Читаем без скачивания История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers) - Марион Мелвиль

Епископ не стесняется в выражениях; он клеймит спесь, скупость и сладострастие, прибегая к физиологическим метафорам, связанными с чревом и внутренностями. Пусть тамплиеры не подражают ни повадкам двух петухов на одном птичьем дворе, дерущихся только потому, что никак не могут выносить друг друга, ни повадкам совы, которая упивается слабостями других. Пусть они не презирают немощных братьев или низкорожденных, «ибо бахвальство проистекает от тщеславия — даже у доблестных рыцарей, каковыми вы являетесь. Не только победа, но и храбрость идет от Бога. Два гордеца не поскачут в одном седле», — Витри здесь раскрывает истинный смысл изображения на печати ордена Храма с двумя рыцарями, сидящими на одном боевом коне, — символ не бедности, а смирения.[419]

Наконец, епископ Акры доходит до сути своей речи: «Я вижу среди вас некоторых — чего нельзя признать без боли, — еще вмешивающихся в мирские дела по своем вступлении в воинство Христово, старательно возводящих стены (murs), но пренебрегающих нравственностью (moeurs) (Замок Паломника был построен в 1217 г.). Ссылаясь на пользу Дома, они стараются быть приятными богачам и замужним дамам и, вопреки заповедям Господа своего, жаждут чужого достояния, обременяя других тяжбами <…> Пусть остерегаются они — те, кто притесняет прелатов, отбирая их десятины и права, и кто стал бичом церкви, злоупотребляя своими привилегиями (все те же злополучные десятины!). Воистину, ничтожен тот, кто печется больше о своем коне, нежели о Христе!» Епископ с недоверием относится также и к крайней значимости, придаваемой тамплиерами правосудию Дома. «Не следует, чтобы миряне присваивали функции священников, налагали покаяния или допускали освобождение от них. Ибо им не доверены ни ключи, ни власть вязать и отпускать грехи».{62}

Чтобы заставить воспринять свои внушения, Жак де Витри рассказывает истории. И поскольку он обладал даром говорить со своими слушателями о том, что ближе всего их сердцу, все его анекдоты рассказывают о всадниках и их лошадях. Прежде всего «Скачок тамплиера», рассказ о брате-рыцаре, который в день сражения говорит своему скакуну: «Мой конь, мой добрый товарищ, я провел много добрых дней, скача на твоей спине, но этот день превзойдет все другие, ибо сегодня ты понесешь меня в Рай». Рай, где, возможно, найдется место и для доброго коня.

Есть еще милый рассказ о «Брате Хлеб с Водой»:

Некогда жили некоторые братья-рыцари вашего Дома, столь ревностные в постах и самоистязаниях, что просто падали перед сарацинами из-за своей телесной слабости. Я слыхал, как рассказывали об одном из них, рыцаре очень благочестивом, но совершенно не доблестном, который свалился со своего коня при первом же ударе копья, получив его в стычке с язычниками. Один из его братьев посадил его вновь в седло, с великой опасностью для самого себя, и наш рыцарь бросился на сарацин, которые его снова выбили из седла. Тогда второй, два раза подняв его и спасши, сказал: «Сеньор Хлеб с Водой, отныне поберегитесь, ибо если вы еще свалитесь, поднимать вас буду не я!»

Наконец, — таинственная легенда о слепом всаднике, сидящем на белом коне и преследуемом своим двойником на совершенно такой же лошади, от которого он ускользает, «только перейдя воду». Витри пользуется ею в аллегорическом смысле, но из каких мифологических глубин она происходит?

Среди прочего, епископ Акры упоминает комического персонажа некоего фаблио — «Мэтра Корбо, взобравшегося на дерево» — единственно затем, дабы увещать: «Не доверяйтесь ни еретикам, ни льстецам, ни сарацинам, ни бедуинам; не водитесь с ними, не открываете им свои секреты, но всякую свою надежду обратите к Иисусу Христу».

Жак де Витри проповедовал на ясной латыни, понятной даже людям малограмотным, его слушатели разумели смысл без особого труда. Тамплиеры были достаточно образованны, особенно в XIII в. Впрочем, Витри и сам говорит об этом:

Пускай командоры ваших Домов имеют попечение над братьями, более преуспевшими в теологических школах, нежели просвещенными в мирских знаниях <…> ибо вы нуждаетесь в образованных и достаточно наставленных в Законе Божьем капелланах и их приорах.

