Читаем без скачивания Открытие медлительности - Стен Надольный

Джон готовился к своему ответу по крайней мере столь же долго, сколько готовился к своей речи Акайтхо, а когда заговорил, то старался говорить еще медленнее, чем он:

— Я рад встрече с великим вождем, о котором слышал так много хорошего.

Сен-Жермен начал переводить. Джону показалось, что переводчику понадобилось гораздо больше времени на то, чтобы сказать эту фразу на языке индейцев, чем ему, чтобы сказать ее по-английски. Он заметил, что Акайтхо несколько раз слегка поклонился. Странно, как много индейских слов получается из какой-то дюжины английских.

— Меня направил сюда величайший вождь из тех, что живут на земле, ибо всем народам мира, белым, красным, черным, желтым, всем он отец родной, и все они любят его и чтят, как родные дети. Доброта его бесконечна, и дана ему власть безграничная, может он любого заставить делать то, что ему нужно. Да только в этом никакой нужды, ибо все знают, сколь велик он и мудр.

На сей раз Сен-Жермену понадобилось на перевод не больше четверти того времени, какое Джон затратил на свое выступление. Джон, обладавший особым чувством времени и умевший четко определять, что сколько должно длиться, озадачился.

— Мистер Вентцель, он правильно все перевел?

— Прошу прощения, сэр, — сказал немец, — но атабасский диалект и в самом деле крайне…

— Мистер Хепберн, — перебил его Джон, — принесите Паркинсонов хронометр, тот, что с секундной стрелкой.

Он объяснил Сен-Жермену, что от него требуется: перевод не должен занимать больше или меньше времени, чем занимает оригинальный текст, произнесенный им, Джоном. Хепберн контролировал процесс, и смотри-ка, дело пошло!

Акайтхо продолжал сидеть неподвижно, и только по глазам было видно, что произошедшая заминка его изрядно позабавила.

Джон продолжил свою речь. Верховный вождь белых людей хочет иметь возможность дарить еще больше подарков своим индейским детям, чем прежде, вот почему нужно найти здесь, на берегу полярного моря, место, к которому могли бы причаливать самые большие каноэ мира. Кроме того, верховный вождь хочет побольше узнать об этих землях, об индейцах и эскимосах. Ему очень горько, что индейцы не всегда живут в мире с эскимосами, которых он, верховный вождь, тоже любит, как своих детей. Под конец Джон сообщил индейцу, что запасов у них — кот наплакал. Эти запасы он с удовольствием разделит между всеми, но потом индейцам придется исправно ходить на охоту, чтобы накормить себя и членов экспедиции. За это они получат патроны.

Акайтхо понял, что Джона беспокоят их отношения с эскимосами. Он признался, что индейцы действительно воевали против них, но заверил, что теперь его племя исполнено одних только миролюбивых помыслов. Хотя эскимосы народ очень коварный и ненадежный. К сожалению.

Вечером Джон перебрал в голове все детали переговоров, условия, до которых удалось договориться, и остался доволен не только результатами, от которых зависел успех экспедиции, но и тем, как он справился со своей задачей. Эти результаты служили, с его точки зрения, доказательством того, что мир неизбежно достигается в тех случаях, когда стороны, ищущие сближения, действуют не быстро, а медленно. Такой вывод вполне подходил к Франклиновой системе и мог составить честь и славу человечества. Джон выпил за это глоток рома.

Кроме того, он обратил внимание на то, что Акайтхо сразу распознал в нем главного и занял место против него, хотя он сидел не в центре. Он спросил Сен - Жермена, что тот думает по этому поводу.

— Вождь считает, что у вас несколько жизней, сэр. Из-за шрама на лбу и, прошу прощения, из-за того, как вы «щедро дарите время», он назвал вас «властелином времени». Ну а тот, кто бессмертен, тот у них и начальник. Глупые они, эти индейцы!

Джон хмуро посмотрел на переводчика:

— Почему вы решили, что вождь ошибается?

2-го августа они расселись по каноэ: два десятка мужчин и десяток индейских женщин с детьми.

Имена своих вояжеров Джон Франклин выучил теперь наизусть: Пельтье, Креди и Вайян — большие. Перро, Самандре и Бопарлан — маленькие. Имя Бенуа Джон запоминал дольше других, это получилось потому, что Бенуа все время смотрел так грустно. Джон побеседовал с ним. Он оказался не франко-канадцем, а настоящим французом, из деревеньки под названием Сент-Ирие-ла-Перш, что неподалеку от Лиможа, вот уж десять лет, как он покинул родные края, а все равно еще порой тоскует. Оказалось, простые имена можно запомнить в сочетании с более сложными.

Жан-Батист и Соломон Беланже были братьями, но они не любили друг друга. Третий Беланже был моряком, погиб под Трафальгаром.

