Читаем без скачивания Виток истории - Игорь Росоховатский

— Наше «я» в них будет все уменьшаться в сравнении с их собственным опытом. Но оно сохранится.

Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочел то, что он через миг выразил словами:

— А с Майей ты уже говорил об этом?

Электронные часы помигивали цифрами, бесшумно подсчитывали наши надежды…

Я прибыл в 1-й научный центр, чтобы заказать ряд исследований. Меня провели в здание Совета к председателю Унару.

Напротив моего ученика стоял высоченный краснощекий юноша, чуть сгибаясь под тяжестью мощных плеч, и его глаза бегали, словно пытались спрятаться куда-то. Увидев меня, он сделал скользящее движение в сторону, но Унар закричал:

— Нет, пусть и учитель услышит о твоем позоре!

Я удивленно посмотрел на них, и Унар решил тотчас же все объяснить.

— Воры! У нас вор! — простонал он, и юноша сжался в комок, пытаясь стать как можно меньше, уничтоженный этой фразой.

А мне показалось, что память опять подшучивает надо мной или что Унар произнес не то слово, которое мне послышалось.

— Он! — Длинный палец Унара был нацелен в грудь юноши.

— Я же сначала просил у тебя, а ты не давал… — попытался обороняться юноша, но только ухудшил свое положение.

Унар в ужасе схватился руками за голову и заговорил, обращаясь ко мне, как будто юноши уже не было ни свете:

— Так, может быть, это я толкнул его на кражу? И я посоветовал ему удирать до тех пор, пока наши мальчики не схватили его и не швырнули на это самое место?! — Унар резко повернулся к преступнику: — Придется отправить тебя отсюда…

С юноши можно было писать картину «Униженный гигант». Куда-то исчез его огромный рост и могучие плечи.

Перед вами стоял нашкодивший щенок и пытался вильнуть ослабевшим хвостиком. Он был настолько жалок, что Унар мысленно выругался — это было видно по его губам — и изрек:

— Ладно. Ты будешь работать весь месяц на опыт Сула и ни о чем у него не спросишь. Ты будешь выполнять то, что он скажет, и все. У тебя не будет собственного мнения. Только потом продолжишь свою работу.

Юноша обреченно опустил голову, но не возражал. У него опять появились рост и плечи. Это, наверное, внушало подозрение, потому что Унар поспешно поставил еще одно условие:

— И если Сул сжалится и отпустит тебя досрочно, ты все равно останешься. А теперь иди.

Широченная спина была несчастной. Когда она исчезла, у меня неприятно засосало под ложечкой.

— А нельзя ли было мягче? — спросил я.

Унар замотал головой и улыбнулся, чуть-чуть растянув губы, — на большее он, как видно, не был способен:

— Он утащил всех экспериментальных животных для своего опыта и тем самым сорвал опыт Сула. Он поселил их в своем доме, но просчитался. Он так спешил с опытом, что не спал четверо суток и опьянел от запаха свамираствора. Тогда и проболтался, сам того не подозревая.

— Я к тебе по делу, — предупредил я. — Вам всем здесь придется здорово попотеть.

— Уже знаю — наследственные стержни, — сказал Унар. — Мы все сделаем, учитель.

— Перестройка не должна нарушить цепочки. Чтобы в двойниках сохранилась память. Чтобы ни одно звено не потерялось. Ни отец, ни дед, ни прадед… Форма цепочки тем и плоха, что может зависеть от одного звена. А от какого, мы не успели выяснить. Или успели — от всех. Понимаешь, Унар? — Я слишком часто в эти дни повторял слово «понимаешь?». Но не потому, что не был уверен в людях, — я не верил себе. — И еще одна просьба, — сказал я, но в это время засветился экран видеофона и сердитый молодой человек что-то потребовал от Унара. Я дождался, пока он исчезнет, и продолжал: — Проследи за работой стержней хотя бы первое время, когда я уйду в опыт и еще не овладею контролем.

— Ладно, учитель, — улыбнулся Унар. — А здорово я проучил его, правда?

Я отшатнулся, сначала не понял, вдруг вспомнил: жизнь идет своим чередом, что бы со мной ни случилось.

— Мы ведь еще увидимся, когда ты воплотишься… — уверенно сказал Унар, но чего-то он все же не договаривал.

Слышалось далекое жужжание, как будто в стекло билась большая муха, одна из тех, которые хранились в энтомологических музеях. Память продолжала «шутить», предлагая воспоминания и сравнения из давно прошедшего времени.

— Признаться, я завидую тебе, учитель. Один такой опыт — и любая жизнь оправдана.

Черты лица Унара расплылись, смягчились, потом опять стали чеканными.

Пахло озоном и степью. И мне впервые за эти дни стало легче.

— Я не хочу тебя видеть, — сказала Майя, не поворачивая головы.

Невозможно было предугадать смену ее настроений. Это зависело от того, что в данное время выбрасывала наверх ее память.

— Со мной пришли друзья, — проговорил я, и жены Юры и покойного Степ Степаныча одновременно подошли к ней.

— Сначала извинись передо мной! — приказала она и рассеянным жестом «ни для чего» тронула себя за мочку уха.

Я покорно извинился, не зная за что.

— Включи стимулятор, — прошептал Юра.

Я указал ему взглядом в угол комнаты, и он включил лучевой стимулятор.

— Что-то случилось? — спросила Майя.

Она переводила взгляд с одного на другого, и ее глаза становились все более ясными. Сделала усилие над собой и стала прежней Майей: мне показалось даже, что ее губы дрогнули в улыбке. Но сейчас я страшился и ее безумия, и ясности ее мысли. Я всегда предпочитал не оттягивать момент, когда надо будет все равно сказать о самом важном, а начинать с него. Тогда люди видели, что я им доверяю, и доверяли мне. Но сейчас я не знал, с чего начать.

— Послушайте, — сказал я. — Мы с Юрой составили план спасения… Чтобы понять его, вспомним первый закон гармонии: единство формы и содержания. Мы должны привыкнуть к мысли, что наши организмы безнадежно устарели в сравнении с нашим разумом и целями нашей жизни. Тогда не будет казаться страшным и то, что мы должны совершить…

Мои слова долго падали впустую. Но вот их тяжелый смысл начал доходить до слушателей. Я заметил, как побелели губы у жены погибшего друга, как женщины избегают смотреть одна на другую.

— Мы обязаны продолжать опыт, — напомнил я. — Это поручил нам Совет Земли.

Майя горько засмеялась:

— Мы уже давно и сполна уплатили свой долг людям. Пусть опыт продолжат другие. А мы отдохнем… — И совсем жалобно она произнесла: — Сколько можно продолжать борьбу? Лучше уж…

И тогда засмеялся я:

— Послушай, я расскажу тебе притчу о человеке, захотевшем сполна отдать свой долг людям и стать свободным от обязанностей. Он был сильным и смелым до дерзости. Он был умен и талантлив. И больше всего на свете любил свободу. Но, как все мы, он часто слышал слова о долге, и ему казалось, что они опутали его, как звенья цепи. Он решил разорвать цепь.