Читаем без скачивания Кровавый корсар - Аарон Дембски-Боуден

Несколько торговцев приветствовали его кивками, кое-кто — косыми взглядами, но большинство — улыбками. Огромный зал кипел активностью. Новое оборудование и инструменты разлетались в ту же секунду, как их контрабандой протаскивали на борт со Зрачка Бездны. Рядом с некоторыми прилавками топтались бандитского вида телохранители, стерегущие ценный товар. Раб заломил бровь, проходя мимо стола, заваленного награбленным оружием Имперской Гвардии, — там был даже цепной меч, переделанный под человеческую руку. Однако его взгляд привлекло другое.

Септимус указал на массивную, длинную лазерную винтовку. Ее ствол и приклад были отлиты из тусклого, ничем не украшенного металла. Царапины и пятна окалины на оружии остались как после старых боев, так и после недавнего осквернения, — видимо, кто-то убрал символ имперской аквилы.

— Вулуша? — спросил раб пожилого торговца в рваной униформе легиона. — Вулуша сетришан?

Человек ответил профессионально-фальшивой улыбкой и назвал меновую цену.

Улыбка Септимуса была не менее притворной.

— Ничего себе цена! Это всего лишь винтовка, друг мой. Не жена.

Торговец взял с прилавка цепной меч. Раздувшиеся в костяшках пальцы старика обхватили рукоять так неумело, что в настоящем бою его бы разоружили за долю секунды. Человек несколько раз неуклюже взмахнул мечом.

— У меня больше товара, чем у других. Как насчет этого клинка? Лучше, чем тот тесак, что примотан у тебя к голени, правда? И погляди, какой у него превосходный баланс. Видишь? Когда-то этот меч принадлежал герою.

— Это цепной меч, Мелаш. Ни один цепной меч не может похвастаться превосходным балансом. Они вообще не сбалансированы.

— Зачем ты пришел сюда и угрожаешь мне?

— Потому что я хочу эту винтовку.

Мелаш провел языком по язве на губе.

— Хорошо. Но винтовка тоже принадлежала герою. Ты знаешь, что я никогда бы не стал тебе врать.

— И снова мимо.

Септимус постучал ногтем по стершемуся инвентарному номеру Муниторума на ложе винтовки.

— По-моему, это гвардейское оружие стандартного образца. Что еще ты скажешь, старик? Что тебе надо кормить семью?

Торговец вздохнул.

— Твои слова глубоко меня задевают.

— Не сомневаюсь.

Септимус посторонился, пропуская плотную группку рабов. Черный Рынок казался оживленным как никогда. Находиться в центре такой толпы было почти утомительно, словно на настоящем ночном рынке крупного города. Факелы освещали десятки незнакомых лиц.

— Просто продай мне эту несчастную винтовку, Мелаш. Что ты хочешь взамен?

Старик пожевал нижнюю губу.

— Можешь достать аккумуляторы? Мне нужны батарейки, Септимус. Все притаскивают на борт фонари, но запасы батареек кончатся через пару недель после того, как мы отправимся в путь. И кофеин. Сможешь принести мне кофеиновый порошок со станции?

Септимус окинул его пристальным взглядом.

— А теперь скажи мне, чего ты действительно хочешь. Не стоит вилять, даже если думаешь, что я откажусь.

Старик улыбнулся — более искренне, но в то же время смущенно.

— Поработаешь на меня?

Септимус вскинул бровь. Его аугметический глаз защелкал и зажужжал, пытаясь повторить выражение настоящего.

— Продолжай.

Мелаш почесал плешь.

— Есть проблемы с одной бандой на нижних палубах. Ребята Хокроя — недавно появившаяся группировка с Ганга. Они новички и еще не успели усвоить наши законы. Они кое-что у меня украли. Немного, но многого у меня и не было. Монеты, пистолеты, пару украшений моей жены… Она мертва. Погибла во время нападения Ангелов, но… Мне бы хотелось вернуть все это, если ты можешь такое устроить.

Септимус протянул руку. Мелаш сплюнул на ладонь и взял его ладонь, намереваясь пожать.

— Это значит — дай мне винтовку, Мелаш.

— Ох! Да, понимаю.

Человек вытер руку о форменные штаны. Септимус, брезгливо поморщившись, сделал то же самое.

— Очаровательно, — пробормотал он. — Ремень ты украл вместе с винтовкой?

— Ремень?

— Да, ремень, чтобы носить ее на плече.

— Ремень, ты посмотри-ка. Я не имперский склад, мальчик мой.

Торговец вручил ему лазвинтовку.

— Между прочим, ее надо зарядить. Я пока не заряжал аккумулятор. Доброй охоты тебе там, внизу.

