Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я знаю, о чём говорит Олеша, ещё больше — я это чувствую. И я уже сказал об отсутствии бытовых деталей в самом начале этого повествования. Бытовые детали отсутствовали и на семейных снимках, недаром в штативах и ухватах, которыми удерживали головы в фотоателье, было нечто хирургическое. Я видел эти штативы, я застал их ещё — в маленьких городах, железные, похожие на приспособления унылых мазохистов. Я видел великого Дмитриева, Нордмана — серые, бежевые пейзажи Волги. Как это у них получалось, мне было совершенно непонятно. Может, дело в нынешнем недовложении йодистого серебра?
Зимний лес на старом снимке, отчётливый до боли в висках, прописанный фотографическим пёрышком, тонкой кисточкой, как лежавший там же под стеклом портрет Бакста.
Дагерротипы. Альбомы в плюше, с золотыми замочками. Девушки в блузках, высоких ботинках на шнуровке, со странными прическами и странными шляпками. Кавалеры в мундирах, с ярлычками орденов. Что-то есть странное на этих снимках — отсутствие ракурса, вечный фас серьезных лиц. Даже собаки на этих снимках сидят офицерами.
Но душу мою тревожит рассматривание и других, совсем нехудожественных снимков. На крашеных полах стоят женихи с невестами — одни постарше, другие помоложе. Сейчас уже перестали выставлять вперёд руку с часами, сообщая точное время работы фотографа. Бездомные фотографии, покинутые фотографии умирали вдали от людей. Деревенские снимки — их я видел в брошенных поселках на Севере. Впрочем, их полно и в Центральной России.
Эти фотографии переворачивает ветер, а лица на них повторяются, повторяются фигуры — в пиджаках, платьях, давнишней военной форме, военной форме нового образца и снова в пиджаках. В городах они другие. Дедушки, протянувшие руки к своим внукам, те, застывшие на подворачивающихся ножках, школьные стриженые головки, белая рубашка с тёмной кляксой пионерского галстука, размытые туристические свидетельства с наползающим носом байдарки.
В моём шкафу лежит коробка с сотнями метров ничейных старых плёнок. На них — мой отец, мать, я сам. Какие-то дома, стоящие, наверное, и поныне — в разных городах, и уже умершие дома. Выловленные рыбы. Кот, собака — чужая случайная живность. Там сотни лиц, и никто уже не узнает, кто они. Шестидесятые годы, семидесятые — это любительская история. Появился профиль и анфас, но главное тут — стол. Люди, вошедшие в неё, эту историю, как правило, сидят за столами. Рюмка в руке, наколот грибок… Нет, снимались и у случайных подъездов, загсов, институтских дверей. Но за столом — непременно. Фотографии моей юности — застольные.
Все они без рамок, но пока иные, чем гатчинская фотография довоенного времени. На них ещё не лёг налёт воспоминаний, и, к тому же, фотографий стало больше в мире — как людей и денег. Застывшее в результате химической реакции движение на гатчинской улице не ограничено рамкой. Оно даже не ограничено временем. Его время длится — там, в тонком слое древней коллоидной эмульсии, среди кристаллов галогенного серебра, всех этих AgBr и AgCl, среди тех процессов, которые там продолжают длиться, как во всяком коллоиде. Географические координаты этого пространства утеряны, есть только длина, ширина и почти полное отсутствие высоты.
В нём предвоенное — безголовая собака продолжает двигаться, занавеска на окне отгибается ветром, а мальчик в шляпке высовывает язык.
Извините, если кого обидел.
15 августа 2005
История про клюкву
Решил сделать что-нибудь полезное людям, но внезапно обнаружил в шкафу бутылку клюквенной настойки. Как жить? И как писать тогда?
Поглядел в info — я написал 30,103 комментариев. Тридцать тысяч комментариев! А-фи-геть! И ещё несколько тысяч в стёртых журналах! И ещё — удалённых врагами!
Две книжки по двадцать пять листов мог бы написать за это время. Нет, хоть и пойло, это ваша клюковка, а придётся.
Извините, если кого обидел.
15 августа 2005
История про Украину
Хотел я сейчас записать кое-что про Украину и всякие оранжевые дела, да одумался. Выпил коньяку, да пожалуй, теперь в лабаз за луком пойду.
Извините, если кого обидел.
16 августа 2005
История про Кадырова
Смешно даже спрашивать, кто сделал памятник Кадырову, что 23 августа откроют в Грозном.
В общем, так ему и надо.
Зато мне понравилось, как на открытии школы в Грозном (школа, кстати, № 23) сказал Нефтяной Человек — "Мы прекрасно знаем, что человек с рублём сильнее человека с ружьём". Этим он всё прекрасно объяснил, да.
Извините, если кого обидел.
16 августа 2005
История про комментарии
Я уже рассказывал, что успел тут написать тридцать тысяч комментариев, и получить на две тысячи больше (это, видимо, комментарии внутри моего журнала — тех людей, что беседовали друг с другом).
Я только что жаловался, что этих комментариев хватило бы по объёму на две-три книжки. Но теперь я скажу больше — это несколько тысяч конспектов романов.
Вот глядите:
— Тусовка тоже ничего себе — меня только удивило большое количество неразобранных мужчин. Жалко только, что подарки потерялись. А про остальные наблюденния, и особенно про анкету, я ещё напишу.
— Затаив дыханье читаем…
— Я догадываюсь кто это. Но не буду называть этого имени, да. Ведь она — жена Вольдеморта.
— Хуёво, надо сказать. Опух я..
— Это ещё раз напоминает нам, как разнообразен и широк окружающий нас мир. Он неисчерпаем, как атом. Или даже электрон.
— Я вообще агностик. Это я так предупреждаю, на всякий случай.
— Я ничего не говорил по поводу крысы. Это вы меня с кем-то путаете. Я также против клонирования чёрта. Я настаиваю на подлинности — у меня есть свидетели.
— Еб-ля! Еб-ля! Еб-ля! Е-бля!
— Хорошо. Я подумаю.
— Н-ну, для меня-то это академический интерес… Но ведь бригада Стаханова, напомню, состояла из тридцати человек.
— Ну да. А здесь — всего двенадцать. И все — женщины.
— Нет, это я к тому, что если, что подтаскивать, а уголёк оттаскивать…
— Да ладно. Они ж не уголёк, сами подтащатся. А я, в свою очередь, не Стаханов.
— Да?! А чё за заявки на ударную вахту тогда? Шахтёрская братва волнуется.
— Тогда используй Суворовский Принцип.
— Это какой
