Читаем без скачивания Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов

Мой тайный соглядатай оказался совершенно прав.

– Я могу выступить на завтрашнем суде в качестве свидетеля, – спокойно сказал жрецу Иуда.

– А мне свидетель и не нужен! – довольно опрометчиво ответил Каиафа. У первосвященника уже заранее были подготовлены два человека, которых он долго и старательно обучал, как и что следует им говорить на заседании Синедриона в пятницу.

– Те, что ты подговорил, будут полными глупцами, если согласятся выступать. Они запутаются в показаниях и загубят всё дело, – проговорил Иуда, внутренним своим чутьём догадавшись, что Каиафа имеет обученных людей. В прозорливости моему соглядатаю было трудно отказать, он правильно угадал намерения главного жреца: «Наверняка кого-нибудь подготовил из своей челяди, чтобы те дали против Иисуса ложные показания. Вот потому-то первосвященник так быстро и отказался от моих услуг», – подумал про себя Искариот, но мысли эти вслух высказывать не стал.

– Хорошо, Каиафа, но смотри, как бы тебе не проиграть! Дело-то ведь серьёзное, – только и успел проговорить он, вставая со своего места и делая вид, что собирается покинуть негостеприимный дом главного жреца, но громкий голос первосвященника остановил его.

– Сколько хочешь? – последовал его короткий вопрос.

– Сто монет серебром! – так же коротко ответил Искариот. Наступило долгое молчание. Первосвященник мучительно раздумывал над предложением вновь нежданного и неожиданного помощника, назначившего весьма высокую цену за свою услугу. Ему было жаль платить столь большую сумму, но, подумав над всем тем, что сказал Иуда, Каиафа вдруг испугался: «А что, если действительно так удачно начатое дело из-за того, что я пожалею сто монет, рухнет?» Первосвященника вдруг бросило в жар от внезапно пришедшей к нему ужасной мысли о том, что, если он не даст денег, то тщательно продуманный план может потерпеть полный крах, который станет его вечным позором. «И тогда ведь нельзя будет убрать этого проклятого римлянина, и отстоять свою веру. А разве уничтожение самозванного посланца Божьего, физические его мучения в назидание другим не укрепят мой авторитет, как главного блюстителя Закона и непререкаемого толкователя святого Завета?» – лихорадочно соображал Каиафа. Ведь сколько раз длинными, бессонными ночами мечтал он, как расправится со всеми своими врагами, дабы самому стать мессией или отцом мессии и основать новую династию правителей Иудеи, связанную родством с самим Господом. Вспоминая сейчас самые свои сокровенные желания, первосвященника даже как-то всего чуть передёрнуло от смелости собственной мысли и прошибло в холодный пот. Подумав ещё чуть-чуть, он решил дать деньги бывшему ученику Иисуса.

– Согласен! – прозвучало в тишине одно слово, и на пол рядом с Иудой тяжело упал тугой кожаный кошелёк. – Не считай! Не на базаре!

– Но у меня есть одно условие, – начал Искариот, но его строгим голосом перебил первосвященник.

– Хорошо! Свидетельствовать станешь из-за перегородки. Лица твоего никто не увидит. Ступай!

Каиафа повернулся спиной к Иуде, давая понять, что их разговор закончен, но ученик, выдавший своего учителя, не торопился уходить.

– Что ещё? – недовольно спросил жрец.

– Насчёт перегородки это ты хорошо придумал, Каиафа. Я как раз хотел попросить, чтобы мне разрешили давать показания, не объявляя себя. Но это было моё первое условие, а есть ещё второе, – нагло ухмыляясь, сказал Иуда.

– Какое ещё второе условие? – начиная злиться на своего собеседника, спросил Каиафа. – Может, хватит условий? Или ты решил разорить храмовую казну? Если…

– Не о деньгах речь, первосвященник, – перебил Иуда жреца, не дожидаясь его ответа. – Мне хотелось бы увидеть Иисуса перед тем, как его осудит Синедрион.

– Зачем тебе это? – Каиафа был искренне удивлён просьбой Искариота, ибо полагал, что речь вновь пойдёт о деньгах.

– Моё дело! Но только тогда выступлю в суде! – резко и довольно грубо ответил Иуда.

– Но его сейчас отведут в крепость Антония. Слишком уж велика ответственность, держать у себя дома столь опасного государственного преступника. А, если он сбежит, или кто-нибудь попытается устроить ему побег? Что тогда?

– Не бойся Каиафа, побег я ему не устрою.

– Не знаю, не знаю, что и ответить тебе?

– Я заплачу хорошую цену, – хрипло выдавил Иуда и бросил к ногам Каиафы кошелёк с серебром, который мгновение назад получил как плату за свои предстоящие показания в суде Синедриона, удивив столь неожиданным своим поступком и приступом щедрости, внезапной и необъяснимой, даже самого себя. Первосвященник вздрогнул от звука упавшего кожаного мешочка, посмотрел вниз, но поднимать деньги не стал, а молча покинул комнату. В тот же миг его слуга, стоявший около двери, вошёл внутрь, быстро подхватил с пола деньги и двинулся вслед за своим хозяином. Наступила тишина.

