Читаем без скачивания Волшебник - Колм Тойбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они приняли приглашение. Томас держался насупленно и строго, а молодежь вокруг веселилась и дурачилась, называя мужчин женскими именами, а женщин – мужскими и отпуская шутки на грани приличия. Катя толкнула его под локоть, показывая на Клауса, который почти засыпал, а какая-то разодетая девушка приглашала его танцевать. Та же девушка позже поведала Томасу и Кате, что Памела Ведекинд, одолеваемая ревностью, на свадьбу не пришла.
– На медовый месяц они уедут в отель на Боденском озере, где Эрика с Памелой некогда провели любовный уик-энд, – сообщила она. – Грюндгенс в порыве ревности разорвал свадебное платье Эрики. А она даже не расстроилась, только рассмеялась, потому что платье ей не нравилось, и это задело его еще сильнее. В отеле Памела была в мужском костюме, назвавшись герром Ведекиндом, и мы думаем, что Эрика собирается зарегистрироваться там же под именем герра Манна, если Грюндгенс ей разрешит. Он бывает порой таким нудным.
Поскольку Эрика переехала к мужу, Клаус остался в родительском доме в Мюнхене. Весь день он предавался праздности, однако за ужином начинал фонтанировать идеями. Порой Томасу казалось, что он обращается к видимой только ему Эрике. Работа с Грюндгенсом в театре разочаровала троих остальных. В жизни Грюндгенс не блистал умом, к тому же прочел слишком мало книг. В нем не было искры, не было любопытства. Клаус, Эрика и Памела не могли дождаться конца представления, чтобы закатить дружеский ужин. Грюндгенс, как только гасли огни рампы, словно съеживался и за ужином не блистал, а если они засиживались допоздна, становился и вовсе невыносим. Однако на сцене он творил чудеса. Это было необъяснимо, почти тревожно, говорил Клаус.
Томаса поражало, что писательство в сравнении с иными, куда более веселыми занятиями казалось его сыну довольно унылым делом. Клаус обожал выходы в свет, вечеринки, новые знакомства и путешествия. Его не влекло в то мрачное, скрытое место, где замысел извлекался на свет в результате почти алхимического процесса. Писал он быстро. Однако Томас видел, что, несмотря на одаренность, Клаус не был художником. Что с ним будет, когда он повзрослеет, спрашивал себя Томас.
Клаус предупреждал, что замужество Эрики будет катастрофой от начала до конца. Он рассказал, что, когда они вместе с Грюндгенсом обедали в Берлине, тот вытащил журнал с фотографией Клауса, Эрики и Памелы Ведекинд на обложке и напомнил присутствующим, что изначально на снимке их было четверо. Однако редактор, посчитав Грюндгенса недостаточно знаменитым, решил его замазать. Само собой, заявил Грюндгенс, они трое – великие актеры, а он никто. Тогда как на самом деле они – всего лишь избалованные дети знаменитого писателя.
Весь вечер им пришлось выслушивать его жалобы. К тому времени Эрика успела устать от замашек мужа, который хотел, чтобы ее отец представил его управляющим различными театрами. Грюндгенсу было мало актерской карьеры, теперь он хотел собственный театр.
– Когда Эрика вернется домой, она поймет, что совершила ошибку, выйдя замуж за этого человека, – сказал Клаус. – И нам всем придется о ней заботиться.
Томас не следил за новостями об Адольфе Гитлере. В Мюнхене всегда хватало оригиналов и фанатиков, что левых, что правых. О Гитлере заговорили, когда его посадили в тюрьму и когда стали ходить слухи, что его намереваются выпустить и депортировать в Австрию. На декабрьских выборах 1924 года его партия получила три процента голосов.
Томас воспринял поражение Германии как завершение некоего этапа. Забросив размышления об особой немецкой душе, он старался избегать подобных образов в речах и мыслях. Чем больше времени он уделял своему роману, тем яснее понимал, что к собственному наследию следует относиться умозрительно и с иронией.
Когда Генрих с Мими пришли к ним на обед, Томас знал, что Генрих с порога провозгласит Гитлера опасным безумцем. В газетах начали появляться фотоснимки Гитлера, выступающего перед толпой.
– У него в лице есть что-то отвратительное, – сказал Томас.
– У них у всех такие лица, – заметила Мими.
– Деньги потеряли ценность, – сказал Генрих. – И большинство немцев не в состоянии с этим смириться. Они будут слушать любого, кто начнет визжать перед толпой.
– Да никто его не слушает, – возразил Томас. – Его так называемый путч закончился крахом. Очередной демагог-неудачник.
– А что ты думаешь, Катя? – спросила Мими.
– Я хочу, чтобы этот Гитлер оставил нас в покое, – ответила Катя. – Бавария и без него отнюдь не райское место. Даже подумать страшно, на что она будет похожа с ним.
Мими сообщила им, что Лула действительно принимает морфин.
– Она вращается в кругу этих странных женщин. Они приглядывают друг за другом и заботятся, чтобы запасы не иссякали. В этот круг входит сестра моей подруги.
В следующий раз в гостях у брата Лула сидела с остекленевшим взглядом, кивая головой. Поначалу ее речь была неразборчивой, но неожиданно, вероятно осознав, где находится, она принялась болтать без умолку.
Появляясь в сопровождении дочерей, его сестра тщательно следила за соблюдением этикета. Если одной из дочерей случалось слегка ссутулиться, она немедленно получала выговор. Лула строго следовала правилам в том, что касалось прибытия и ухода, требуя, чтобы остальные придерживались принятых фраз и количества поцелуев.
Однажды она сделала замечание Голо, который слишком вольно обращался с ножом и вилкой, словно была его почтенной матушкой. Малейшее отступление от правил заставляло ее печально качать головой и сетовать на всеобщий упадок нравов.
– Вы во всем вините войну и инфляцию, – сказала она, – а я считаю, что люди сами виноваты. Это у них плохие манеры. А порой родители ведут себя хуже детей.
– Ты говоришь о моих родителях? – спросил Голо.
– Вот вам пример нынешнего упадка нравов.
Если существовала малейшая возможность, что во время ее визита дома окажутся Эрика с Клаусом, Лула отказывалась брать дочерей на Пошингерштрассе. Презрение к социальным условностям заразительно.
– В Эрике нет ничего женственного, – сказала Лула. – Как она думает жить дальше? Она выглядит как мужчина.
– Ей так нравится, – ответила Катя.
– Она подает плохой пример своим сестрам, кузинам и всем молодым женщинам.
Благодаря связям в разных социальных кругах Мюнхена Генрих узнал, что даже при жизни мужа Лула крутила романы с женатыми мужчинами. Говорили, что однажды она устроила скандал у дверей известных меблированных комнат. Поначалу Томас думал, это не более чем сплетни, которые гуляют о вдовой сестре двух известных литераторов. Люди любят перемывать кости таким, как Лула. В местах,
