полем почесал в город.
Но съездил все же не зря. Я приобрел бесценный опыт, который позволяет мне сказать: «Мужики, не клюйте ни на какую наживку. Слишком больно она колется».
Как Петрович собирает грибы
В осеннее ненастье Петрович завел разговор о грибах. С особым пристрастием он почему-то рассказывал об опятах. Наверное, из-за того, что с ними он познакомился раньше остальных грибов, еще в детстве. А судьба выдала ему детство сиротское: отец погиб на фронте в 1942 году, а мать, простудившись на тяжелой колхозной работе, умерла в 1952-м, когда Петровичу исполнилось только 10 лет. Его и сестренку Валю поднимала и всеми силами старалась вывести в люди бабушка Акулина – мать отца. С превеликим трудом она держала корову – деревенскую кормилицу. В связи с этим летом приходилось пасти на выгоне по очереди стадо.
После затяжных дождей на холмах и в суходолах трава росла быстро, и под ее покровом на земле развивалась грибница: вырастали мелкие грибы – луговые опята. Петрович ласково называет их «луговичками». Послевоенное время было скудное, не хлебосольное.