Иуде не пришлось долго ждать, ибо в коридоре послышались шаркающие шаги и размеренный тяжёлый звук железа. В тёмную каморку, где находился Искариот, грубо втолкнули пленника и прокричали: «Побыстрее заканчивайте свои разговоры. Первосвященник приказал отвести самозванца в крепость под охрану римлян». Бывший ученик находился в приподнятом настроении. Он давно ждал момента, когда сам, лично, смог бы поучить жизни того, кого обычно вынужден был слушать, притворяясь, что ловит каждое его слово.

«Теперь пусть мне внимает. Моя правда оказалась сильнее его. Он сейчас в кандалах и готовится пойти на смерть, а я буду жить! Вот и вся его гнилая истина!» – думал Иуда, бывший когда-то первым и любимым учеником Иисуса. Что хотел он доказать этим своим поступком было не понятно, это уже потом, на следующий день, Иуда пожалеет о деньгах, отданных назад первосвященнику, а тогда его охватил какой-то кураж и желание возвысится в собственных глазах. Но, скорее всего это была попытка успокоить своё пострадавшее себялюбие, раздавленное крахом несбыточных надежд.

– Не ожидал, равви? – усмехнулся Искариот. Ему было приятно видеть изумлённый взгляд проповедника.

– Ты-ы-ы-ы-ы?! Не думал, Иуда! Но, зачем? Почему? – Иисус не мог прийти в себя, справиться со своим смятением, ибо был взволнован, возбуждён, обижен.

Он, действительно, не мог понять, почему именно Иуда предал его. Иисус даже никогда как-то не задумывался над тем, что его кто-то и когда-то вообще может обмануть. В их компании все были честны и откровенны по отношению друг к другу. Но более всего огорчило Иисуса, что этим человеком оказался Иуда. Ведь именно с ним он делил кусок хлеба в первые дни своего проповедничества, спас от смерти, когда тот валялся и умирал в придорожной канаве, днями и ночами сидел возле постели и выхаживал раненого, когда несчастный уроженец Кериота метался в страшном бреду, съедаемый тяжёлым недугом. Иисус всегда считал, что хорошо разбирается в людях, и тем больнее ему было признаться сейчас в своей ошибке. Он стоял, не шелохнувшись перед радостным своим учеником.

– Да, я!!! – глумливо, чуть ломаясь, прошипел Иуда, чувствуя прилив неожиданного вдохновения, – мне всегда были отвратительны все твои поступки. Мне опротивела наша бедность, убогость, нищета, хотя жить мы могли бы совершенно по-другому. Ты, Иисус, глупец!!! Ты не оправдал моих чаяний и надежд. Ведь власть была так близка. Мы могли до неё дотянуться и потрогать руками. Ты спокойно смог бы стать этнархом, настоящим народным правителем, царём от людей и над людьми! А в реальности будешь гнить в могиле, или тебя повесят, а может, распнут. Это твой справедливый и вполне закономерный конец! Я очень рад! Ты много болтал, но ничего не делал, хотя люди сами были готовы сделать тебя своим повелителем и вручить бразды правления. А ты-ы? Где твоё обещанное людям царство? Где? Завтра тебя казнят и что? После смерти ты обретёшь своё счастье? Но люди хотят пить и есть вдоволь, жить сладко и спать мягко сейчас, здесь, на земле, а не там, в призрачном, придуманном тобой мире, который никто никогда не видел и из которого никто никогда не возвращался! Твои надежды несбыточны!!! А я умирать вместе с тобой и твоими бредовыми идеями не желаю! Я ещё молод! Мне не известно, что там после жизни: рай, обещанный тобой, или забвение и пустота? Это я тебя выдал! Я! Я! Я! Это я показал место нашего ночлега, и мой поцелуй был знаком для стражи. И прокуратору я всегда и всё о тебе, о каждом твоём шаге, сообщал. И первосвященнику я предложил свои услуги. Мне хотелось, чтобы ты бросился в драку, когда за тобой пришли храмовники, призвал бы весь народ на восстание: паломников, земляков, последователей своих. Я думал, ты станешь вождём, царём. Но за тобой ничего нет, Иисус! Ты есть химера, а посему ты обречён умереть в безвестности и одиночестве. Твои ближайшие ученики разбежались кто куда. От тебя отказался даже Кифа. Я слышал это своими собственными ушами. О тебе через пару недель или месяц даже никто не вспомнить: ни родные, ни ученики, которых по существу-то и не было. Правда, остаётся Мария! Но и она тебя вскоре забудет, ибо молода, красива и слишком юна, чтобы вечно хранить тебе верность. К тому же я люблю Марию и женюсь на ней, дабы она нашла своё утешение в моих объятиях, – мой тайный соглядатай замолчал, чтобы немного перевести дух и собраться с новыми мыслями, но сделать этого не успел.