Читаем без скачивания Люфтваффельники - Алекс Сидоров

Вы знаете?! Они — офицеры комендатуры, в чем-то, наверное, правы. Ну, не занимаются такой ерундой в ВВС, некогда нам! Есть другие дела, на наш взгляд, более важные и нужные. Нас учат всегда думать, старательно читать электрические схемы, скрупулезно распутывать хитросплетения проводов и трубопроводов, быстро и правильно принимать единственно правильное решение, сохранять свою индивидуальность для успешного решения задач, от которых зависит человеческая жизнь — жизнь экипажа, наконец. Все наши действия досконально осознаны. Интеллект всегда наготове. Более того, он просто есть, присутствует интеллект и все тут.

Отбирают в ВВС строго и кропотливо, при условии наличия этого самого интеллекта. Ибо, люди в авиации, никогда не считались расходным материалом. «Пушечное мясо» — это не о нас. Мы — в идеале, должны быть продуктом штучного производства. Потому как, земля одинаково твердая для всех! Даже обращение к военнослужащим в авиации, строго уважительно, по имени-отчеству, независимо от возраста и звания, без показного паркетного шарканья, без громкого щелканья каблуками, без прогнутой спины и сексуально оттопыренного зада, без подобострастного взывания к чинам и регалиям, без «чего изволите’с». Нет этого! Не прижилось. Да, если честно, то и не приветствуется! Более того, местами даже, презирается подобное шарканье и любая попытка к лизоблюдству.

Поэтому в искреннем рвении офицеров гарнизонной комендатуры всегда присутствовало страстное желание гноить его — соколика сизокрылого, в недрах свободолюбивого ВВС, взращенного и обязательно — с тройной энергией. А все потому, что летать этот мерзавец, возможно, когда-нибудь сможет, и станет. Свысока, на весь мир, сволота улыбающаяся, на всех нас, на сырой земле остающихся, и в том числе — на меня любимого, смотреть будет. Да он, подонок, мечту мою заветную, о небе синем, украл фактически! Он что себе позволяет?! Думает, лучше меня?! Ишь чего возомнил, паскуда?! Фас его! Трави, пока не ушел! Если нам суждено по земле ползать, то летать в синем небе — вообще крамола. Контрреволюция! Измена!

Наверное, именно так и думают обладатели красных погон, с ненавистью глядящие на курсантов военно-воздушных училищ. Иного объяснения и оправдания их красноречивым взглядам и непристойным поступкам, найти просто невозможно. Но, тем не менее, после каждого заступления в гарнизонный караул, в расположение родного училища возвращались далеко не все наши бойцы. ВВС несло потери. Одно радует, что потери — восполнимые, временные. Некоторые парни пополняли число «сидельцев», не успев растерянно хлопнуть ресницами, превращаясь из охраны в арестантов. Их оружие привозили оставшиеся на воле сослуживцы, молча ставили в пирамиду, сдавали патроны и грустно смотрели на пустующие, осиротевшие кровати.

— Как они там, сейчас?!

А там, это значит на губе. Ибо каждый уважающий себя помощник военного коменданта или начальник гауптвахты, да что там, и сам начальник гарнизона, узнавая, что заступают представители ВВС, считал за норму, арестовать пару-другую «летунов-залетчиков», для долговременной отсидки в комфортабельной обстановке общей камеры, в сугубо воспитательных целях, естественно. Дабы доказать на их же собственной шкуре, этим выскочкам обнаглевшим, что жизнь на земле не сахар, и нам — ВВС, в ней, не место. Земля принадлежит красным погонам и им подобным.

Поэтому, к гарнизонному караулу готовились истово, Устав учили как поэмы Пушкина в школе, с выражением и нараспев. Форму утюжили, сапоги гладили и драили до зеркального блеска, каблуки стоптанные перебивали, миллиметры на шевронах и петличках вымеряли, бляхи на ремнях натирали до благородно-золотого блеска. Психоз и нервозность были массовым явлением.

И отведенные сутки, караульную службу тащили супер-пупер-мега-гипер-образцово, чтобы повода для ареста не было по-определению, даже теоретически. Но «помидорные» офицеры глазам своим не верили, день и ночь покоя не знали, все искали и рыскали, чтобы нас — голубчиков, у себя в нежданных гостях, да на нарах оставить. Гостеприимно, ничего не скажешь.