— Стрелок? — спросил Джон и откусил сухарь, но тут же спохватился и не стал жевать, чтобы как следует расслышать ответ.

— Нет, канонир, — ответил Соломон.

Джон принялся жевать дальше.

Винченцо Фонтано был родом из Венеции. Единственным индейцем среди вояжеров был Мишель Тероаотех, ирокез из племени мохавков.

Из меднолицых, кроме Акайтхо, запомнился сначала следопыт, у которого был нос картошкой, его знали Кескарах. У него была дочь необыкновенной красоты, и, наверное, не нашлось бы в экспедиции никого, кто, раз увидев ее, забыл. Даже такой степенный человек, как доктор Ричардсон, и тот был тронут. Именно он первым обратил свой восхищенный взор на ее колени и пробормотал: «Божественное создание», после чего принялся изучать плавные линии ее бедер. Воспользовавшись правом первооткрывателя, он, тщательно все рассмотрев, дал ей имя мисс Зеленый Чулок. Еще с большим тщанием изучал мельчайшие детали Зеленого Чулка мичман Худ: похоже, она завладела всеми его чувствами, он видел только ее, и при каждом новом движении ему открывалось что-нибудь новое — гордый нос, черные волосы, ясно очерченное лицо. Худ зарисовывал все это в альбом. Для рек и гор там больше не осталось места.

Много дней подряд плыли они вверх по реке Йеллоунайф. Индейцы охотились вяло, и, поскольку, вопреки договоренности, половина племени оставалась при вожде, поглощая при этом запасы продовольствия наравне со всеми, Джон начал тревожиться. Когда же Акайтхо заявил, что у них пропали все выданные им боеприпасы после того, как одно из каноэ перевернулось, Джон понял, что сердиться на них не имеет никакого смысла. Его система предписывала верить всему, что говорилось. Он распределил остатки и велел выдавать столько пороха и патронов, сколько нужно было на одну охоту. Вечером охотники должны были предъявить добычу или же вернуть патроны. Акайтхо это не понравилось, но Джон сообщил ему о новых правилах так спокойно и так пространно, что обижаться вождю было, собственно, не на что.

Вид окружающей природы придавал силы, он помогал от усталости, голода и мозолей на ногах. По крайней мере это была хорошая пища для глаз, когда охота не приносила ничего подходящего или сети были пусты. Десять оленей и тридцать карпов, это хорошо. Две куропатки и восемь пескарей, это плохо. Три дюжины людей, работающих до седьмого пота, съедают много пищи. Основная нагрузка ложилась на вояжеров, это им приходилось тащить на себе лодки, обходя водопады или пороги. Вот почему именно они первыми утратили интерес {со всем этим красотам. Реки хороши тогда, когда они гладкие и широкие. Леса превосходны тогда, когда в них можно обнаружить следы оленей.

Питание оставалось скудным, и это вызвало в конце концов всплеск неудовольствия. Полчаса Джон слушал вояжеров, не говоря ни слова, и только потом сказал, что он прекрасно понимает, с какими почти нечеловеческими трудностями им приходится сталкиваться. Кто не чувствует в себе больше сил продолжать путешествие, может спокойно отправляться назад, никто никого упрекать не станет.

— Это не увеселительная прогулка, — сказал Джон и наморщил лоб, вспомнив, что именно такими словами начал свою речь Нельсон тогда, на «Беллерофоне».

Как бы то ни было, эти слова помогли: вояжеры, несмотря на свою грубость и пристрастие к алкоголю, чем-то напоминали французов. Если бы он отругал их, они бы ушли. А так получалось, что это дело чести. Они снова принялись за работу.

Акайтхо был недоволен тем, что они взяли с собою слишком много подарков для этих никчемных эскимосов, и считал, что из-за тяжелого груза экспедиция слишком медленно продвигается вперед. Он предсказывал раннюю зиму: уже сейчас по утрам мелкие речушки покрываются льдом, а ведь еще только середина августа.

Худ был настолько влюблен, что с трудом справлялся с дежурствами. Казалось, он целыми днями только и думает о том, как бы ему приблизиться к Зеленому Чулку и прикоснуться хотя бы к ее мизинцу.

— Если так пойдет дальше, — язвительно заметил Бек, — он у нас тут еще помрет от любви. Смотрите, прямо горит весь, пора уже тушить!

Поведение Бека день ото дня становилось все хуже и хуже. Он начал покрикивать на вояжеров. Он злословил за спиной у Франклина — Хепберн намекнул, что слышал что-то в таком духе. Он считал всех индейцев ненадежными, лживыми и вороватыми и постоянно давал им понять это. Но самое скверное — он принялся крайне непристойным образом рассуждать о видимых и невидимых прелестях Зеленого Чулка, во всеуслышание заявляя, что он, дескать, покажет Худу, как к этим прелестям подобраться.