Читаем без скачивания Искры на ветру (СИ) - Карпов Илья Витальевич

— Такова воля богов, дитя моё.

Королева поцеловала дочь в лоб на прощание и покинула сад. По пути она повстречала верховного книжника, спешившего на урок к принцессе, и перекинулась с ним парой ничего не значащих фраз. «Пухлощёкая свинья,» — подумала она, проводив его взглядом. Подобные краткие и, как правило, не слишком лестные прозвища у королевы Мередит были припасены почти для каждого жителя Чёрного замка. Верховный казначей Явос Таммарен был «седой крысой», сир Гильям Фолтрейн звался «псом с мёртвыми глазами», а многочисленные слуги и служанки, сновавшие по замку, вызывали у королевы мысли о мышах или назойливых насекомых.

Карлик-шут же был для неё не более, чем мелкой уродливой собачонкой. Она едва ли считала его человеческим существом и просто смирилась с тем, что Эдвальд отчего-то считал его выходки забавными.

Не было у неё прозвища лишь для одного человека, и именно его она дожидалась в своих покоях, глядя, как солнце прячется за горизонтом. Король, наверное, полагал, что оказал услугу, поселив её здесь, ведь закатное солнце должно было скрашивать тоску по дому. Вот только Мередит никогда не скучала ни по островам Миррдаэн, ни по морю, ни по закату. Даже покинув промозглый замок, где она родилась и провела первые восемнадцать лет жизни, королева никак не могла согреться. Не помогали ни горячие ванны, ни разогретое вино, ни шерстяные платья, ни даже супружеская постель, которую в последние годы супруг вовсе перестал делить с ней.

«Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Похоже, вы привезли с собой холод своей родины,» — беззлобно сказал верховный книжник, за что и получил своё прозвище. Она нередко ловила себя на мысли, что завидует его вечно покрытому испариной лбу. Её раздражало, что этот болван смеет потеть, когда она, королева, дрожит от холода…

Она поёжилась от порыва ветра, неожиданно ворвавшегося в окно и, наконец, услышала звук открывающейся двери. Гость вошёл без стука. Он знал, что его ждут, и беспрепятственно прошёл мимо стражей дома Русвортов, беспрекословно верных лишь королеве.

— Добрый вечер, ваше величество, — проговорил гость, осторожно закрыв за собой дверь. — Прошу прощения, что заставил ждать. Ваш муж…

— Исповедь выдалась непростой, ваше преосвященство? — перебила его королева и обернулась.

Велерен, епископ Энгатара и личный исповедник короля, стоял у входа в просторном белом облачении, на котором серебряной нитью были вышиты символы Триединства, круги в треугольниках. Такой же символ, но запечатлённый в металле, венчал епископский посох. Хоть Велерен и разменял шестой десяток, но его возраст можно было угадать только когда лицо приобретало усталое выражение. И сейчас оно было именно таким.

— Когда исповедь подошла к концу, его величество прихлопнул комара на щеке и невероятно расстроился. Дрожащими руками он собрал то, что осталось от насекомого и попросил это похоронить. Даже потребовал прочитать молитву, чтобы «несчастная душа обрела покой».

— На какой день назначены похороны? — усмехнулась королева. — Уверена, на кладбище святого Беренгара найдётся место для крохотной могилы.

— Вижу, вы в прекрасном расположении духа, ваше величество, — губы епископа тронула слабая улыбка, — тем неприятнее будет весть, что я вам принёс.

— Только не говорите, что Эдвальд вновь хочет, чтобы я сопровождала его на всенощном бдении?

— Нет, дело несколько в другом. Помните, вы велели мне внушить королю отправить сира Дэйна Кавигера в Моирвен?

— И вы говорили, что Эдвальд вам внял. Он передумал?

— Не совсем. Сегодня королевской аудиенции удостоилась юная особа из Ригена, а сопровождал её некий Таринор, наёмник, что, по словам его величества, спас ему жизнь в годы восстания. В тот самый день, когда он… — епископ запнулся, подбирая слова, — получил увечье.

— Продолжайте, ваше преосвященство, — холодно сказала королева.

— Его величество поговорил с этим наёмником наедине и в ходе разговора пожелал отправить в Моирвен его вместо сира Дэйна.