Однако по статутам видно, что тамплиеры не придавали большого значения своим капелланам. Руководство Домом оставалось целиком в руках светских братьев.

Один из магистров ордена Храма — Роберт де Сабле, друг Ричарда Львиное Сердце — до того, как стать тамплиером, был поэтом, во всяком случае слагал стихи. По правде, его жалоба «Ныне воспеть…» пестрит общими местами, которые изобильно перетасовывали труверы, но вторая строфа действительно хороша:

Увы, сказал я в своем безрассудстве,Мне вполне ведомо сие великое разочарование.Но сердце мое охватила страстьБыть легким и летучим.Ах, Дама! Я раскаиваюсь,Но истекает время, чтобы взывать о милосердии,Тому, кто ждал, сколько мог.Потому и заслужил я смерть.

Жан Ренар цитирует Сабле в своем «Романе о Розе»[420], произведении, текст которого пересыпан песнями, их Жан примешивает к своему рассказу, то называя авторов, то лишь приводя несколько строк неизвестного поэта, поистине незабываемых:

Рено и его подруга скачут рядом,Скачут всю ночь до светлого дня,А мне уже не испытать радость любви к вам.

Гио де Провен, другой трубадур, ставший монахом, — на сей раз в Клюни, — немалую часть своего труда «Библия» посвящает ордену Храма, который он знал довольно близко.[421] Из его поэмы — длинной проповеди в стихах, рассказывающей о нравах клириков того времени, — становится ясно, что автор присутствовал при помазании на царство Генриха, сына императора Фридриха Барбароссы, в Майнце в 1181 г. Потом Гио в течение четырех месяцев был монахом в Клерво, затем сменил орден и обосновался в Клюни. Он сообщает, что совершил паломничество в Иерусалим и кое-что смыслит в навигации, описывает, как пользоваться компасом. «Библия» Гио де Провена начинается с довольно нелепого перечисления древних философов.

Таковы их главные имена:Терад (Теофраст) был там, и Платон,И Сенека, и Аристотель,Вергилий к ним принадлежал, и Отон,Древний Клио, и Сократ,И Лукан, и Диоген, и т. д.

Ничем иным они занимались, как тем, что говорили благое и исправляли дурные пороки: те, кто памятует их наставления, никогда не попадут впросак.

Потом Гио переходит к похвале умершим сеньорам:

<…>Слишком презрен и подл (этот) век.Истинно, хотелось бы мне умереть,Как вспомню баронов,С их деяниями и их именами,Которые все уже мертвы.

Следует длинный перечень имен, «на кои снег выпал недавно», — подводящий автора к главному его предмету — порицанию нынешних времен, начиная с Папы.

<…>Рим/ Рим,Много еще перебьешь ты людей!

Не помилованы и архиепископы, епископы, каноники белые и черные — «Те, кто приводит мир в отчаянье». Гио жалуется затем на «черных монахов» (бенедиктинцев) и их аббатов, хотя сам был братом в Клюни.

Минуло более двенадцати лет,Как был я облачен в черные одежды.

По поводу четырех месяцев у цистерцианцев в Клерво:

Это вовсе не было слишком чрезмерным злом,Я уехал оттуда совершенно свободно,

хотя по его словам, ни один орден не был ни «менее братским», ни более склонен к «лицемерию и нашептываниям». Он находил, что цистерцианцы слишком увлечены хозяйством, вплоть до того, что строили свинарники на своих кладбищах и держали ослиц в монашеских покоях.

Монахи Шартрезы{63} не заслужили большего. Они выказали себя слишком суровыми. «Я не люблю орден, которому недостает милосердия», — пишет Гио де Провен, хотя и не приписывает при этом ничего скандального последователям св. Бруно.

Орден Великой Горы{64} ему нравится, за исключением того, что монахи много едят и слишком заняты собой.

Крепкие соусы и перченое жаркоеОни любили всегда.Ночью, когда они должны спать,Они умываются и укладывают волосы,И расчесывают свои бороды,И, (разделив) на три части, перевязывают,Чтобы они были красивыми и блестящими <…>Затем Гио казнит «белых каноников».{65}Их безрассудство слишком дает знать о себе,К ним не приходит большое состояние <…>

Но к монахам св. Августина{66} и к регулярным каноникам он менее жесток. Возвращаясь к клюнийцам, моралист одобряет суровость их устава: