Читаем без скачивания Босой - Захария Станку

Аистята – как цыплята, утята или гусята – вылупляются из яиц. Теленок рождается у коровы. Козленок – у козы. Ягненок – у овцы. А ребенок – у своей матери. Потому женщины и плачут, когда он родится. Мой братец уставился на меня как дурак. Ничего не понимает. Городской – что с него взять…

Мы засыпаем. Спим. Просыпаемся…

Три дня мучилась мама. И три ночи! Отец беспомощно мнет в руках кэчулу…

На обед, на ужин и на завтрак одна и та же еда – тюря…

Женщины приходили, уходили, снова возвращались. Приходили откуда-то из других сел.

Настало утро четвертого дня…

Ой, маму смерть заберет!..

– Не заберет…

Мы сидим – кто на завалинке, кто под окнами, кто у двери – и слушаем.

У мамы родился мальчик. Мы кучей вваливаемся в комнату – взглянуть на братца. Он жирный, толстый, с огромной головой. Тетушка Стана хватает его, мокренького, и целует в лобик. На губах у нее остается липкое пятно…

– Погодь, теперь мы его окрестим. Назовем его, как моего сына, Штефаном…

Кто тут станет возражать?

На маму уже никто не смотрит. Лицо у нее белое как бумага. Вытянувшись во весь рост, похудевшая, истерзанная, она лежит на постели, укрытая шерстяным одеялом. Наверно, спит. К ней подходит отец. Целует в щеку. Мать приоткрывает глаза. Улыбается:

– Досталось мне…

За время, проведенное у нас, Погодь обскребла ножом и объела наш очаг. Съела и четверть печурки… Пусть ест, коли по вкусу… Печь снова слепим. А печурку заменим. Есть еще одна под нарами…

Мама все еще лежит больная, у нее разошлись кости. Она не может спуститься с кровати. Не может поднести ко рту кружку с водой. Когда ей все же нужно приподняться, мы поддерживаем ее за спину и помогаем…

– Где у тебя болит, мам?

– Нигде не болит. Сердце устало.

И она показывает рукой на живот, где едва найдется место для нескольких ложек бульона. Углубившуюся впадину живота заложили комом тряпья. Глаза потухли, ввалились. Груди обмякли, обвисли – опустевший, иссохший родник. Видны все ребра – пересчитать можно.

Отец позвал доктора Ганчу.

Доктор взглянул на маму прямо с порога и ушел насвистывая. В воротах бросил отцу:

– Позаботься о досках. На гроб понадобятся. До рождества не дотянет…

Пришла зима. Скоро и рождество. Наступило и прошло. Вот и Новый год. И крещение. На рождество мы ходили по селу колядовать. Под Новый год поздравляли соседей. Я собрал деньжат и накупил в лавке сластей. На крещенье мы чуть не замерзли у колодца, где шла служба. Мой брат Ион пришел к колодцу с лошадьми – решил участвовать в скачках вместе с другими парнями из нашего села. У лошадей в гриву и хвост вплетены сухие веточки базилика.

Освятили воду, жандармы разрядили в воздух ружья.

Люди целыми охапками швыряют базилик в колодец. И в бутылях со святой водой плавают листочки базилика.

На крещенье и в селе, и в полях, и в лесу – всюду пахнет базиликом, базиликом пополам со снегом.

На конях скачут до самой станции. Парни поют. А с лошадиных морд только пена летит.

Но вот прошло крещенье, и сугробы стали таять. Близится пасха. Наступила. И уже по всему селу разносится запах цветущей вербы. Пахнет вербой, тополями и акацией. Благоухает свежая зелень.

Мама не умерла. Но ей по-прежнему неможется. Никто уже не моет нас в корыте. У отца отросла борода. Потемнели щеки. Глубоко ввалились глаза.

В поле, куда ни пойди, непременно наткнешься яа курган. И у каждого кургана свое название. Курганы распахивают и засевают. Осенью, перед самым снегом, перегоняя лошадей на водопой или на виноградники, мы замечаем, что кое-где подножия курганов разрыты заступом или ломом. Люди поверили слухам, будто под курганами захоронены клады. И раскопали несколько курганов. Денег не нашли, зато нашли копья, шпоры, шлемы, человеческие и лошадиные кости. Однако крестьяне не потеряли надежды. И все еще раскапывают и разоряют курганы. Может, счастливчикам и повезет найти в один прекрасный день спрятанные сокровища.

Один такой курган стоит в поле, что по дороге на Турну. Когда-то в давние времена в нем находили целые бурдюки, набитые дукатами, старинными золотыми и серебряными монетами. Этот курган прозвали Муравьиным.