— Чёрт бы его побрал…

Королева отвернулась к окну и окинула взглядом расстилающийся внизу город. Уличные фонари и окна домов то тут, то там вспыхивали крошечными огоньками, словно звёзды на темнеющем вечернем небе. Мередит вздрогнула и потёрла плечи холодными ладонями.

— Эдвальд говорит, в последнее время его всё чаще посещают видения. Кто знает, может, с королём во сне действительно говорят боги? — усмехнулся епископ.

— Я бы поверила в это, если бы не знала, что именно вызывает эти видения. К слову, боюсь, указанную вами дозу придётся увеличить. Он всё чаще отказывается от еды, а вчера Кавигер едва не заметил, как служанка подливает средство в вино. Рано или поздно сир командующий может начать что-то подозревать, и сомневаюсь, что он поверит, будто это лекарство от мигрени.

— Однако король отмечает, что мигрени стали мучить его гораздо реже, — улыбнулся епископ. — Но увеличивать дозу не стоит. Мы ведь не хотим, чтобы его величество заболел или, чего хуже, умер прежде срока. Проблески былого упрямства — не более чем вспышки пламени в затухающем костре. Всё должно быть рассчитано точно, если вы всё ещё желаете осуществить задуманное.

— Больше всего на свете, ваше преосвященство. Больше всего на свете.

— В таком случае, всё идёт по плану. Эдвальд всё больше и больше полагается на мои слова, и я в одном шаге от облачения патриарха. Вы получили ответ от ригенского императора?

— На днях. Он одобрил помолвку Мерайи с его внуком Альбертом и предложил сыграть свадьбу осенью. Как считаете, успеем ли мы обработать Эдвальда в достаточной мере?

— Вспомните, с какой ненавистью его величество относился к имперцам прежде, а теперь он одобрил учителя ригенского языка для своей дочери. Думаю, к осени он будет совершенно безвольным. Знаете, я нахожу некий символизм в том, что на троне Энгаты вновь будут сидеть Альберт Эркенвальд и Мерайя Одеринг.

— Император Густав тоже нашёл это совпадение забавным, — заметила королева. — Я почти завидую своей дочери. У неё будет всё, чего она пожелает…

— Вы ещё не думали, чем займётесь после?

— Уж точно не вернусь в отчий дом. После того, как на земли Энгаты придут мир и процветание, а мой муж тихо скончается в своей постели, я отправлюсь в долину Авенто, что в Акканте.

— Но почему туда?

— Там находится монастырь Скорбящих святых, где я, безутешная вдова, и проведу остаток дней. По крайней мере, так скажу отцу. На самом же деле из тех краёв родом моё любимое вино. Куплю виллу и проведу счастливую жизнь под тёплым солнцем в окружении красивых мужчин.

— И вы всецело этого заслуживаете, ваше величество. К слову, позвольте узнать, подействовал ли тот отвар, что вы просили?

— Полагаю, что да, ваше преосвященство, — королева погладила себя по плоскому животу. — Ваши средства как всегда действенны, хоть и отвратительны на вкус.

— Никогда не думал, что дружба с главой гильдии алхимиков может быть столь полезной.

— К счастью, Эдвальд всё реже разделяет со мной ложе, и, быть может, вскоре мне не придётся пить эту гадость. С прошлого раза минуло уже больше месяца, и надеюсь, что он был последним.

— А если вы понесёте от одного из тех загорелых аккантийцев?

Королева замолчала и задумалась. Бросив взгляд на позолоченное зеркало, украшенное изумрудами по кругу, она оглядела себя и печально вздохнула.

— Ваше преосвященство, может ли ваш друг сделать средство, которое раз и навсегда избавит меня от сомнительного счастья материнства?

— Неужели вы…

— Я долго размышляла об этом и пришла к мысли, что одного ребёнка с меня довольно. Боги жестоки. Они не только возложили продолжение рода людского на хрупкие женские плечи, но и сопроводили это изощрённой пыткой длиной в девять месяцев, во время которых дети высасывают из женщины красоту и молодость, а завершается всё, будто бы этого мало, ужасающей пыткой.

— Помогая вам избавляться от нежеланных детей, я и так беру на душу тяжкий грех, ваше величество, — нахмурился епископ.