Читаем без скачивания Том 13. Стихотворения - Виктор Гюго

Что касается зарождения некоторых других поэм в уме автора, то об этом можно составить себе понятие, прочитав несколько строк, помещенных в виде эпиграфа к стихотворению «Ответ Момотомбо», — строк, из которых и возникла эта вещь. Автор сознается, что часто он довольствовался почти недоступным невооруженному глазу, еле уловимым намеком, затерянным в хронике или предании. Поэту и мыслителю не возбраняется угадывать в фактах общественной жизни то, что натуралист угадывает в явлениях природы, когда он воссоздает допотопного зверя по отпечатку когтя или по лунке зуба.

Кое-где пробел, кое-где излишне тщательное и кропотливое изображение какой-нибудь подробности — таковы уязвимые стороны всякого незавершенного труда, отданного на суд читателей. Такое нарушение пропорций иногда оказывается мнимым. Читатель, конечно, должен дождаться появления всей «Легенды веков», чтобы верно судить об этих изъянах. Так, например, узурпация власти играет такую огромную роль в образовании средневековых государств и с запутанной историей инвеститур связано столько преступлений, что автор счел необходимым запечатлеть все это в трех основных его воплощениях, в трех драмах — «Маленький король Галисии», «Эвриадю» и «Доверчивость маркиза Фабрицио». То, что сейчас, быть может, производит впечатление чрезмерной растянутости, позднее во всем цикле покажется вполне пропорциональным.

Светлые картины редки в этой книге; но ведь и в истории они не так уж часты.

Как убедится читатель, автор, рисуя судьбы людей, не вырывает их из окружающей жизни. Чтобы извлечь из человеческой души поистине живые звуки, он приводит человека в соприкосновение с существами отличными от него, именуемыми животными, предметами, мертвой природой, — существами, выполняющими некую роковую роль в непостижимом строе мироздания.

Такова эта книга. Автор предлагает ее публике, не скрывая от себя ее глубочайшего несовершенства. Это лишь стремление к идеалу, не более.

Но здесь, по-видимому, требуется объяснение.

Мы надеемся, что в дальнейшем, когда будут опубликованы другие тома этого цикла, станет ясна связь, соединяющая по мысли автора «Легенду веков» с двумя поэмами, почти уже законченными, из которых одна является развязкой, а другая — истоком эпопеи: «Конец Сатаны» и «Бог».

Итак, развивая сказанное выше, автор считает возможным уже сейчас ознакомить читателей с замыслом довольно обширного поэтического полотна, возникшим у него в уединении, замыслом, в котором должна отразиться единственная проблема — Бытие в его трех обличьях — Человечество, Зло, Бесконечность — прогрессивное, относительное, абсолютное. Трем этим обличьям и соответствовало бы то, что можно назвать тремя песнями — «Легенда веков», «Конец Сатаны», «Бог».

Сейчас выходит в свет первая серия набросков к этому полотну. Остальные за нею последуют.

Никто не может поручиться, что окончит начатое им; ни одна минута дальнейшего труда над задуманным не в нашей власти; возможность продолжения, увы, зависит от жизни; и даже слабейшему из людей дозволено иметь благие намерения и высказывать их.

А намерение этой книги — благое.

Совершенствование человеческого рода из века в век; человек, идущий из мрака к идеалу; райское преображение земного ада; медленное и неуклонное пробуждение свободы; право на эту жизнь и ответственность за будущую; некий священный гимн в тысячу строф, исполненный глубочайшей веры и достигающий вершин самой возвышенной молитвы; драма мироздания, освещенная ликом создателя, — вот чем должна стать эта поэма, если только бог, владыка человеческих жизней, дозволит ее завершить.

ЗЕМЛЯ

Гимн

Она — земля, она — равнина, плоть полей;Она мила тому, кто зерна бросил ей;Она — ковер для сна ночного.Светила вечного ее лелеет свет,Смеясь, вращается среди сестер-планетОна вкруг очага родного.

Ей мил горячий луч, друг шелестящих нив,И ветра буйного целительный порыв,И лиры струнное дыханье,И в тучах молнии стремительный излом,Который всех страшит, но в сумраке ночномНам обещает дня сиянье.

Привет тебе, земля! Привет зари лучамИ мириадам глаз, в ночи раскрытых нам,Цветам и гнездам в полдень ясный!Привет снегам вершин в полночной тишине,Привет лазури дня и небу в вышине,Где зори вечны и прекрасны!

Ей мил небесный свод, что всем раскрыт равноИ чей покой смутить нам, смертным, не дано,Что нашу низость и пороки,Печаль глубокую и заглушенный смех,Беспечность наших дел и суету утехЦелит молчаньем звезд высоких.

Земля безбурна там, где ропщет океан.Земля прекрасна. Ей покой великий дан.Она в траве лежит стыдливо,В лучах любовник май склоняется над ней,И шлет она грозе, чтоб та была добрей,Крестьянских хижин дым ленивый.

Не громыхай же, гром, щади людей труда!Земля так ласкова, но вместе с тем горда.Она свежее розы алой,Для тех, кто трудится, ее приветлив лик;Для всех невинности она живой родникИ справедливости начало.

В ней скрыто золото, и хлеб растит она;В том, что живет сейчас, питает семенаВремен, еще нам предстоящих.Она лелеет птиц, любовь поющих нам,И ручейки в тени, и по крутым горамШирокий лес дубов шумящих.

Гармония — ее священнейший закон.Лишь повелит она — тростник речной склоненПред дуба кроною широкой.В ней равновесие — опора всех начал, —И кедру надобно, чтоб гордо он стоял,Согласье травки невысокой.

