Читаем без скачивания Открытие медлительности - Стен Надольный

Далее доктор Орм писал о «фатальном ускорении века» и предлагал измерять скорость отдельных индивидуумов специальными приборами, дабы иметь возможность определить, к чему данный индивид наиболее пригоден. По его мнению, все виды человеческой деятельности можно подразделить на «профессии общего восприятия» и «профессии частного восприятия». Своевременное измерение скорости позволит избежать ненужных страданий и напрасных усилий. Уже в школе можно разбить учащихся на разные отделения, классы для быстрых детей и классы для медлительных.

«Пусть быстрые будут быстрыми, а медленные медленными, каждый сообразно своей индивидуальной мере времени. Быстрых можно готовить к исполнению „профессий общего восприятия", подверженных влиянию „ускоряющегося века": они легко справятся с этим и будут превосходно служить, на благо обществу в качестве кучеров или депутатов парламента. Медленных же должно определить к исполнению „профессий частного восприятия" — к ремесленным занятиям, врачеванию или живописи. Трудясь в уединении, они прекрасно смогут улавливать постепенные перемены и взвешенно судить о результатах деятельности скорых работников и тех, что правят обществом».

Флора Рид наверняка бы уже язык проглотила от ярости, подумал Джон. Никакого тебе равноправия! Но, похоже, он поторопился с этим умозаключением, поскольку буквально несколькими строками ниже доктор Орм перешел от изложения этой своей теории ко всеобщему избирательному праву. Он предлагает, чтобы каждые четыре года население Англии или даже, быть может, только самые медлительные граждане — и женщины в том числе! — выбирали бы из числа самых надежных быстрых людей тех, кто лучше всего бы годился для управления страной, и составляли бы таким образом правительство.

«Именно медлительный человек, — аргументировал свое предложение доктор Орм, — как нельзя лучше сможет оценить за четыре года, что изменилось и насколько благотворны оказались эти изменения».

Джон долго размышлял над прочитанным, потом отодвинул труд в сторону.

— Нет! — сказал он гордо и вместе с тем с чувством некоторой печали. — Это все заумные выдумки!

Если бы учитель знал, что Джон теперь умел делать и делал, он бы написал все совсем по-другому. Раз медлительный человек, вопреки всем ожиданиям, сумел управиться с профессией, требующей быстроты, значит, он лучше других.

Он снова обратился к системе Франклина. Первые тезисы уже были занесены в штрафной журнал:

«Я капитан и никогда не допущу, чтобы кто бы то ни было, включая в первую голову меня самого, усомнился в этом. У меня своя скорость, и к этой скорости, именно потому, что она самая медленная, все остальные должны приспосабливаться. Только когда остальные научатся считаться с этим, можно чувствовать себя уверенным и рассчитывать на внимание. Я себе друг. Я отношусь серьезно к своим мыслям и ощущениям. Время, которое мне необходимо для этого, никогда не может считаться потраченным впустую. То же самое я должен внушить и другим. Нетерпение и страх по возможности игнорируются, паника строго воспрещается. В случае кораблекрушения в первую очередь необходимо спасать: КАРТЫ, ЖУРНАЛЫ НАБЛЮДЕНИЙ, А ТАКЖЕ ОТЧЕТЫ И РИСУНКИ».

Теперь он почти каждый день добавлял сюда новые предложения. Последнее гласило: «Медленная работа самая важная. Все обычные, быстрые решения принимает первый офицер».

Они возвращались в Англию на своих кое-как подлатанных кораблях и были рады тому, что вообще смогли уцелеть. Насосы работали без остановки, хуже, чем по дороге сюда.

Быть может, все это были сказки, что там, на Северном полюсе, есть открытое море. Но, не имея доказательств, Джон считал преждевременным выносить суждение.

Лондон встретил их большим ликованием. Все думали, что они и впрямь пришли с самых Сэндвичевых островов.

Бьюкен и Франклин представили сэру Джону Бэрроу из Адмиралтейства первый отчет. Бьюкен так нахваливал Джона, что тот уже не знал, куда глаза девать от смущения.

— И что теперь, мистер Бьюкен? — спросил Бэрроу. — Полагаю, вам не терпится поскорее опять отправиться на Север.

— Нельзя сказать, чтобы это было моим самым заветным желанием, — ответил Бьюкен. — Чтобы полвечности скитаться в тех краях, нужно гораздо больше любить мужское общество, чем люблю его я.

— Ну а вы, мистер Франклин?