Септимус снова смешался с толпой. Он прошел мимо прилавка Аркии. Лавочка вдовца, когда-то самое оживленное место на Черном Рынке, теперь превратилась в глаз бури: зона полнейшего спокойствия в бушующем вокруг хаосе.

Раб остановился у пустого прилавка.

— Где Аркия? — спросил он у стоявшей рядом женщины.

— Септимус.

Женщина приветствовала оружейника застенчивой улыбкой. Несмотря на то что по возрасту торговка годилась ему в бабушки, она подняла руку и поправила спутанные седые волосы.

— Разве ты не слышал? Аркия покинул нас.

— Покинул?

Пару секунд он всматривался в толпу.

— Он переселился на станцию? Или ушел вглубь корабля?

— Он… — Старуха заколебалась, заметив винтовку в его руках. — Аркию убили через несколько ночей после того, как господин из легиона явился сюда и отчитал его.

— Прошло уже много недель. Никто мне не сказал.

Торговка смущенно пожала плечами.

— Ты был занят, Септимус. Ухлестывал за навигатором и собирал урожай для легиона, как я слышала. Дети и матери… Скольких ты привел на борт? Когда их выпустят из рабских загонов?

Оружейник отмахнулся от вопроса.

— Расскажи мне об Аркии.

Старуха скривилась, словно ледяной воздух коснулся одного из ее гниющих зубов.

— Когда сюда пришел господин из легиона, Аркия стал изгоем. Люди думали, что подойти к нему — дурной знак, что это может навлечь и на них недовольство легиона. Потом дела пошли еще хуже. Он начал утверждать, что снова видел свою дочь: будто бы она пробегала в коридорах за Черным Рынком. После этого он остался совсем один. Через неделю мы нашли его тело.

Женщина не пыталась скрыть от собеседника свои чувства и горечь в выцветших глазах. Убийства были обычным делом среди смертной команды «Завета» и случались с такой регулярностью, что затмевали уровень преступности в любом имперском городе-улье. На избитых до смерти и зарезанных натыкались так часто, что большинство при подобной находке и глазом бы не моргнули — если, конечно, это не был кто-то из их близких. Однако Аркию здесь знали все, пусть только благодаря его дочери.

— Как он умер? Какие следы нашли на теле?

— Ему выпустили кишки. Мы обнаружили его сидящим у стены в одном из зернохранилищ. Глаза были открыты, рот закрыт, в руке — одно из тех украшений, что он сплетал из волос своей дочери. Его внутренности вывалились наружу — на колени и на пол вокруг.

Узас. Мысль пришла непрошеной, и Септимус не дал ей сорваться с языка. Старухе, однако, слова были ни к чему. Женщина все прочла в его глазах.

— Ты знаешь, кто это сделал. — Торговка уставилась на него. — Разве нет, Септимус? Вероятно, один из воинов легиона. Может быть, даже твой господин.

Он пожал плечами, делая вид, что не понимает.

— Талос содрал бы с него кожу и повесил труп на Черном Рынке, как и обещал. Ты должна знать — он поступал так раньше. Если Аркию убил кто-то из легиона, это был другой.

Узас.

Это мог быть любой из них, но имя прилипло, как пиявка, с той секунды, как пришло ему на ум. Узас.

— Мне надо идти. — Септимус вымученно улыбнулся. — Благодарю тебя, Шалла.

Он не считал себя убийцей, но боги по обе стороны этой войны были свидетелями, что ему пришлось убивать не раз. Долг звал на бой, и его призывы зачастую сопровождались вонью фуцелина и грохотом винтовочных выстрелов в тесных залах или хрустом врубающегося в плоть мачете. Каждый раз, когда Септимус вспоминал сопротивление входящего в тело и натыкающегося на кость клинка, по пальцам его правой руки пробегала неприятная дрожь. Он был всего лишь человеком, и отрубить руку противника удавалось иногда только со второй или третьей попытки — особенно если противник при этом пытался вцепиться ему в глотку.

Но все же Септимус не считал себя убийцей. Не истинным убийцей.

Вдобавок к этой иллюзии, за которую он цеплялся с таким усердием, словно искал в ней защиты, оружейник гордился тем, что никогда не наслаждался убийством. Пока, по крайней мере. Большинство из тех, кто погиб от его руки за последнее десятилетие, заслужили подобную участь — просто потому, что сражались на стороне противника.

Он мог даже успокоить свою совесть, когда дело касалось последних похищений. Он говорил себе — и своим жертвам, — что на борту «Завета» их ждет неизмеримо лучшая жизнь, чем в забытой богами корсарской дыре, откуда он их уводил.

Но тут было другое. И беда заключалась даже не в том, что он заранее замышлял убийство. Почему-то вся эта сделка, начиная с его согласия и кончая осуществлением замысла, вызывала в нем внутреннюю дрожь.