Однажды, уже после бунта, приехал в село какой-то господин в пролетке с поднятым верхом. На лошадях были черные хомуты с бубенчиками. Господин соскочил с пролетки и потребовал, чтобы били в барабан и созывали к примарии народ. Ударили в барабан: дело было в воскресенье, люди не работали и собрались быстро. Коротенький толстячок стоял, опираясь на трость. Он сообщил, что в Турну учрежден новый банк под названием «Банк Фурника»[9]. Желающие могут получить деньги, нужно только дать расписку, указав, какая требуется сумма. В Муравьином кургане, сколько ни ищи, денег все равно не найти. Зато в «Банке Фурника» денег навалом… Господин забрался в пролетку, кучер взмахнул кнутом, и пролетка покатила вниз по Кэлмэцую разносить дальше счастливую весть.

Село взбудоражилось. Деньги нужны всякому. Загвоздка была только в одном: мало кто умел расписаться. Господин с тростью, назвавшийся Сэвеску, заявил ясно и определенно: «Деньги в банке может получить только тот, кто поставит свою подпись…»

Терзались недолго. Писарь Стэнеску взялся научить всех, кто захочет, писать свое имя.

В примарии стоит большой стол. На него положили стопку бумаги. Принесли чернильницу и несколько ручек, вставили новые перья. Усадили людей за столы. Разложили перед ними листы бумаги. Вверху писарь каждому написал его имя. И разъяснил:

– Нет нужды учить все буквы подряд. Господин Сэвеску этого не требует. Достаточно, если вы сумеете нацарапать такие знаки, чтоб они смахивали на подпись…

Крестьяне взяли ручки, обмакнули перья в чернила. И перья заскребли по бумаге. Бумага рвалась, пестрела кляксами. Нелегко писать, когда на голове кэчула. Сняли кэчулы, положили на пол. Трудно писать, когда на тебе кожух или зипун… Жарко. Все обливаются потом. Скинули кожухи, зипуны, безрукавки и уложили все на пол вместе с кэчулами. Когда рубашка застегнута на все пуговицы – тоже непросто. Пришлось расстегнуть верхние, как во время покоса. И как на покосе, засучить выше локтя рукава…

Благодаря терпению писаря мужики через несколько недель уже могли нацарапать хотя бы четвертушку своего имени, не сломав при этом перо и не заляпав бумагу.

Научившись расписываться, каждый подыскивал себе попутчика. Потом, заняв деньги у корчмаря, попа или писаря, они спешили на вокзал. Брали билет и ехали в город.

Перед зданием банка собрались бесконечные толпы народу, стояли по двое в ряд, как ополченцы. Принимал Сэвеску. Мужики подписывали вексель. Только это и требовалось – поставить подписи под двумя бумагами. С подписанными бумагами на руках мужики подходили к кассе. Кассир бросал сквозь очки взгляд на подписи, усмехался и спрашивал:

– Сколько?..

Кто просил сотню, кто две, а кое-кто даже пять сотен лей. Из банка, набив кошельки деньгами, шли в корчму. Пили, ели, распевали песни. Торговцы с главной базарной улицы хватали их за локти, затаскивали в свои лавки…

– Бери ситец жене на юбку…

– И чего ты ходишь в опорках? Идем ко мне, обую в башмаки со скрипом…

– Э, да у тебя кэчула рваная… Заходи, продам, какую одни жандармы носят…

– Входи, купишь платок для дочки…

– Не угодно пару туфель?

Мужики бродили по лавкам и только к вечеру воротились домой – с песнями, как после свадьбы. За плечами котомки, набитые товаром.

– Повезло нам с «Фурникой»…

– Дай бог здоровья господину Сэвеску…

– Денег у нас теперь, как у господ…

Наши волы были низкорослые и старые. Едва-едва тянули плуг. У телеги соскочили с колес ободья, прогнулись оси… Трудно работать в трех поместьях на старых волах, когда телега трещит по всем швам и, того и гляди, развалится в самый неподходящий момент.

Мой отец тоже решил научиться ставить подпись. Я тогда еще не ходил в школу. В доме не было ни ручки, ни чернил, ни бумаги. Все это принес однажды за пазухой мой двоюродный брат Сорян Милитару из Стэникуца… Дядя Сорян был грамотный. Отец без большого труда научился расписываться. Неделю спустя он мог уже полностью написать свое имя, даже с закрытыми глазами. Писал его и на снегу – пальцем, и летом – на земле кнутовищем.

Вместе с дядей Соряном поехал отец на ярмарку и взял деньги в «Банке Фурника». На полученную ссуду и на деньги, вырученные за старых волов, купил молодых крупных животных с широко расставленными рогами. Старую телегу разобрал и спрятал под навес. Приобрел в городе новую и у местного цыгана, Оанцэ, обил ободьями колеса. На оставшиеся деньги купил на помещичьей мельнице полмешка муки. Взял за деньги, чтобы не переплачивать летом приказчику.

Некоторое время спустя банк разве что сельским богатеям не послал открытки. Целый день почтальон разносил маленькие картонки с печатными буквами. Крестьян, получивших ссуду, теперь вызывали в банк уплатить проценты и погасить хотя бы часть долга.