В тот день, все пошло очень даже удачно. Желчный и мерзопакостный краснопогонный полковник пару часов раздраженно брюзжал на разводе караула о неспособности и непригодности ВВС, как рода войск в современной войне в целом, и нас — всех убогих дебилов, косящих от настоящей земной службы, в рядах авиации, в частности. Этот дежурный комендант обошел всех и каждого, задал по паре-тройке самых каверзных вопросов из Устава Гарнизонной и Караульной Службы. Получив идеальные и исчерпывающие ответы, он рассвирепел еще больше, фактически пришел в неистовство. Наши знания, полковник посчитал за прямое оскорбление и издевательство. Ибо, по его авторитетному разумению — не в состояние ВВС по своему вольнодумному строению мозга, осознать и оценить все отточенное великолепие и строгую красоту Устава. Не дано это им это, и все тут.

Затем, при приемо-сдаче гауптвахты, полковник решил поприсутствовать лично, в смутной надежде подловить нас на каком-нибудь явном нарушении процедуры приемо-передачи арестованных и развить это в свою пользу. Но, пошло немного не по его сценарию.

Дело в том, что на гарнизонной гауптвахте сидят не только честные образцово-показательные военнослужащие, волей случая, попавшие в поле зрения гарнизонного патруля и мелкие нарушители воинской дисциплины, но и лица, находящиеся под следствием за достаточно опасные преступления. А так же, в отдельных камерах сидят и те, кто уже осужден военным судом-трибуналом, и ожидает неизбежной пересылки в дисциплинарный батальон или того хуже — в тюрьму. А сидеть, многим из них, ой как не хочется.

При проверке наличия арестованных, комендант-краснопогонник маячил у нас за спинами, постоянно вмешивался в процедуру проверки, и вообще создавал всяческую нервозность и суетливую неразбериху. Сложилось так, что дверь в камеру была открыта, шла перекличка и поголовная проверка подследственных.

Каюсь. Виноват, что выполнил бездарное распоряжение дежурного коменданта, но дверь, ведущая из длинного коридора с многочисленными камерами на улицу, во внутренний дворик гауптвахты, тоже была открыта.

Противно, видите ли, господину полковнику спертым воздухом застенков и казематов дышать, портянки арестантские нюхать. Свежего весеннего ветерка захотелось. Сказано-сделано, приказы в армии выполняются беспрекословно. В результате, тяжелая железная дверь, надежно закрывающая коридор с рядами камер, осталась нараспашку, выход во двор гауптвахты фактически был свободен.

Один из подследственных, очевидно не желая переходить в разряд осужденных, с отчаянием бросается на полковника и сбивает его с ног. Очень удачно сбивает. Так, что это визжащее и копошащееся тело полковника, блокирует всех нас в мрачном и узком коридоре гауптвахты. В это время, подследственный, легко перемахивая через поверженного офицера, вырывается во внутренний дворик, прямо в объятия пьянящей весны.

Возможно, для обычного человека, 3-х метровый забор с верхним рядом колючей проволоки будет являться непреодолимым препятствием, но не в этом случае. Жажда свободы чудеса творит. Этот отчаянный малый, лихо перемахнул через кирпичный забор, легко преодолел колючую проволоку, натянутую по верхней кромке, и ищи-свищи ветра в поле. А полковнику осталось бы писать на себя подробный рапорт с чистосердечными повинными показаниями. Именно на себя любимого, за содействие своим бездействием и персональной дуростью, дерзкому побегу. Мы были девственно чисты, ибо только выполняли все многочисленные ценнейшие указания краснопогонного полковника, причем, точно и в срок.

Но звезды в тот день улыбнулись старому хрычу. А может, это случилось, потому, что в составе караула был Витя Копыто?! А как все помнят, Бог Витю любил, а заодно, любил и всех окружающих Виктора, включая брезгливого и желчного коменданта.

Не прошло и пару минут истеричной паники, хаоса и визгливых криков полковника о том, что все пропало, как дерзкий беглец был возвращен на свое законное место прописки. Дело в том, что на калитке внутреннего дворика гауптвахты стоял наш боец.

Положено так, пост этот сменный, и каждый из состава караула, в течение суток, хотя бы раз имеет смутное удовольствие помаячить в качестве дворецкого или швейцара, кому как будет угодно, на калитке.

Витя Копыто, чья очередь запирать и отпирать засов металлической двери, на этот раз почему-то тупить не стал, а молниеносно быстро сориентировался в ситуации, открыл калитку и выбежал на улицу, но стрелять по убегающему солдатику не стал. Чай, не душегуб какой, а просто догнал беглого, завалил на асфальт, скрутив своим брючным ремнем, попинал его слегка и беззлобно для приличия — для порядка, так сказать, в меру дозволенного, но не более, и приволок любезного под крышу родной камеры.