Она равняет всех и смешивает прахПогонщика волов с тем, кто царит в веках.И что ей Александра имя?Шлет души к небесам, беря себе тела,Сама не ведая, в своем незнанье зла,Какая разница меж ними.

Всем платит долг она: дню — ночь она дает,А ночи — день, скале — траву, цветенью — плод;Питает нас из рода в роды.Ей верит дерево, с ней спорит человек:Он тяжбу трудную ведет из века в векС священной силою Природы!

Она взрастила вас, Адам и Иафет,Потом взяла себе; и стерла Тира следБез размышленья и пощады.Что Спарта ей и Рим? Мемфис лежит в камнях,И там, где род людской шумел на площадях,Теперь звенят одни цикады.

Зачем? Чтоб мирно спал тот, кто в гробницу лег.Зачем? Чтоб после всех крушений и тревогАпофеоз был воздаяньем,Чтоб вслед сказавшим «нет!» шли те, кто скажет «да!».Вещей великое молчанье.

Земле милы жнецы. Вечернею поройДля них она прогнать хотела б черный ройВорон, кружащих над полями,Когда усталый бык уже едва бредет,Когда с полей домой торопится народИ плуг сверкает лемехами.

Она растит цветы, чей жизни краток срок, —Но разве небеса их слышали упрек?От белых лилий, винограда,От миртов в час грозы среди ревущей тьмыНи осуждения, ни слез не видим мы,Как и не знаем жалоб сада.

Всю книгу тайную раскрыла нам земля;Свершила, что могла: мир низвела в поля,В утесы дикие и чащи,Чтоб просветить умы Гермеса сыновьям,Умеющим читать пока лишь по складам,При отблеске свечи дрожащей.

Рожденье, а не смерть — вот цель ее. У нейЯзык, чтоб говорить, и острых нет когтей.Когда ж со злобою неправойВойна ей взрежет грудь глубокой бороздой, —В негодовании земля, скорбя душой,Глядит на плуг ее кровавый.

В мучениях кричит она своим сынам:«К чему ваш гнев и кровь? Что даст пустыня вам?Зачем губить садов цветенье?»Земля не любит злых, ненужных ей людей,И жалко ей до слез растоптанных полей,Бессмысленного разрушенья.

Земля Церерою была во мгле веков,Колосьев матерью, и пашен, и лесов.И слышу я ее укоры:«Сыны! Деметра я, богиня из богинь,Постройте же мне храм среди своих пустыньНа склонах вечной Каллихоры!»

СОВЕСТЬ

Собрав всклокоченных детей, одетых в шкуры,Сквозь бурю и грозу, косматый и понурый,Брел Каин, трепеща пред гневом Иеговы.Когда спустилась ночь на скалы и на рвы,Остановился он над пропастью у края.Жена и сыновья, без сил, изнемогая,Сказали: «Ляжем здесь на землю и уснем».Он не уснул: сидел и думал об одном.Вдруг, голову подняв, раскрытое широкоОн в небе гробовом, во тьме, увидел око,Что зорко на него глядело между скал.«Мы мало отошли», — он, задрожав, сказал.И, растолкав детей, подняв жену седую,Он вновь пустился в путь сквозь темноту ночную.Бежал он тридцать дней и столько же ночей,Без сна, без отдыха, гоня жену, детей,Не смея посмотреть назад, дрожа от шума,Таясь и крадучись. И вот пред ним угрюмоПростерся океан. Промолвил Каин: «ТутМы остановимся; тут мы найдем приют,Здесь край земли; ничьей мы здесь не встретим мести».Присев, он увидал опять, на том же месте,Все тот же зоркий глаз в суровых небесах.И черным трепетом в него ударил страх.«О! Спрячьте же меня!» — он завопил. И детиГлядят отец дрожит, как зверь, попавший в сети.Он крикнул Явелю, отцу племен степных,Что меж песков живут в палатках шерстяных:«Здесь, с этой стороны, меня прикрой палаткой!»И дети облекли его стеною шаткой,Прижав ее концы камнями и свинцом.«Теперь исчезло все?» — склонясь к нему лицом,Спросила Цилла. «Нет! — ответил он суровоПрекрасной внучке. — Нет! Меня он мучит снова!»Ювал, отец племен, живущих в городах,Придумавших игру на гуслях и рожках,Сказал: «Я за стеной его укрыть сумею».И стену медную воздвигли, и за неюЛег Каин и сказал: «Он все-таки глядит!»Сказал Енох: «Тогда возьмемся за гранит,И город выстроим в кольце высоких башен,Чтоб всех отпугивал, чтоб черен был и страшен,Построим цитадель, закрыв навеки вход».Отец всех кузнецов, сам Тувалкаин, — тотПостроил грозный град, чудовищный, громадный.Пока работал он, другие братья жадноЛовили всех, кого родил Енос иль Сиф,И отпускали их живыми, ослепив;И стрелы по ночам пускали в купол звездный.И город стал похож на город адской бездны:Взамен степных шатров сложен гранитный склеп,И глыбы связаны кольцом железных скреп;От тени черных стен ночь залегла в просторы;Строй башен поднялся, огромных, точно горы;И надпись выбили: «Для бога вход закрыт».Когда закончили крепленье глыб и плит,Был Каин помещен средь келии гранитной,Но дик был вид его. «Исчез ли ненасытныйТот глаз?» — спросила дочь, припав к его ногам.И Каин отвечал: «Нет, он все время там!»Потом он стал кричать: «Копайте подземелье!Укрыться я хочу навек в подземной келье!Незримым стать для всех и видеть только мрак!»И яму вырыли, и Каин подал знак,Что рад он, и его в провал спустили темный.Когда ж простерся он, косматый и огромный,И каменный затвор над входом загремел, —Глаз был в могиле той и на него глядел.

ЛЬВЫ