Читаем без скачивания Дорога доблести - Роберт Хайнлайн

— Милорд муж…

— Да, Крохотные Ножки? — я не смотрел на неё. Я отвечал за свою сторону тропы и отчасти за сторону Стар, но кроме того, время от времени приходилось поглядывать и вверх, будто нам угрожала бомбежка, а вернее, нечто вроде коршунов-стервятников, только меньших размеров и целившихся прямо в глаза.

— Мой герой, ты действительно благороден, и ты заставил свою жену гордиться тобой.

— А? Как это? — Я думал сейчас о наиболее вероятных целях: два вида их были наземные — крупные крысы таких размеров, что вполне могли питаться котами, и дикие свиньи, примерно такой же величины, из которых нельзя было бы выкроить даже приличного сандвича с ветчиной, поскольку состояли они исключительно из толстенной шкуры и дурного характера. Мне рассказывали, что свиньи увидев вас, кидаются тут же и не раздумывая. Посему промах не рекомендуется. Лучше иметь наготове шпагу, ибо пустить вторую стрелу уже вряд ли удастся.

— Я говорю об этом парнишке Паг Изи. Вернее, о том, что ты сделал для него.

— Для него? Накормил его старыми побасенками. Товар дешевый.

— Это был истинно королевский поступок, милорд муж.

— Ерунда, Цветочек. Он ожидал услышать от меня громкие слова, и он их услышал.

— Оскар, мой возлюбленный, а можно послушной жене сказать своему мужу, что он несет чепуху и несправедлив к себе? Я ведь знала многих героев и некоторые из них были такие олухи, что их следовало бы кормить на кухне, если бы своими делами они не завоевали место за парадным столом. Но я знала лишь немногих, кто был благороден, ибо благородство души встречается куда реже героизма. Настоящее благородство легко распознается даже в тех, кто тщательно скрывает свою истинную сущность — как ты, например. Парень ожидал, поэтому ты выдал ему, но nobless oblige<Положение обязывает (лат.)> — эмоция, которую способны испытывать лишь те, кто истинно благороден.

— Что ж, возможно. Стар, ты опять слишком много болтаешь. Ты что — не думаешь, что у этих скотов есть уши?

— Извини, милорд… Уши такие хорошие, что они слышат шум шагов, разносящийся по земле, задолго до того, как услышат наши голоса. Разреши мне сказать ещё одно слово, раз уж сегодня день моей свадьбы. Если ты… Нет, не так… Когда ты галантен к какой-нибудь красотке, например, к Летве или Мьюри, черт бы побрал её красивые глазки, то это не благородство. Такое поведение вытекает, надо полагать, из гораздо более обыденных эмоций, чем noblesse oblige. Но когда ты разговариваешь с деревенским дурачком, ноги которого измазаны навозом, дыхание воняет чесноком, сам он весь пропах потом, а лицо его усеяно прыщами, и говоришь мягко, заставляя его на какое-то время почувствовать себя таким же благородным, как ты сам, пробуждая в нём стремление и надежду стать когда-нибудь равным тебе, я знаю, что это не потому, что ты решил позабавиться с этим мальчишкой.

— Ну, не знаю… Мальчишки этого возраста в некоторых кругах ценятся высоко. Если его отмыть, надушить, завить ему волосы…

— Милорд муж, а разрешается ли мне хотя бы подумать о пинке в ваше брюхо?

— За мысль обычно не предают военно-полевому суду, это единственная вещь, которая остается при нас и отобрать которую они не могут при всем желании. О’кей, я предпочитаю девочек. В этом отношении я обыкновенен, тут уж ничего не поделаешь. А что ты там говорила про Мьюри? Уж не ревнуешь ли ты, Длинноножка?

Я просто-напросто кожей почувствовал, как на её щеках выступают ямочки — чтобы увидеть, мне пришлось остановиться.

— Только в день свадьбы, милорд муж. Все остальные дни — твои. Если я застану тебя увлеченным этим видом спорта, то или сделаю вид, что не замечаю, или поздравлю с успехом, как уж получится.

— Не думаю, что ты меня поймаешь!

— А я уверена, что тебе не удастся поймать меня, милорд-разбойник, ответила она невозмутимо.

Все-таки ей досталось последнее слово, так как в эту минуту раздался звон тетивы Руфо. Он крикнул: «Попал!» — И тут мы оказались по горло в хлопотах. Эти дикие свиньи были такие страховидные, что, в сравнении с ними, наши самые безобразные выглядят красавчиками. Я убил одну стрелой, пронзившей её вонючую глотку, затем — секундой позже — вогнал сталь шпаги в бок её братишке. Стар направила меткую стрелу в свою цель, но стрела скользнула по кости, боров пошел в атаку, и я ударил его ногой в бок, так как все ещё не высвободил шпагу из туши его родича. Наконечник стрелы, попавшей ему между ребер, видимо, все же утихомирил его. Стар хладнокровно пустила новую стрелу, а я добил наглеца. Ещё одну свинью Стар прикончила шпагой, нанеся удар так, как наносит его матадор, когда наступает «момент истины». Она сделала пируэт, пропуская жертву мимо себя — уже мертвую, но не желающую признать сей факт. Битва закончилась быстро. Старина Руфо свалил без посторонней помощи троих, но получил серьезную рваную рану. У меня была царапина, а моя новобрачная оказалась целой и невредимой, в чём я поспешил убедиться, как только страсти утихли. Затем я держал вахту, пока наш хирург занимался Руфо. Потом она обратилась к моему, гораздо более легкому ранению.

— Ну как, Руфо, — спросил я, — можешь идти?

— Босс, я не останусь в этом лесу, даже если мне придется из него выбираться ползком. Надо уходить отсюда. Во всяком случае, — добавил он, глядя на гору никому не нужных свиных окороков, — в ближайшее время крысы нам не угрожают.

Я изменил порядок движения, поместив Руфо и Стар во главу колонны, а сам занял позицию в арьергарде, откуда мог прийти им на помощь в любую минуту. Арьергард вообще-то безопаснее головы колонны в обычных условиях, но здесь не тот случай. Кроме того, я дал эмоциям взять верх над расчетом: хотел лично опекать свою любимую.

Заняв это место, я чуть не окосел, одновременно пытаясь углядеть, что происходит и впереди и сзади, чтобы оказаться рядом, если Стар или Руфо окажутся в беде. К счастью, мы получили небольшую передышку, и я несколько отрезвел, припомнив главную заповедь патрульных: нельзя брать на себя работу «за того парня». И тогда отдал все внимание нашему тылу. Руфо, он хоть и стар и ранен, не сдался бы смерти, не убив врага и не доставив ему чести сопровождать себя в ад, как это и положено. Стар тоже не принадлежит к числу героинь, падающих в обморок. Я поставлю на неё сколько угодно против любого мужчины её весовой категории — с оружием или без оного, и мне очень жаль того мужика, который попытался бы изнасиловать её: он, надо думать, долго бы ещё отыскивая свои cojones<Мужские придатки (исп.)>.

Свиньи нас больше не беспокоили, но по мере приближения вечера, мы стали видеть, а чаще слышать, гигантских крыс, которые крались за нами, оставаясь практически невидимыми. Они не вступают в бой как берсерки, подобно свиньям, они выжидают удачного момента, как это вообще свойственно крысам.