Джон задумался над последним замечанием Бьюкена и был несколько напуган, ибо вопрос Бэрроу заключал в себе теперь еще один, скрытый смысл, требовавший дополнительного времени. Совершенно сбитый с толку, он только и сумел выдавить из себя:

— О да, конечно! Я хочу!

— Ну, что же, коли так, — сказал Бэрроу, растягивая слова и явно забавляясь, — тогда у меня на примете есть для вас уже подходящая команда.

В тот же день Джон Франклин отправился к Элеонор Порден и сделал ей предложение, заранее продуманное и четко сформулированное. Она не ожидала такого натиска, но чувствовала себя весьма польщенной. На всякий случай она для начала сменила тему и поинтересовалась, как обстоит дело с полярным магнетизмом.

— Собственно, я думала, вы мне сообщите новости, касающиеся только этого вопроса.

Но то, что Джон мог сообщить относительно магнетизма, ему самому показалось малосодержательным. Поэтому он вернулся к интересовавшему его предмету. Элеонор посмотрела на него неожиданно по-взрослому и сказала:

— Мне кажется, вы просто хотите что-то доказать.

Она решила пока «помедлить» и отклонила предложение. Джон обдумал услышанное и пришел к выводу, что такое решение нравится ему. Вечером он отправился в портовый бордель и взял себе недешевую шлюху, которая, вместо того чтобы дать Джону поскорее проявить свою доблесть, принялась допытываться у него, какая жизнь на Камчатке и каковы местные девки.

— Да знаю я, что ты там был! — наседала она. — Ясное дело, был, только рассказывать не хочешь! Упрямый, как все офицеры!

На сей раз Джон командовал экспедицией один, но только не в качестве капитана судна, потому что экспедиция была сухопутной. Вместе с ним в путешествие отправились врач д-р Ричардсон, мичманы Бек и Худ, а также матрос Хепберн. Носильщиков, проводников, охотников, равно как и запасы продовольствия, они должны были получить непосредственно на месте, в Канаде, через королевские компании, занимающиеся там пушным промыслом.

В воскресенье, на шестую неделю по Пасхе 1819 года, их маленький корабль «Принц Уэльский», принадлежавший «Компании Гудзонова залива», снялся с рейда и покинул порт Гравезенд. Джон подготовился как следует ко всем возможным случаям жизни, какие только мог себе вообразить. Он даже научился маршировать и вычислил среднюю длину собственного шага, взяв за ориентир участок между двумя лондонскими верстовыми столбами, затем он приладил к компасу специальное кольцо, которое можно было застегнуть на большом пальце, это позволит ему, используя в качестве системы координат собственный палец и край компаса, определять с вытянутой руки приблизительное расстояние до нужного объекта. У каждого были с собою нож, бур, шило, свисток, а также проволока для крепления снегоступов, если придется идти по снегу или льду, кроме того, по совету бывалого почтаря пришлось обзавестись чулками из овечьей шерсти, такими же фуфайками и длинными подштанниками, которые отчаянно кусались.

Джон был рад, что в экспедиции будет хотя бы один человек, которого он знал: Джордж Бек. Он записался добровольно и заявил, что готов пойти за Джона в огонь и в воду. Такие речи обычно сбивали Джона с толку, но все-таки хорошо, если есть быстрый помощник, на которого можно положиться. Он подумал, что назначит, пожалуй, Бека негласным первым офицером, который будет принимать «обычные», «нормальные» быстрые решения. Впрочем, для начала нужно присмотреться, на что он годится. В конце концов, есть и другие. Джон внимательно изучал их, намереваясь приспособить свою систему, разработанную на «Тренте», к девяти новым членам экспедиции.

— Капитан «Ириса» мог бы быть счастливейшим человеком на свете, а «Ирис» мог бы быть счастливейшим судном, если бы только его не сделали капитаном, потому что никакой он не капитан!

Доктор Ричардсон прервал свою речь и принялся раскуривать едва тлеющую, туго набитую трубку. Он пыхтел до тех пор, пока на его худом лице не заиграли красноватые блики, и клубы дыма растянулись по кают-компании, затемнив тусклый вечерний свет, проникавший через иллюминаторы. Так вот, «Ирис»! Доктор Ричардсон до сих пор не мог забыть этого дурного путешествия, о котором он теперь рассказывал со всеми подробностями. Спрашивается, почему, задавал себе вопрос Франклин.

— Слабый капитан неизбежно подпадает под влияние всякого, кто будет говорить ему, что он сильный. Он поощряет лесть и наушничанье, ибо правда — его злейший враг.